Валентин Катасонов. МАРКСИЗМОМ НАДО БЫЛО ПЕРЕБОЛЕТЬ. Актуальный комментарий

Русский человек должен жить собственным умом…

– Валентин Юрьевич, на днях Вы в своей статье, посвящённой 200-летию со дня рождения Карла Маркса, назвали марксизм «апогеем антихристианской европейской цивилизации, в которой человеку не нужен Бог для понимания мира». Но даже если посмотреть на динамику ссылок в Интернете, видно, что с годами интерес к идеям Маркса только растёт. Споры о нём, о его наследии, о прошлом, настоящем и будущем марксизма не только не утихают, но и разгораются сегодня с новой силой. Как Вы объясните, почему так происходит?

– Маркс, при всём его антикапиталистическом запале, в определённые моменты истории бывает нужен «хозяевам денег». Представление о Карле Марксе у многих людей старшего поколения сформировалось в советское время, нынешнее же поколение в подавляющем большинстве с трудом представляет, кто это такой. Но в целом есть серьёзные белые пятна в портрете и в описании творчества Карла Маркса, даже несмотря на то, что в советское время существовал Институт марксизма-ленинизма, где, казалось бы, разбирали буквально любые написанные классиками строчки, даже если они не относились к научным проблемам или проблемам мировой революции. Кстати, отдельные документы, письма, статьи, которые хранились в архивах, не были обнародованы, потому что никак не вписывались в ту официальную концепцию марксизма-ленинизма, которая прошла определённые процедуры одобрения и утверждения. Маркс разработал теорию капитализма, обосновал неизбежность перехода к социализму, которая предполагала обязательное прохождение общества через общественно-экономическую реформацию капитализма. Но, изучая Россию, Маркс неожиданно для себя сделал вывод, что Россия – это не Англия, а Англия – это не Россия, а капитализм-то он описывал «с натуры», с английского капитализма. В письмах, адресованных некоторым российским корреспондентам (например, Вере Засулич), Маркс рассуждал о том, что Россия может прийти к социализму, вообще минуя капитализм. Но это не вписывалось в революционную концепцию, от Маркса ждали чего-то другого, соответственно, наши идеологи эти вещи не пропагандировали. Сейчас архивные материалы стали доступными, и мы видим, что пламенные революционеры штурмовали «зимние дворцы», только теоретически опираясь на доктрину Маркса, а на самом деле в России всё было иначе, не так, как описано в «Капитале» или в «Манифесте коммунистической партии».

В экономическом учении Маркса тоже много странностей, на которых в советское время не акцентировали внимание. Например, одна такая странность, а именно роль банков в общественной жизни, в экономике, стала мне бросаться в глаза после того, как я занялся изучением банковского дела. Маркс выделял три формы капитала: промышленный, торговый и денежный. По Марксу все эти формы капитала равнозначны. Мол, просто происходит кругооборот капитала, он меняет свои формы: проходит через промышленную, через торговую, через денежную стадию. Но на самом-то деле в мире капитала есть своя иерархия, и капиталом мы можем назвать только денежный капитал, под которым находятся квази-капиталы – торговый и промышленный. Такие вещи надо объяснять, а не слепо верить всему написанному.

– Чтобы изменить мир, нужно изменить его скрепы. В XIX веке это сделал материализм Маркса. Есть версия, что Карл Маркс, создавая основы для нового мировоззрения, выполнял определённый социальный заказ. Это так?

– Не могу ни опровергнуть, ни подтвердить это. Но известный анархист Михаил Бакунин, который вживую общался с Марксом, прямо говорил, что тот является ставленником Ротшильда. И действительно, тот Маркс, который писал «Капитал», сильно отличается от того Маркса, который писал свои первые работы – просто два разных человека. Я, скажем, раннего Маркса читал с удовольствием. Одной из самых первых его философских работ была большая статья под названием «К еврейскому вопросу». Как сейчас помню, она была помещена в первом томе собраний сочинений Маркса и Энгельса, и в библиотеках нельзя было найти этот том, потому что его постоянно выкрадывали. Статья была действительно интересная, и, если бы сегодня люди её читали, они многое поняли бы из того, что происходило XX веке и что происходит сейчас. Так называемый еврейский вопрос – любимая тема как для тех, кого называют антисемитами, так и для тех, кто считает себя евреями.  Почитали бы раннего Маркса, и у них все встало бы на свои места. Из интересных ранних работ Маркса я бы ещё назвал «Экономическо-философские рукописи» 1844 года. Но в «Капитале» и даже уже в «Манифесте Коммунистической партии», написанном в 1848 году совместно с Энгельсом, Маркс уже совершенно другой. Он становится ярым материалистом, несмотря на то, что до этого достаточно толерантно относился к религии и даже к христианству. Настоящее имя Карла Маркса – Леви Мордехай, он происходит из раввинского рода, но отец его, исходя из определённых прагматических интересов, крестился, стал лютеранином. Поэтому Маркс автоматически как бы становился лютеранином, но, безусловно, он прекрасно помнил свою родословную, свои корни и в вопросах религии неплохо ориентировался. Неожиданно в конце 1840-х годов он становится на позицию воинствующего атеизма и материализма, который до конца жизни проходит красной линией через все его работы. Социальный заказ, видимо, и заключался в том, чтобы доказать, что Бога нет, духовного мира нет, а то, что нас окружает – исключительно материальный мир.

В своё время я достаточно начитался Маркса. Сейчас читаю совершенно других авторов, например, святителя Николая Сербского, который был свидетелем многих событий европейской истории XX века. Он подтверждает тезис Освальда Шпенглера, автора «Заката Европы», насчёт того, что Европу в ближайшее время ожидает упадок и гибель, но считает, что её закат начался не в начале XX века, а ещё в XIX веке, и максимальный вклад в разрушение европейской христианской цивилизации внесли три человека, три воинствующих материалиста, стоявших на антихристианских позициях: Карл Маркс, Чарльз Дарвин и Фридрих Ницше.

Некоторые вещи Маркса – это видно невооружённым глазом – являются заказными. Например, тезис насчёт того, что двигателем истории являются производительные силы, и почти всё остальное, что есть в обществе: и право, и политика, и культура, и даже религия – являются продуктом развития производительных сил. В «Манифесте Коммунистической партии» много такого написано, от чего волосы встают дыбом. Когда в самом конце 1980-х годов я некоторое время преподавал на кафедре политической экономии Высшей партийной школы, то зачитывал слушателям отдельные фрагменты из «Манифеста». И становилось понятно, что, конечно, мы жили совершенно в другом социализме, не в том, который был описан в этой работе. Там, например, был тезис насчёт общности жён. Ну как было воспринимать нашему брату такие революционные заявления?! Но не это главное. Главное, что Маркс говорил и в «Манифесте», и в «Капитале» о том, что социализм неизбежен, никуда он не денется. В связи с этим, ещё учась в институте, я задал преподавателю политэкономии неудобный вопрос: «Если Маркс доказывал неизбежность краха капитализма и победы социализма, зачем же мы тогда изучаем теорию классовой борьбы?» На что мне преподаватель ответил: «Для того, чтобы этот процесс ускорить». Я говорю: «Как же его можно ускорить, если Маркс написал, что все процессы в обществе определяются развитием производительных сил. Может быть, есть смысл просто ускорить развитие производительных сил, а не заниматься классовой борьбой?» Короче говоря, марксисты сами запутались в теории, потому что достаточно буквально понимали слова Маркса.

Конечно, Маркс, подобно Дарвину и Ницше, оказался в нужном месте в нужное время. Говорю это уверенно, потому что изучил биографии десятков различных так называемых «гениальных» людей, особенно тех, которые относятся к разряду экономистов. Это просто люди, которые выполняли или выполняют определённый социальный заказ, за редкими исключениями.  Например, британского экономиста Джона Кейнса, безусловно, не назовёшь человеком, отрабатывающим заказ, но так получилось, что он со своей теорией вовремя оказался в нужном моменте истории.  Не случись этого, и такая его работа, как «Общая теория занятости, процента и денег», стала бы достоянием лишь для узкого круга профессиональных экономистов. Но в 1929 году разразился кризис, и неожиданно те идеи, которые были заложены в этом фундаментальном труде Кейнса, оказались востребованными и легли в основу так называемой кейнсианской экономической политики.

– Мне, к примеру, Маркс неприятен своими гадкими высказываниями о России. Но всё же нужно сохранить объективность и признать, что нельзя отрицать Маркса целиком. У него были и вещи неоспоримые, многое он предсказал. Например, как актуален сегодня такой тезис из «Манифеста Коммунистической партии»: «Вследствие возрастающего применения машин и разделения труда, труд пролетариев утратил всякий самостоятельный характер, а вместе с тем и всякую привлекательность для рабочего. Рабочий становится простым придатком машины, от него требуются только самые простые, самые однообразные, легче всего усваиваемые приёмы…» Это же картина фактически из нашего времени – тотальное наступление роботизации и цифровизации. В чём Карл Маркс оказался прав, какие его предсказания стали или становятся реальностью?

– Безусловно, Маркс многие вещи говорил правильно. Но он был прекрасным компилятором. И это не какой-то камень в его огород. Он многое перенял от своих предшественников. Та же трудовая теория стоимости не им была разработана, а взята у Давида Рикардо. Многие вещи были позаимствованы у Адама Смита, Уильяма Петти. Но Маркс действительно предсказывал, что работник будет вытеснен машинами. Причём в «Манифесте Коммунистической партии» об этом сказано коротко и эмоционально, а в «Капитале» – достаточно нудно и примерно на ста страницах. Там это называется законом тенденции нормы прибыли к понижению. Маркс доказал, что норма прибыли падает и со временем может упасть до нуля. Сегодня мы видим, что это действительно произошло: прибыльность может быть нулевая, а где-то наблюдаются даже отрицательные значения доходности. Маркс всё это предвидел: машина сегодня активно выдавливает живого человека. Только тут есть своё «но», которое заключается в том, что он считал, что таким образом желанный коммунизм или социализм, как перезрелое яблоко, упадёт в руки, и мы его возьмём и съедим. Нет, сейчас мы прекрасно видим, что есть альтернатива. Предположим, люди эмансипировались от труда, от рабской жизни, но это не обязательно приводит к тому, что сам человек становится лучше. У Маркса-то всё перевёрнуто с ног на голову. Он считал, что материальное условие жизни человека меняет самого человека, не понимая, что как раз имеет место обратная зависимость, что деградация человека приводит к тому, что он может оказаться не в том социализме, который он строил в своём воображении, где царит полный достаток, полное счастье. По Марксу счастье, видимо, находится где-то в районе желудка, объяснить иначе, что такое светлое будущее под названием «коммунизм», он никак не мог. Но были и другие идеологи социализма и коммунизма, которые немножко по-другому видели проблему. Ведь слово «коммунизм» (от лат. commūnis «общий») и слово «социализм» (от лат. socialis «общественный») подразумевают некое общежитие. Но ведь общежитие может строиться по-разному. Общая жизнь людей может быть сконструирована на принципах взаимопомощи, любви, сострадания, как это, скажем, в христианстве прописано. А может быть другое общежитие, о котором писал, например, святитель Николай Сербский: концентрационные лагеря, лагеря смерти. И среди тех, кто рассуждал о социализме, были те, кто его именно так себе представляли. Троцкий говорил о трудовых армиях. У него это тоже был социализм, но это тот социализм, который человека уничтожает не только духовно, но и физически.

Слова «социализм» и «коммунизм» – достаточно поздние. Например, у Томаса Мора или у Кампанеллы их не было, они использовали совершенно другие понятия. Конечно, более поздние утописты, которых вспоминает Ленин в своей работе «Три источника и три составных части марксизма» – англичанин Роберт Оуэн и французы Шарль Фурье и Анри Сен-Симон – уже употребляли слово «социализм». Но когда его произносит человек, который является материалистом, воинствующим атеистом, подозреваю, что оно приобретает какой-то иной, зловещий смысл. Тот же самый Сен-Симон говорил, например, что банки создадут организованное общество, что-то наподобие большого концлагеря, и учётом и контролем в нём будут заниматься банкиры. Он это называл социализмом, как это ни парадоксально. Рудольф Гильфердинг, который считал себя марксистом, полагал, что организованный капитализм незаметно превращается в социализм. Но что такое «организованный капитализм» Гильфердинга? Это такой гигантский концентрационный лагерь, в котором будут командовать банки, они всех построят, всё будет нормировано, будет контроль – не только за действиями, но и за мыслями. И мы сегодня с вами видим это на примере цифрового общества.

Маркс, конечно, многие вещи чувствовал. Может быть, знал. Но в целом хочу повторить, что, конечно, марксизм так бы и умер, не успев развиться, если бы не оказался в нужном месте в нужное время и, скорее всего, всё-таки по заказу. Многое свидетельствуют против того, что Маркс действительно искренне думал о счастье народа. Карл Маркс – это очень специфический, будем так говорить, культурный тип человека. Кстати, у отца Сергия Булгакова есть статья, которая называется «Карл Маркс как религиозный тип».

– Валентин Юрьевич, но всё-таки, как бы то ни было, Россия, наверное, не была бы Россией, если бы она, взяв у Маркса основы его учения, не повернула бы их в своём направлении. Многие отмечают, как и Вы, что марксизм Маркса и марксизм России – это разные вещи. Можно сказать, что Советский Союз вырос из марксизма?

– Ну, марксизмом тут и не пахнет. Нельзя так буквально воспринимать то, что говорили с высоких трибун руководители ВКП(б) или КПСС. Это была определённая дань, определённые правила игры и не более того. Например, Ленин бил себя в грудь и говорил: я марксист, но посмотрите его работу «Империализм, как высшая стадия капитализма». Ленин достаточно трепетно относится к Сен-Симону, но, конечно, не мог говорить, что он «сен-симонист», а был вынужден говорить, что он марксист. Многие вещи в работах Ленина были заимствованы у Сен-Симона. Например, знаменитая ленинская фраза «учёт и контроль». Имелось в виду, что как раз учёт и контроль будут в социалистическом обществе осуществлять эти самые банки Сен-Симона. Так что то, что говорили большевики, надо «переводить» на русский язык. Марксизмом там уже и не пахло.

– То есть Россия – это не марксистская страна?

– Нет, абсолютно. Безусловно, молодые люди в конце XIX века просто бредили Марксом. Взять того же самого Сергея Николаевича Булгакова, который впоследствии стал отцом Сергием. Он же был легальный марксист. Когда он наконец докопался до дна этой самой марксисткой теории, то, как русский человек, пришёл в полный ужас и стал на антимарксистские позиции. Даже Сергей Фёдорович Шарапов, именем которого названо общество, которым я руковожу, он в своих дневниках признавался, что тоже увлекался Марксом, но это увлечение достаточно быстро прошло. Молодёжь чаще всего у Маркса воспринимала только лозунги.

Сталин произнёс вообще крамольную вещь. Он сказал, что мы не догматики, мы не можем буквально воспринимать все марксистские «цитаты и изречения», а должны опираться «на практический опыт, проверяя каждый свой шаг на опыте, учась на своих ошибках и уча других строительству новой жизни». Сталин ясно и громко это произнёс. Классики-то марксизма говорили о том, что социализм не может победить в отдельно взятой стране, он может победить только при условии мировой социалистической революции. А Сталин чётко сказал: «Нет, может». А это вопреки марксизму. И не только сказал, но и делом доказал.

Так что не надо нас гипнотизировать марксизмом. Тем более, что его  духовная основа нам, как православному народу, чужда.

У марксизма, безусловно, есть интересные моменты. Например, я студентам объясняю, что такое прибавочная стоимость, что такое основной капитал, что такое переменный капитал. Для начинающих изучать экономику я объясняю формулу, которая определяет основные компоненты стоимости (W=C+V+m). То есть я не стою на позициях обоготворения Маркса, но и не пытаюсь зачёркивать всё, что им создано.

– Сложно всё зачеркнуть. Например, в «Капитале» Маркс цитирует слова британского экономиста Томаса Даннинга, которые с тех пор превратились в афоризм: «Капитал боится отсутствия прибыли или слишком маленькой прибыли, как природа боится пустоты. Но раз имеется в наличии достаточная прибыль, капитал становится смелым. Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение, при 20 процентах он становится оживлённым, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы». Это как нельзя лучше характеризует сегодняшних российских олигархов…

– Да, у него много интересных вещей написано. Вспомнить о Марксе надо, потому что те работы Маркс, которые были выведены на орбиту, действительно оказали серьёзное влияние на общество. Но ещё раз повторяю: Маркс был крайне несвободным человеком. Я рекомендую нашим читателям почитать работу Михаила Бакунина «Интернационал, Маркс и евреи. Неизвестные работы отца русского анархизма». Он лично знал Маркса, они пытались сотрудничать, и Бакунин оставил о нём интересные воспоминания, портретно-психологические наброски и штрихи к его портрету и критику его философско-экономических воззрений. Я не идеализирую и Бакунина, но это очень интересный человек.

– На какие выводы нас наталкивает эта круглая дата – 200-летие Карла Маркса?

– Выводы печальные. Человечество явно продемонстрировало свою духовную деградацию, если оно бросилось на теорию Маркса, как на теорию спасения человека. Многие, по сути дела, заглотнули очень опасный крючок под названием «материализм Маркса». Может быть, для европейца это уже стало безразлично, потому что они к тому времени были духовно почти мертвы, но для русского человека марксизм стал, конечно, очень серьёзным искушением, которое привело нас, по большому счёту, к трагедии 1917 года и ко всем последующим испытаниям. Когда начались все эти искушения, когда стали нам подбрасывать из Европы всякие идеи, вот тут наш русский мужик и начал смущаться, начал делать ошибки. Мы многих вещей просто не можем оценить. Предположим, мама даёт ребёнку необходимую для лечения таблетку, а он отказывается её глотать, потому что она горькая. И нам надо понять: мы-то на каком уровне находимся? На уровне «мамы», которая понимает всю эту метафизику истории, или мы находимся на уровне «ребёнка», который понимает только, что это горько и невкусно. Понимаете, горько – не всегда плохо. Русскому человеку надо не, открыв рот, глотать все эти идеи французских просветителей, английских политэкономов, французских утопистов-социалистов, а жить собственным умом, теми умами, которые создавали Россию. А её создавали действительно величайшие люди. А у нас получается так, что мы Маркса вспоминаем, а многих своих гениев порой даже по именам не знаем. Вполне вероятно, что марксизмом надо было переболеть. Но сегодня уже есть гораздо более серьёзные искушения, чем марксизм. К этому надо быть готовыми, помня и учитывая все ошибки, совершённые ранее.

Беседовала Галина Вишневская