Статья, опубликованная на сайте www.rodichenkov.ru
Сергей Фёдорович Шарапов сотрудничал в газете «Смоленский вестник» в 1880 году. Именно на страницах этой газеты он опубликовал большинство своих литературно-критических статей.
Газета «Смоленский вестник» в восьмидесятых годах XIX века представляла собой весьма популярное городское издание, выходившее трижды в неделю. Редактором—издателем газеты в те годы был А.И. Елишев. На страницах «Смоленского вестника» освещался самый широкий спектр общественных вопросов: печатались распоряжения правительства и смоленской губернской администрации, материалы о жизни города, статьи по актуальным общественно—политическим проблемам. В газете публиковались статьи известных деятелей науки и литературы, в частности А.Н. Энгельгардта, В.П. Вахтерова, И.М. Краснопе-рова и других.
Сергей Фёдорович Шарапов сотрудничал в газете «Смоленский вестник» в 1880 году. Именно на страницах этой газеты он опубликовал большинство своих литературно-критических статей. Шарапов вел отдел «Текущая литература», в котором предлагал читателям обзор литературных новинок, преимущественно журнальных публикаций. «Один из публики» (так подписывал свои статьи Шарапов) с самого начала определил свою критическую позицию: он не видел среди современных ему литературных произведений таких, которые были бы действительно актуальны и общественно значимы. Именно общественную проблематику публицист считал основой литературы.
В литературном процессе Шарапов констатировал все тот же процесс «линяния», который он наблюдал в других сферах российской общественной жизни и с которым боролся в ходе своей публицистической деятельности. Поэтому его внимание было сосредоточено, в основном, на произведениях, хотя бы отчасти представлявших современный общественный интерес. Анализируя январские выпуски «Отечественных записок» и «Вестника Европы», Шарапов намеренно отложил разбор произведений «литературных генералов» А.Н. Островского и М.Е. Салтыкова—Щедрина и прежде всего обратился к анализу этюда публициста С. Атавы (Терпигорева) «Оскудение». Этот этюд был посвящен процессу деградации дворянского сословия. Однако «верный и живой очерк того, как первое сословие государства сошло на нет в течение коротенького периода в двадцать пять лет», не удовлетворил критика. Предпочитающий конкретное, обстоятельное и доказательное изложение, Шарапов обнаружил в этюде Атавы неподкрепленные фактическим материалом абстрактные рассуждения. Точка зрения автора показалась критику изложенной сумбурно, «как будто бы в разговоре с вами собеседник, уже почти прощаясь, вдруг восклицает: «Ах, виноват, самое главное позабыл…» и после двухчасовой болтовни о разных важных и «вызывающих на размышление» предметах начнет скороговоркой, сбиваясь и путаясь, излагать дело, собственно за которым приехал»(1). Шарапов предпочел бы глубокое всестороннее исследование «с цифрами», статью вроде тех, которые он сам писал по финансовым и народнохозяйственным вопросам.
Русскую беллетристику 1870—х годов Шарапов считал «захудалой, высохшей, как в чахотке». Он уважительно относился к таланту Тургенева, Гончарова, Островского, но был уверен, что «певцы былых времен превратили в печатные строки все до последней капли из своих творческих капиталов». Пришедшие же им на смену «Боборыкины, Мордовцевы и К°» способны только заискивать перед публикой, создавая в угоду обывательским вкусам литературу развлекательную и пустую. В этом же публицист упрекал и А. Н. Островского, который, как полагал Шарапов, пошел по пути «фабрикации по заказу драм, комедий и пр.» Анализируя последние произведения Островского, критик пришел к выводу о полнейшей исчерпанности накопленного драматургом общественного материала, на эксплуатации которого строилось все творчество писателя. Именно обширной «коллекции» общественных и исторических типов Островский, по мнению Шарапова, обязан был своему литературному успеху. Иссяк материал — и «генерал от драматургии» стал разменивать свой талант на «маленькие жанровые картинки». Мелочность проблематики усмотрел Шарапов в пьесах «Бесприданница», «Бешеные деньги», «Сердце не камень».
Столь несправедливая оценка творчества Островского была обусловлена ориентацией критика исключительно на общественную сущность литературы. В каждом произведении он
стремился найти четко определенную социальную позицию автора и общественную «правду». При этом под «правдой» Шарапов понимал отнюдь не положительное направление в литературе, не стремление к изображению идеальной положительной стороны жизни, которое пропагандировали Т. Филиппов, А. Григорьев и некоторые другие последователи славянофильского учения. К такому пониманию литературной «Правды» публицист придет позднее, уже во время работы над романом «Кружным путем». На раннем же этапе своей деятельности Шарапов был скорее сторонником обличительной литературы, понимая под «правдой» типичные общественные Проблемы, актуальные для современной ему действительности. Отвлеченность, отсутствие общественной направленности, увлечение интригой считали наиболее существенными «достатками беллетристики А. Хомяков, К. Аксаков и другие славянофилы. К.С. Аксаков выступал против «литературной »теплицы, где искусственный жар выгоняет многие бледные растения, не говоря уже о том, что производит он много незначительной, пустой травы, мха и плесени». В формировании своей литературно—критической позиции Шарапов, несомненно, ориентировался на критические работы К.С. Аксакова и во многом разделял его взгляды. Публицист не поднимал в своих статьях вопросов художественного метода, вероятно считая данную проблему исчерпанной его предшественниками. Однако в черновых вариантах очерка, посвященного М.Е. Салтыкову-Щедрину, Шарапов касался теории «эпического созерцания».
• Салтыкова—Щедрина Шарапов считал наиболее перспективным из современных ему писателей. Его основную заслугу «Один из публики» видел в обращении к злободневным общественным проблемам, к язвам общества и в этом же находил потенциал для дальнейшего творческого роста. «Он коснулся очень многого, глубоко запускал свой зонд в провинцию, но еще более укрылось от его взгляда, и обобщения сатирика грешат неполнотой. Поле для исследования свободно», — писал Шарапов о Щедрине . Критик называл Щедрина «громадным мыслителем», а его произведение «Игрушечного Дела людишки» сравнивал «по громадному замыслу и силе фантазии» с «Ярмаркой тщеславия» У. Теккерея. В черновом варианте статьи о сатире «Игрушечного дела людишки» Шарапов посвятил роману Теккерея много восторженных слов. Он был восхищен широтой этой «яркой подавляющей картины общечеловеческой пошлости в тысяче ее оттенков» (5), как восхищался ранее К. Аксаков широтой гомеровского эпоса. Шарапова привлекала в этом романе и художественная позиция автора: он смотрит на изображаемый им мир панорамно и как бы со стороны, отвлеченно. «Мысль гениального сатирика, — писал публицист о «Ярмарке тщеславия», — отделилась от своей земной оболочки, витает где—то высоко над всей этой суетой и бросает на нее с болезненно—презрительным чувством яркий луч света» (Там же).
Таким образом, Шарапов видел достоинство романа Теккерея именно в том, что К. Аксаков называл «эпическим созерцанием». К знаменитой критической статье Аксакова отсылает читателя и мимолетное сравнение «Ярмарки тщеславия» с «Мертвыми душами» Н.В. Гоголя.
В сатире Щедрина «Игрушечного дела людишки», как и в романе Теккерея, Шарапов увидел олицетворение всего провинциального общества. Сравнивая эти два произведения, он находит только «местные» (то есть специфически национальные) различия, и национальный характер сатиры Щедрина усиливает ее общественную значимость. В «Игрушечного дела людишках» Шарапов увидел произведение принципиально новое, отражающее современный ему этап в развитии мировоззрения русского человека. На смену эпохи надежд, «царства идеалов и розовых мечтаний», вызванных реформами 1860—х годов, вместе с реакцией пришли тоска и пессимизм, разочарование во многих прежних общественных идеалах. Первым художественным отражением всеобщего пессимизма стала, по мнению Шарапова, сатира «Игрушечного дела людишки». Считая это произведение знаковым, эпохальным, публицист в своей критической статье счел необходимым подробно пересказать содержание и привести обширные фрагменты текста, наиболее ярко иллюстрирующие «высокий трагизм» сатиры.
Шарапов в своем раннем творчестве часто прибегал к этому приему — обширному цитированию, сопровождаемому кратким эмоциональным авторским комментарием. Такой прием использовался, вероятно, с целью придать статье большую убедительность. Полностью приводя заключительную часть сатиры, он был восхищен силой авторского обобщения и прибавил от себя:
«Да, наконец, кто из нас сколь—нибудь «живых» людей не побывал хоть несколько раз под пятой у какой-нибудь глупой куклы?».
Литературно—критические статьи принадлежат к раннему творчеству Шарапова, в них только намечается позиция и литературный вкус публициста, они лишены аналитической глубины и едва ли заслуживали бы пристального внимания исследователей, если бы рассматривались вне контекста всей литературной, публицистической и общественной деятельности их автора. По—видимому, и сам Шарапов не чувствовал в себе призвания литературного критика или не находил в современной ему литературе достойных объектов для анализа; так или иначе, после 1880 года его критические статьи единичны. В этих статьях оценки анализируемых текстов достаточно скупы, а цитаты обширны, но очевидно, что публицист отдавал предпочтение произведениям, написанным просто, «без претензий», содержание которых «взято из жизни и довольно верно обрисовано» . Шарапов использовал интерпретационный тип критики, утвержденный В.Г. Белинским.
Критические произведения Шарапова интересны исследователю как образец становления его публицистического стиля. Заинтересованность материалом делает его статьи ярко эмоциональными, экспрессивными. Шарапов вроде и не анализирует литературный текст, а просто рассуждает о нем, непосредственно общаясь с читателем, используя слова и синтаксические конструкции разговорной речи: «мол», «если можно так выразиться», «еще бы» и т. п. Для описания процесса «линяния» в литературе он прибегает к иронии и юмору, рассуждая о «значении дедуктивного метода в вопросе о выеденном яйце» (8), или «случайно» оговариваясь и называя большие, насыщенные громоздкими конструкциями главы романа «бревнами». Стремление сделать статью доступной самому широкому кругу читателей выразилось и в ограниченном Употреблении слов книжной лексики, в почти полном отсутствии иностранных слов.
И стиль, и содержание критических произведений Шарапова в значительной степени отражают влияние на него славянофильской критики. Но очевидно также, что критик не следует слепо за своими учителями, а учитывает требования времени. В статьях начала 1880—х годов, и не только литературно—критических, он уже проявил себя как независимый мыслитель, выступивший на стороне отрицательного направления в литературе и публицистике и ищущий новых, исторически приемлемых путей литературного и общественного развития.
