Константин Леонтьев о либерализме и либеральной науке как форме религиозного сознания

Доклад В.Ю. Катасонова, прочитанный на заседании Русского экономического общества им. С.Ф. Шарапова 11 сентября 2014 года. Публикуем в 2-х частях. Часть 1.

К.Леонтьев: либерализм – многоголовая гидра.

Хорошо известно, что выдающийся русский мыслитель Константин Николаевич Леонтьев (1831-1891) был консерватором и врагом либерализма. Консерваторов и реакционеров в России было во времена Леонтьева не мало. Один Михаил Никифорович Катков (1818-1887), известный русский общественный деятель, публицист и журналист чего стоил! Однако большинство русских реакционеров и консерваторов (Катков тому пример) в основном рассматривали либерализм как политическое явление. Страсти крутились вокруг вопросов реформ всего и вся во времена Александра II. Например, вокруг вопроса, нужна России конституция или не нужна. Или: какая монархия лучше: абсолютная или конституционная? Леонтьев был одним из немногих русских людей, кто рассматривал феномен либерализма в контексте мировой истории и вскрывал глубинные корни этого явления. Нам полезно познакомиться с мыслями Константина Николаевича, ведь мы уже более двадцати лет живем в удушающей атмосфере либерализма, интуитивно отторгаем его, но порой не можем до конца объяснить подобного рода реакции. У Леонтьева почти каждая работа посвящена критике либерализма, включая такие его знаменитые произведения, как «Византизм и славянство», «Культурный идеал и племенная политика», «Владимир Соловьев против Данилевского», «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения», «Плоды национальных движений на Православном Востоке» и другие. Названия некоторых работ прямо свидетельствуют о том, что они – о либерализме. Например, статьи «О либерализме», «Чем и как наш либерализм вреден?»

Леонтьев убедительно показывает, что либерализм – многоголовая гидра. Отдельные ее головы называются «Прогресс», «Демократия», «Конституция», «Парламентаризм», «Промышленность», «Техника», «Наука», «Равенство», «Справедливость», «Пацифизм», «Образование», «Национализм» и так далее. Многие названия, на первый взгляд, несут большой позитивный смысл и заряд. Что, например, плохого можно усмотреть в науке или образовании, технике и промышленности? Ведь они служат людям, делают их умнее, облегчают им жизнь, способствуют росту их благосостояния. Но, как говорится, «благими намерениями дорога вымощена в ад». Леонтьев из тех немногих людей, которые на веру ничего не принимают, которые к научным «аксиомам» относятся крайне осторожно, а «догматы» образования ставят под сомнение.

«О либерализме вообще»: десять ключевых положений.

Впрочем, пора дать слово самому Константину Николаевичу. Для этого выберем небольшую статью «О либерализме вообще», которая в качестве передовицы была опубликована 10 января 1880 г. в малоизвестной газете «Варшавский дневник». Там можно выискать не менее десятка важных и оригинальных мыслей, относящихся к теме либерализма и науки. Сформулирую их и подкреплю цитатами Леонтьева (они выделены курсивом).

1. Вера либералов в прогресс – своеобразная религия, основывающаяся на вере в «светлое будущее». Что-то наподобие Царства Божия, только не на небе, на земле. «…идеал их все тот же — идеал «постепенного» прогресса, т. е. легального шествия к невозможному царству блага и всеобщей правды на земле… Зло так же присуще нравственной природе человека, как боль и страдания его телу. Но вера либералов и мирных прогрессистов слепа». Примечательно, что либералы находятся не только в лагере тех, кого Леонтьев называл «буржуа». Приверженцы идеи социализма еще более фанатично верят в «светлое будущее», которое они называют «коммунизмом». Поэтому социалистов и коммунистов Леонтьев также причисляет к либералам. Хотя социалисты и коммунисты второй половины 19 века (в отличие, скажем, от социалистов-утопистов) заявляли о себе как об атеистах (иногда весьма воинствующих), они были в высшей степени религиозными личностями. Впрочем, это подмечали и некоторые другие русские философы и богословы того времени. Достаточно вспомнить работу С. Булгакова, которая называлась «Карл Маркс как религиозный тип» (1906).
2. Слепая вера в прогресс неотъемлема от слепой веры в науку и технику. Вера в Бога заменяется верой в человеческий разум: «Излишнее поклонение реальной науке влечет за собою чрезмерные надежды на всемогущество человеческого разума; а если разум всесилен, то отчего же бы ему не довести людей на земле до возможного совершенства и счастия?». Леонтьев формулирует интересную и очень нестандартную для «просвещенного» общества мысль: человечество может страдать не только от невежества; его страдания от науки и прочих достижений «прогресса» могут быть еще более тяжелыми. Эта мысль перекликается с названием главного произведения А.С. Грибоедова «Горе от ума». Вот, в частности слова Леонтьева из его работы «Чем и как либерализм наш вреден»: «Все человечество мы от бед не избавим; беды разнородные и неожиданные даже и во всех успехах науки, точно также как и в невежестве, во всех открытиях, во всех изобретениях, во всех родах учреждений и реформ».
3. Вера в прогресс – именно вера, никакого рационального объяснения тяга к прогрессу не имеет. Наши «образованные» круги также невежественны, как и мужик, идея благотворности прогресса перешла у нашей интеллигенции в прочное убеждение, которое не требует никаких доказательств. «Всякая идея тогда только и господствует, тогда только именно и правит событиями, когда она перешла почти в инстинкт. Умеренный либерализм оттого так и силен в XIX веке, что большинство либеральничает так же полусознательно, как мужик полусознательно крестится и держит посты».
4. Идея прогресса очень влиятельна, так как она захватила большую часть населения. Это неважно, что большинство может быть невежественно. Постулат либерализма прост – «большинство всегда право». «Так думает большинство»… Но большинство есть не что иное, как «собирательная бездарность», сказал прекрасно Дж. Ст. Милль, почитаемый сам за прогрессиста». К. Леонтьев парламентаризма, «правового государства» по многим причинам. В том числе потому, что парламентаризм опирается на мнение большинства. Во-первых, большинство как «собирательная бездарность» может увести общество не туда. Во-вторых, эту «собирательную бездарность» можно очень легко обмануть небольшой группе ловких и недобросовестных политиков. Второе может быть еще хуже, чем первое.
5. Шизофреническая раздвоенность — неотъемлемая черта либералов. С одной стороны, они пытаются бороться с отдельными «недостатками» и «причинами». С другой стороны, они не при каких условиях от прогресса отказываться не собираются.«Иные из них, например, думают, что все было бы хорошо, если б у нас, как везде, была конституция: как будто бы в других странах конституция сделала людей добрее, умнее, честнее, здоровее и сытее!.. Другие жалуются на биржевую игру, на взятки в новой современной форме, на ошибки администрации, на бездеятельность того или другого земства, на «непроизводительные» затраты… на грубое господство денег… На что только не жалуются у нас люди!.. Но скажите этим «мирным» друзьям свободы и равенства, что все эти явления, возмущающие их «легальные» и европейские сердца, суть не что иное, как плоды того «общечеловеческого эмансипационного» прогресса, который они чтут столь ребячески и слепо, — они засмеются над вами или вознегодуют на вас. Они скажут: «Движение назад невозможно»… и успокоятся опять на том же…». Они думают, что введением конституции и «правильных» законов они сумеют изменить ситуацию. Они жалуются на чиновников и коррупцию. Как это похоже на сегодняшнюю нашу имитацию борьбы за наведение порядка в стране. Они даже обличают капитализм с его «грубым господством денег». Но ничего не помогает. Во-первых, потому, что они не видят истинных причин наших бед. Во-вторых, потому, что они верят в «царство блага на земле». Эти либералы подобны плохим врачам: «Подобного рода люди (а их, к несчастью, великое множество везде в наше время) похожи на дурно обученных или недобросовестных врачей, которые прижигают, режут и вообще лечат одними наружными средствами, не заботясь о внутреннем худосочии, производящем ужасающие язвы…».
6. Конечно, наставники молодежи, учителя и прочие профессора совершают большой грех, уничтожая своим материализмом желание молодых людей постигать глубины бытия. Материализм убивает такое желание на корню. «Наставники юношества, профессора и педагоги продолжают, вероятно, по-прежнему, как ни в чем не бывало, и без необходимых оговорок, колеблющих доверие к самим основам человеческой науки, толковать ученикам об этих вещественных атомах, которых в сущности вовсе нет и быть не может, и с ранних пор парализуют метафизический полет молодого ума этою проповедью ложной атомистической теории…Но атомистическая теория вещества, предлагаемая не в виде только необходимой для реальных наук метафизической уловки, а в виде чего-то ясного и незыблемого, спускает надолго, если не навсегда, перед мысленными очами молодого человека точно какую-то завесу, какую-то грубую ткань из маленьких черных точек, за которой он уже ничего далее не видит!»
7. Система образования, основанная на религии материализма, подрывает устои государства. Молодые люди, воспитанные в духе материализма, не смогут быть настоящими гражданами, уважающими государство и служащих государству. Ибо стоит только юноше сказать себе: «Я не знаю, что такое вещество, и никогда не узнаю здесь на земле», чтобы шаг за шагом, от сомнения в твердости и точности всех научных основ он бы скоро дошел до веры в дух, от веры в дух до веры в личного Бога, от веры в личного Бога до искания форм сношения с Ним, до положительной религии; от положительной религии до живого патриотизма, до «страха Божия», до любви к предержащим властям; ибо истинное христианство учит, что какова бы ни была, по личным немощам своим, земная иерархия, она есть отражение небесной. «И ангелы не равны между собою», — говорит Церковь…».
8. Леонтьев язвительно и с большой горечью говорит о том, что творится в системе российского образования. «Готовьте! Готовьте, честные граждане, готовьте будущее! Учите детей ваших роптать на власти, учите их тому, что прежде всего надо быть каким-то «честным человеком», а религию, например, может иметь всякий свою… Учите их не любить никаких крайностей, учите набожность звать ханжеством, возмущаться религиозным фанатизмом, преданность службе царской и почтение к начальству считать низкопоклонством… Готовьте, готовьте будущее! Рассылайте поскорей по народным школам анатомические атласы, чтобы крестьянские дети, эти граждане прекрасного грядущего, узнали бы скорей, что души у человека нет нигде, а все одни нервы и нервы… (а если всё нервы — то зачем идти на исповедь и слушаться станового?)…». Леонтьев не дожил до трагических событий 1917 года и даже до «русской» революции 1905-1907 гг., но он предчувствовал, что они произойдут. Потому что видел разрушительный процесс в системе образования Российской империи, которая «готовила будущее» России. Леонтьев видел, как под Российскую империю закладывают «мину замедленного действия». Такую же мину в Российской Федерации закладывал министр образования А. Фурсенко, а сейчас его разрушительную работу продолжает министр образования Д. Ливанов.
9. Также Леонтьев показывает, как разрушительный яд либерализма действует в других сферах государственной и общественной жизни Российской империи. Например, в судебной системе и в литературе. «В судах по-прежнему старайтесь вести эту наглядную и иллюстрированную «пропаганду свободы». Мировые судьи! сажайте в тюрьмы хозяек, обруганных горничными, как вы сделали с г-жою Энкен… Защитники юношей в политических процессах! продолжайте говорить, что русским молодым людям можно потому простить нигилистические заговоры, демонстрации и бунты, что у них нет другой героической поэзии… (как будто не было и нет героической поэзии в наших кавказских битвах, в 12-м году, и теперь, в Туркестане и Болгарии, под царскими знаменами?!)… Литераторы! пишите, пишите, пишите больше… и все в том же духе! Продолжайте, русские граждане, ваш труд «легального, постепенного и мирного разрушения»…». Как это похоже на сегодняшний день. Судьи выгораживают и казнокрадов (Сердюков, Васильева и прочие клептоманы из военного ведомства), и наших «борцов за справедливость» с Болотной площади (тот же Навальный, Удальцов. Слава Богу, сейчас их определили в тюрьму). А «русскоязычные» «раскрученные» литераторы типа Акунина оказываются на стороне украинских нацистов.
10. Либералы не похожи на обычных революционеров. Они действуют осторожно, тихо, постепенно. «Надо только, если не вдруг и не насилием, то постепенно, устранить все препятствия. Не надо штурма! Штурм не расчетлив, он пробуждает уснувшую реакцию, а нужен тихий, медленный, но верный подкоп». То, что делают либералы, больше напоминает «тихую», «перманентную» революцию. Деятельность либералов напоминает медленное действие яда. «Тонкий, медленный, неотразимый яд страшнее железа и огня!» Любимая формула либералов: «Не надо крайностей!» После прихода на трон Александра III либералам «прижали хвост», они стали вдвойне осторожными, иногда даже стали рядиться в тогу «умеренных консерваторов». «Испуганные либералы стали осторожнее, многие из них готовы даже считать себя консерваторами только потому, что они враги преступных крайностей». Леонтьев полагает, что часть либералов – просто люди не очень грамотные, а часть лишь прикрывается либерализмом, последние являются откровенными разрушителями. «Повторяем еще: если вы наивны, то вы жалкие люди, глупые люди, презренные люди! Если же вы лукавы, та вы гораздо вреднее и преступнее тех, которых вы сами теперь с испуга соглашаетесь казнить… (речь идет о том, что после убийства Александра II чиновники либерального толка вынуждены были согласиться на одобрение казни цареубийц – В.К.)». Лично мое мнение, что среди либералов подавляющее количество таких, которых Леонтьев называет «глупыми людьми». Это те, кто, выражаясь словами Леонтьева, «либеральничает полусознательно». Но небольшая кучка либералов, те, кто «лукавы». Тогдашние лукавые либералы были готовы согласиться с казнью нескольких государственных преступников (цареубийц). Сегодняшние либералы и в России и по всему миру готовы убивать и реально убивают миллионы ни в чем не повинных людей. Сегодня мы хорошо видим это на примере Украины. Впрочем, события на Украине помогают быстрее нам избавляться от навязывавшихся нам иллюзий либерализма. Современные либералы готовы идти на союз с националистами. Сегодняшние либералы – нацисты, расчищающие путь космополитическому капиталу. Мы это прекрасно видим на примере Украины.

Либерализм: сложность средств и простота цели.

Дополним мысли Леонтьева о либерализме, прогрессе, науке и образовании из статьи «О либерализме вообще» выдержками из других работ. Возьмем, например, его главное произведение «Византизм и славянство» (1875), где он сформулировал основные положения его «натуралистической социологии». Там он впервые предложил универсальную формулу «органического развития», применимую к любому объекту природы (особенно живой, органической природы). Этот объект имеет «жизненный цикл» состоящий из трех фаз: а) становление; б) зрелость; в) постепенное умирание. Формула «органического развития в полной мере применима к любой козявке, животному, растению, человеку, а, главное, — к обществу. Константин Леонтьев писал о том, что Европа, а за ней Россия и другие страны мира после фазы «цветущей сложности» (апогей развития цивилизации) начинают вступать в фазу заката, умирания. Это умирание Леонтьев называл «упрощающим смешением». Проявлением этого умирания, (социальной энтропии) является либерализм во всех его ипостасях, он расшатывает скрепы общества, упрощает его структуру, усиливает хаос. Итак, там, где либерализм, — там неизбежно упрощение, а упрощение приближает общество к гибели. Еще при жизни Леонтьева его критики говорили, что он не прав, что есть тысячи примеров, доказывающих, что жизнь усложняется. Особенно много примеров из науки, техники, экономики. В приведенном ниже фрагменте из книги «Византизм и славянство» Леонтьев отвечает таким критикам: «Сложность машин, сложность администрации, судебных порядков, сложность потребностей в больших городах, сложность действий и влияние газетного и книжного мира, сложность в приемах самой науки — все это не есть опровержение мне. Все это лишь орудия смешения — это исполинская толчея, всех и все толкущая в одной ступе псевдогуманной пошлости и прозы; все это сложный алгебраический прием, стремящийся привести всех и все к одному знаменателю. Приемы эгалитарного прогресса — сложны, но цель груба, проста по мысли, по идеалу, по влиянию. Цель всего — средний человек, буржуа спокойный среди миллионов точно таких же людей, тоже покойных».

О «сложности науки» и «среднем европейце» от «науки».

Обратим особо внимание на его упоминание о сложности в приемах самой науки. Как это актуально для сегодняшнего дня. Взять, к примеру, так называемую «экономическую науку». Она так переусложнена разными формулами, графиками, отвлеченными (абстрактными рассуждениями), что бедный студент уже перестает что либо понимать. На это все и рассчитано. Леонтьев прямо говорит, что эти «приемы (науки) сложны, но цель груба, проста по мысли, по идеалу, по влиянию. Цель всего — средний человек, буржуа спокойный среди миллионов точно таких же людей, тоже покойных». Погружение бедного студента в эту так называемую «экономическую науку» приводит его в состояние зомби. Он становится по своему менталитету бесцветным буржуа с очень ограниченным набором интересов, чувств и эмоций. Большая часть его интересов относится к сфере потребления. Леонтьев как бы невзначай таких буржуа называет сначала «спокойными», а второй раз – «покойными». Это не оговорка. Душа таких людей мертва, они «живые покойники». Вспоминается стихотворение А. Блока «Пляски смерти» (1912), в котором он писал о таких «живых мертвецах», которые обитали в Петербурге и которых Леонтьеву приходилось наблюдать еще задолго до Блока. Вот первые строки из этого стихотворения:

Как тяжко мертвецу среди людей

Живым и страстным притворяться!

Но надо, надо в общество втираться,

Скрывая для карьеры лязг костей…

Эти и последующие строки из стихотворения А. Блока – прекрасное дополнение к портрету омерзительной личности либерала, который был создан Леонтьевым в разных его работах. Такого либерала Леонтьев называл по-разному: «буржуа», обыватель», «средний европеец», «мещанин», «серая личность». Наиболее детально этот портрет прописан Константином Николаевичем в его работе «Средний европеец как идеал и средство всемирного разрушения» (опубликована после смерти Леонтьева, в 1912 году).

В ряду малопривлекательных типажей либерального лагеря у Леонтьева достаточно часто фигурируют представители интеллигенции, профессора, люди науки. Хоть Леонтьев и не ставит в кавычки слово «профессор» или «ученый», но чувствуется, что Константин Николаевич ко многим представителям этого «профессионального цеха» относится с иронией и сарказмом. Этого человека, выражаясь языком Леонтьева, можно назвать «средним европейцем от науки».

Во многих своих работах Леонтьев отмечает (где намеками, а где прямо), что люди в эпоху заката цивилизации (в той же Европе 19 века) становятся «ученее», но одновременно и…глупее. Вот убийственная для «среднего европейца» фраза из статьи «О либерализме вообще»: «Они не стали ни лучше, ни умнее, ни счастливее!.. Они стали мельче, ничтожнее, бездарнее; ученее в массе, это правда, но зато и глупее».

В работе «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения» К. Леонтьев обращает внимание на то, что большинство так называемых «научных» книг читать не стоит. От таких книг один только вред: «Не считая себя обязанным читать все, что пишется нового на свете, находя это не только бесполезным, но и крайне вредным, я даже имею варварскую смелость надеяться, что со временем человечество дойдет рационально и научно до того, до чего, говорят, халиф Омар дошел эмпирически и мистически, т. е. до сожигания большинства бесцветных и неоригинальных книг. Я ласкаю себя надеждой, что будут учреждены новые общества для очищения умственного воздуха, философско-эстетическая цензура, которая будет охотнее пропускать самую ужасную книгу (ограничивая лишь строго ее распространение), чем бесцветную и бесхарактерную». Что ж, предложение К. Леонтьева организовать сжигание книг либерального толка не было абсолютно оригинальным. Такие предложения звучали и от других известных людей России. Так, Грибоедов вкладывает эту идеи в уста своего героя Фамусова: «Уж коли зло пресечь, Забрать все книги бы да сжечь» («Горе от ума»). Не менее выразительна фраза Скалозуба из той же пьесы: «Учёностью меня не обморочишь». Думаю, что эта фраза вполне могла бы послужить эпиграфом к ряду работ К. Леонтьева.

Леонтьев постоянно повторяет: есть «ученость», «наукообразие», а есть высший ум, который позволяет видеть весь мир в его целостности, со всеми оттенками, со светом и тенью. Он, в частности, писал, «что уметь видеть мрачную сторону всех этих высокоумий научных есть тоже разум, и даже самого высшего порядка» («Епископ Никанор о вреде железных дорог, пара и вообще об опасностях слишком быстрого движения жизни»). У Святых отцов, имевших дар такого разума, это называется «трезвлением», «трезвостью» ума. К. Леонтьев, будучи духовным чадом старцаАвмросия Оптинского (канонизированного в лике преподобного в 1988 году), понимал лучше многих других, в чем разница между «научным высокоумием» и «разумом высшего порядка».

«Наука» как религиозная секта.

Чтобы было понятно отношение Леонтьева к этой «ученой публике» приведу обширную выдержку из работы Константина Николаевича, которая называется «О всемирной любви. Речь Ф.М. Достоевского на Пушкинском празднике» (1880):«Итак, испытавши все возможное, даже и горечь социалистического устройства, передовое человечество должно будет неизбежно впасть в глубочайшее разочарование; политическое же состояние обществ всегда отзывается и на высшей философии, и на общем, полусознательном, в воздухе бродящем миросозерцании; а философия высшая и философия инстинкта равно отзываются, рано или поздно, и на самой науке.

Наука поэтому должна будет неизбежно принять тогда более разочарованный, пессимистический, как я сказал, характер. И вот где ее примирение с положительной религией, вот где ее теоретический триумф: в сознании своего практического бессилия, в мужественном покаянии и смирении перед могуществом и правотою сердечной мистики и веры.

Вот о чем славянам не мешало бы позаботиться! Это не противоречит прогрессу; напротив, если понимать прогресс мысли не в духе непременно приятно-эгалитарном и любезно-демократическом, а в значении усовершенствования самой только мысли, то такое строгое и бесстрашное отношение науки к жизни земной должно быть признано за огромный шаг вперед… «Ищите утешения в чем хотите; я Бога не навязываю вам — это не мое дело,- я только говорю вам: не ищите утешения в моих прежних радикально-благотворительных претензиях, столь глупо волновавших прошедший XIX век. Я могу помогать вам только паллиативно». Вот что бы должна говорить наука!»

Блестящая и очень остроумная характеристика той науки, которая преобладала в России. Особенно, конечно, оценки Леонтьева относятся к общественной науке, социологии. Почему-то говоря о причинах «русских» революций начала прошлого века, вовлечения Российской империи в бойню первой мировой войны мы крайне редко вспоминаем о той российской социальной «науке», которая внесла свой весомый вклад в эти трагические события. Впрочем, не без помощи системы образования, через которую идеи этой «науки» продвигались в народ (прошу прощения у читателя, не могу не ставить кавычки в слово «наука» в данном контексте).

И здесь Леонтьев в очередной раз подчеркивает, что современная ему наука имеет признаки религии. Точнее это – религиозная секта, обладающая большим разрушительным потенциалом. Как ей не быть религией, если он основана на вере «в разум собирательного человечества, долженствующий рано или поздно создать рай на земле»! Наука пришла на смену христианству, многие его адепты уповали на изменение человека в лучшую сторону. Предполагалось, что таким образом произойдет и улучшение самого общества. Рано или поздно наступит рай на земле. В истории Церкви это была ересь хилиазма (впрочем, почему была, эта ересь крайне распространена и сегодня). Однако царства Божия на земле еретики не дождались. И тогда люди свои надежды и взоры обратили в сторону науки. Номинальные члены Церкви отвернулись от христианства, потому что ожидали, что через него они обретут рай на земле. Эта страшная ересь закончилась безбожием, вернее сменой бога: вместо Христа люди стали поклоняться неведомому богу по имени «наука».

Один из догматов безбожной социологии: наука призвана начать с изменения условий жизни людей. Тогда «сердца поневоле привыкнут к добру, когда зло невозможно будет делать». Наука должна заботиться об изменении одновременно и физических условий жизни человека, и его социальной среды. Первую задачу решают естественные науки, вторую — общественные (социальные). Наука (чистый разум) страдает «утилитарной и оптимистической тендециозностью, которая сквозит у большинства современных ученых». В этом, по мнению Леонтьева, заключается крайне негативная, разрушительная роль науки, которая сеет в обществе опасные иллюзии.

Продолжение следует.