«Не было чувства, что мы входим в побежденную страну»

Солдаты Вермахта – о том, как 73 года назад, в начале Великой Отечественной войны они пересекали границу СССР.

Одним из наиболее распространенных и подлых мифов о Великой Отечественной войне, является тот, согласно которому летом 1941 года Красная Армия, не выдержав мощного удара Вермахта и Люфтваффе, бросились бежать. Мифический «забег» продолжался до самой Москвы, где немецко-фашистских захватчиков и их сателлитов остановили сначала «генерал Грязь», а потом «генерал Мороз».

Наследники Геббельса игнорируют лавину надежно установленных фактов, которые убедительно опровергают их гнусный поклеп на наших дедов и прадедов. Они не пишут ни о пограничниках, героически сражавшихся с многократно превосходящими силами противника, ни о летчиках, совершавшие воздушные тараны с первых часов войны, ни о защитниках Брестской крепости. «Историки» предусмотрительно «забывают» обо всех героях, до последней возможности стоявших на пути врага и отдавших свои жизни, защищая Родину. А ведь именно эти герои и сорвали гитлеровский план «молниеносной войны», сделав первый шаг к Великой Победе.

Но на проблему можно посмотреть и с другой стороны… фронта. Посмотреть глазами тех, кто лично воевал с Красной Армией и в 1941-м, и все долгие четыре года войны.

Сохранилось немало свидетельств и воспоминаний солдат, офицеров и генералов Вермахта и СС о том, какими запомнились им первые месяцы войны и противостоящие красноармейцы?

План «молниеносной войны»

Чтобы по достоинству оценить стойкость и мужество, проявленные в 1941 году советскими людьми, надо вспомнить о нацистских планах на предстоящую военную кампанию против СССР. «Верховное командование думало сломить военную мощь России в течение 8-10 недель, вызвав этим и ее политический крах. Оно было так уверено в успехе своей безумной затеи, что важнейшие отрасли военной промышленности уже осенью 1941 года были переключены на производство другой продукции. Думали даже с началом зимы вывести из России 60-80 дивизий, решив, что оставшихся дивизий будет достаточно для того, чтобы в течение зимы подавить Россию», — вспоминал битый Красной Армией генерал-полковник Гейнц Вильгельм Гудериан, начинавший войну во главе 2-й танковой группы.

Планы предстоящего нападения на Советский Союз держались в строгой тайне. До солдат и офицеров Вермахта, СС и Люфтваффе они были доведены только 21 июня 1941 года. Лейтенант Готтфрид Эверт свидетельствовал: «Вечером, за несколько часов до начала войны, нам зачитали обращение Гитлера. Было сказано, что завтра в три утра мы наступаем, были выданы боеприпасы, и дело началось. Все было очень быстро. Возможности о чем-то подумать не было. Помню, вечером ко мне подошел старый фельдфебель и как-то очень неуверенно и удивленно спросил: «Скажите, господин лейтенант, может, вы мне можете объяснить, почему мы наступаем на Россию?» Что я мог объяснить?! Такой приказ! Мы были очень удивлены».

Удивлены, конечно же, были далеко не все. Переброска войск к советской границе началась задолго до 22 июня. А идею завоевания для немецкого народа «жизненного пространства» на востоке фюрер Третьего рейха Гитлер стал тиражировать еще задолго до прихода к власти.

Примечателен и приказ командующего 4-й танковой группой, генерал-полковника Эриха Гепнера, который также был зачитан перед вторжением гитлеровцев на территорию Советского Союза:«Война против России является важнейшей частью борьбы за существование немецкого народа. Это – давняя борьба германцев против славян, защита европейской культуры от московско-азиатского нашествия, отпор европейскому большевизму. Эта борьба должна преследовать целью превратить в руины сегодняшнюю Россию, и поэтому она должна вестись с неслыханной жестокостью…»

Представление о настроениях, царивших в немецких войсках накануне вторжения, передал горный егерь Зигфрид Эрт: «Мы думали, что война быстро закончится. После наших успехов во Франции и в других местах мы не думали, что она долго продлится».

«Русские стреляют, как бешеные»

Неприятные сюрпризы для немцев и их сателлитов начались очень скоро. Пулеметчик Михаэль Загер вспоминал: «22 июня мы в боях не участвовали, по всей вероятности, мы были в резерве. У меня есть фото, сделанное в этот день. Далеко впереди мы видели большой взрыв. Говорили, что там взорвался русский склад боеприпасов. Запомнился первый сильный русский артиллерийский обстрел. Он пришелся по месту, где мы еще полчаса назад спали в сене. Деревня, из которой мы только что вышли, была практически уничтожена. Это очень сильно на меня подействовало».

Еще больше потрясли немцев решимость и самоотверженность, с которыми наши летчики совершали воздушные тараны в первые дни войны. Отметив, что они «игнорировали чувство самосохранения», генерал Люфтваффе Вальтер Швабедиссен справедливо заметил: «Русские ВВС своей упорной решительностью и гигантскими жертвами (вспомним их тараны!) смогли предотвратить свое полное уничтожение и заложить предпосылки своего будущего возрождения».

Тем временем захватчики демонстрировали невиданную прежде жестокость. Из дневника рядового Эмиля Гольца (29-я моторизованная пехотная дивизия 2-й танковой группы генерал-полковника Гудериана) узнаем: «28 июня. На рассвете мы проехали Барановичи. Город разгромлен. Но еще не все сделано. По дороге от Мира до Столбцев мы разговаривали с населением языком пулеметов. Крики, стоны, кровь и много трупов. Никакого сострадания мы не ощущали. В каждом местечке, в каждой деревне при виде людей у меня чешутся руки. Хочется пострелять из пистолета по толпе. Надеюсь, что скоро сюда придут отряды СС и сделают все, что не успели сделать мы».

События первых дней войны отражены и в дневнике старшего ефрейтора 5-й роты 35-го мотополка 25-й мотодивизии Германа Шварца.

«29 июня. На рассвете мы достигли реки Буг. Пограничный городок полностью разрушен. Гражданское население, очевидно, было выброшено из кроватей выстрелами. Я полагаю, что большая часть из них сгорела. Видны многие немецкие могилы, даже массовые могилы с 5-7 убитыми солдатами. Русские здесь хорошо оборонялись…

30 июня. К обеду мы достигли города Луцка. Город сильно пострадал. Целые кварталы почти полностью сожжены. Если до обеда можно было говорить о немецком господстве в воздухе, то после обеда видны были исключительно русские самолеты. Самое интересное началось за Луцком. Мы, а также находящиеся рядом зенитные позиции подверглись вторичному налету вполне современных, похожих на «ДО-17» тяжелых бомбардировщиков. Мы совершенно не могли подумать, что это могут быть русские самолеты. Только тогда, когда они сбросили свои яички над нашими головами, то наши сомнения улетучились…

1 июля. Наступаем вдоль шоссе. За ночь русские укрепились в отдельных домах и обороняются из них. Пытаемся отогнать их обратно в лес. Дошли до одного хутора. Дальнейшее продвижение невозможно. Со всех сторон сыпят по нам. Несколько часов лежим на хуторе. Больше там продержаться не могли. Вынуждены были отступить. Русские стреляют, как бешеные. Орудийные снаряды разрываются слева и справа от нас. Мы себя почувствовали неважно. Русские продвинулись далеко вперед к лесу, находящемуся примерно на расстоянии 1 км левее нас. Если им удастся пробраться правее, то они окажутся в тылу у нас.

Мы уже вырыли себе окоп, когда получили приказ: прекратить рытье окопов, рота переходит на новую, главную оборонительную линию. За 50 метров до главной оборонительной линии нас внезапно обстреляли. Огонь усилился. Мы не верили своим глазам: это русские занимают нашу главную оборонительную линию, к которой мы приближались. И вот наступил настоящий ад. Стреляют со всех сторон, спереди, справа и слева. Это настоящая адская котловина. Русские преследуют нас по пятам…

Батальон собирается, вернее, собираются остатки. Из 7-й роты осталось только 16 человек. У нас не хватает 50. Идем дальше, мы составляем резерв, никто из нас, пожалуй, больше недееспособны. Ни одного живого офицера».

В военном аду побывал и лейтенант Готтфрид Эверт: «Когда брали Ригу, я был в передовом отряде, составленном из моторизированной части и нашей роты. Нашей целью были мосты под Ригой. Тяжелейшие бои. Мост, который мы должны были захватить, взлетел на воздух прямо передо мной. Я не добежал до него 15 метров. В тот день у нас в роте погибло более 30 человек. При взятии Риги моя рота потеряла всех офицеров. Командир роты погиб, двое взводных были ранены. Меня назначили командиром роты, но через несколько дней и меня ранило».

Характерна запись, чуть позже сделанная капитаном 18-й танковой дивизии Вермахта: «Несмотря на огромные пройденные расстояния, не было чувства, что мы входим в побежденную страну. Напротив – здесь было сопротивление, всегда сопротивление, каким бы безнадежным оно ни было».

Картины, нарисованные военнослужащими Вермахта, явно не вписываются в «теорию» поголовного бегства Красной Армии. По этой причине приведенные выше и аналогичные им свидетельства врагов, как правило, игнорируются фальсификаторами истории.

Хорошо информированный начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Франц Гальдер констатировал в своем «Военном дневнике»: «Упорное сопротивление русских заставляет нас вести бой по всем правилам наших боевых уставов. В Польше и на Западе мы могли позволить себе известные вольности и отступления от уставных принципов; теперь это уже недопустимо». Более того, с некоторым удивлением писал Гальдер, «теперь стало ясно, что русские не думают об отступлении, а, напротив, бросают все, что имеют в своем распоряжении, навстречу вклинившимся германским войскам».

В «котлах» и окружении

О том, что в начале войны крупные соединения Красной Армии попадали в «котлы», написано немало книг и статей. Эту трагическую страницу нашей истории мы обязаны знать и помнить. Но как вели себя окруженные немцами красноармейцы? Ответы на этот вопрос можно найти, в том числе, и в трудах гитлеровских генералов, цитировать которые так любят некоторые отечественные либералы. Курт фон Типпельскирх в своей «Истории Второй мировой войны» прямо признал: «Русские держались с неожиданной твердостью и упорством, даже когда их обходили и окружали. Этим они выигрывали время и стягивали для контрударов из глубины страны все новые резервы, которые к тому же были сильнее, чем это предполагалось… Противник показал совершенно невероятную способность к сопротивлению».

Схожим было и впечатление генерала Гюнтера Блюментрита: «Поведение русских войск даже в первых боях находилось в поразительном контрасте с поведением поляков и западных союзников при поражении. Даже в окружении русские продолжали упорные бои».

Ход войны на Восточном фронте вскоре озадачил даже наглого и циничного рейхсминистра народного просвещения и пропаганды Германии Геббельса. Вот его записи в дневнике, сделанные в первых числах июля 1941 года.

1 июля: «Русские обороняются отчаянно… Оказывают более сильное сопротивление, чем предполагалось сначала».

2 июля: «Сопротивление врага носит жестокий, отчаянный характер… Повсюду идут тяжелые, ожесточенные бои. Красный режим мобилизовал народ. К этому еще надо прибавить баснословное упрямство русских».

4 июля: «Однако русские сражаются очень упорно и ожесточенно».

Излишне напоминать, что с каждым днем сопротивление беспощадному врагу только нарастало.

Вот какую оценку Красной Армии образца лета 1941 года уже после окончания Великой Отечественной войны дал генерал-фельдмаршал Эвальд фон Клейст: «Русские с самого начала проявили себя как первоклассные воины, и наши успехи объяснялись просто лучшей боевой подготовкой. Обретя боевой опыт, они стали первоклассными солдатами. Они сражались с исключительным упорством, имели поразительную выносливость и могли вести военные действия без многого, что считается необходимым в армиях других государств. Их командование быстро извлекло уроки из своих поражений в начале войны и вскоре стало высокоэффективным».

О высокой эффективности Красной Армии говорит то, что именно она, а не англичане и американцы, сорвала летом 1941 года блицкриг, а затем нанесла Вермахту и войскам сателлитов Третьего рейха целую серию сокрушительных поражений, освободила Европу от нацистов и победоносно завершила войну в Берлине, водрузив красное знамя Победы над поверженным Рейхстагом. Эти победы у нас никто не отнимет!