00000 С. шарапов

С.Ф. ШАРАПОВ. БУМАЖНЫЙ РУБЛЬ ЕГО ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА

БУМАЖНЫЙ РУБЛЬ
ЕГО ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА

Научные законы бумажно-денежного обращения в самодержавном государстве. — Большая Казна и ее местные органы. — Русская финансовая и народохозяйственная программа. — Мелкий народный кредит, — Сельские союзы

Выгодность для Германии торговых сношений с Россией, чрезвычайно ослабляется принятою в России системою неразменных бумажных денег, составляющих иногда прямое препятствие ко ввозу туда наших мануфактурных произведений. При низком курсе рубля, немецкий фабрикант, не в состоянии конкурировать с русским и вместе с тем, тот же низкий курс, создает русскому экспорту крупные премии. До восстановления в России металлического обращения, страна эта будет недоступна для наших правильных и широких торговых в ней оборотов, а потому, в интересах Германии всеми мерами способствовать введению в России металлической валюты и уничтожению курсовых колебаний.
(Из отчета Кенигсбергской торговой палаты).

От автора
Настоящее исследование представляет первую попытку связать славянофильское учение с данными экономической науки, осветить, с одной стороны, экономические явления с точки зрения закона свободы человеческого духа, с другой — найти реальную опору славянофильским нравственным и политическим воззрениям.
Я избрал предметом исследования вопрос о бумажных деньгах потому, что он является, так сказать, средоточием всей экономической науки. Мне хотелось показать, что, оставаясь на почве механических законов необходимости, экономика ни к чему не придет и не может прийти, разве к удостоверению, что у человечества нет иной будущности, кроме рабства слабого у сильного, или гибели всего современного строя путем бунта слабых.
Деньги — вот орудие экономических отношений лиц, групп и стран. Господствующая на Западе денежная система выражает непосредственно бессилие нынешней экономической науки. При всем относительном совершенстве денежного обращения на Западе, при бесчисленном множестве всяких организаций, форм, гарантий, союзов и соглашений, довольно немного углубиться в сущность западных денежных условий, чтобы увидать в них неизбежный зародыш того же страшного разложения, которое снедает западную науку, искусство, религию, философию, право, государственность, словом, всю западную цивилизацию во всем ее объёме и проявлениях.
Зародыш этот — начало бездушного формализма, заменившего мало-по-малу всюду идеальное начало веры; начало условного и относительного, заменившее мало-по-малу начало абсолютного, высшего и вечного, высоко вознесшее и разнуздавшее хищное человеческое я и обратившее все стороны жизни цивилизованного человечества в огромную арену бесконечной борьбы эгоизмов. Эгоизмы эти то топят безжалостно друг друга, то, устав в борьбе и впадая в отчаяние, силятся путем холодной рассудочной спекуляции придумать такие нормы и рамки, при которых было бы возможно кое-как жить.
Но не удается это Западу ни в какой области. Куда ни взглянешь, повсюду человеческая мысль упирается в отчаяние и небытие. Религия выродилась в материалистический атеизм, философия — в пессимизм, государственность — в анархизм, этика — в проповедь чистейшего эгоизма, экономика — в формальное торжество хитрости и силы с одной стороны, рабства, нищеты и неугасимой ненависти—с другой.
Бессилие Запада в области мысли до того поразительно за последнее время, что кроме опошленных, износившихся и полных внутренних противоречий нескольких модных мировоззрений не является ничего на смену, не блещет нигде ни луча надежды. Да и не откуда ему там взяться!..
Славянофильство, скромно стоявшее особняком, в стороне от старых великих очагов человеческой мысли, теперь оказывается единственным мировоззрением, единственною философией полною жизни и веры в жизнь. Оклеветанное, осмеянное, оно вдруг начинает привлекать к себе взоры и умы. К нему начинают прислушиваться, начинают его изучать.
Настоящее исследование представляет слабую попытку пополнить и развить основные воззрения славянофильства в той области, до которой оно почти не касалось ранее. Это область экономическая. Думаю, что мне посчастливилось, исходя из основ этого учения, данных Киреевским, Хомяковым, Аксаковым, Самариным, Данилевским, и пользуясь строго научными приемами, школы, посильно пополнить это учение. Я хотел показать, что и в экономической области достаточно отвергнуть некоторые условности и победить застарелые предрассудки, чтобы жизнь тотчас предъявила свои права и показала возможность органического творчества там, где до сих пор видели лишь стихийную игру слепых сил. Государство, как условность, как мертвенная форма, олицетворяющая внешний порядок, не смеет и мечтать ни о каком экономическом творчестве. Наоборот, государство, как живое выражение мирского, соборного начала, олицетворенное в живом полновластном Государе оказывается необычайно творческим и могущественным. Деньги — золото, деньги — власть, деньги — темная сила и орудие рабства слабого у сильного, обращаются в расчётную бумажку, беспритязательного объективного счетчика, в орудие христианской помощи народному труду, предприимчивости и сбережению. Выясняется возможность полного примирения и не условного только, а прочного, истинного, враждующих человеческих эгоизмов путем отнятия незаконной власти у одного и возвращения законной свободы другому. Там, где на Западе раздается как последнее слово, слово отчаяния, славянофильство смело поднимает свой голос надежды и оправданной, уясненной, раскрытой веры в лучшее будущее человеческого изобретения, труда и скромного стяжания. Сущность экономических процессов остается та же, от века предустановленная Провидением, как законы движения и равновесия, света и электричества, но человек освобождается от власти слепых сил, становится не бездушной пешкой в экономической борьбе, каким силилась утвердить его западная наука, а живым, свободным деятелем, применяющим эти законы сознательно, а не только им пассивно подчиняющимся. Если будет справедливо на весь мир экономических явлений смотреть как на «систему человеческих деятельностей, обусловливаемых и направляемых пользою», то разница между западными и славянофильским взглядами немедленно обнаруживается. Идея «пользы» там есть самостоятельная, самодовлеющая сила, ничего выше себя не знающая. Здесь ее истинное место лишь как служебного начала другому высшему нравственному и бессмертному началу. Понятия совершенно перестанавливаются, и человек из покорного раба сил экономических становится их господином, обращаясь из рабов Ротшильда в «рабы Господни», единственное сладкое рабство, с коим сознательно мирится и в коем воистину освобождается бессмертный дух человека.
И в этом признании, в этой перестановке понятий тотчас же раскрывается и истинно великая сила нравственного начала, поставленного, как высшая власть. Экономическое начало пользы злое и бессмысленное, как признанное божество нового Запада, становится творческим орудием и послушною силою в руках государства, построенного не на эгоистическом начале договора, а на нравственном — доверия.
С этой точки зрения я и прошу читателя взглянуть на изложенные в этой книге законы творчества мнимых капиталов, регулятор денежного обращения в государстве, зависимость постоянства денежной единицы от обстановки главного народного труда, образование государственных запасных капиталов и пр., и пр. Все эти законы раскрыты только посредством исследования той денежной формы, которая по существу своему нравственна и, как таковая, не поддается западной игре эгоизмов и западной наукою отвергается.
Важность этих законов, независимо от их верности и научного значения, лежит, по моему мнению, еще в том, что, уясняя вопрос о правильном устроении экономической жизни в государстве, они раскрывают неизмеримо далёкие перспективы, указывая на второстепенное значение экономического мира явлений и вознося перед государством высшие и величайшие цели бытия. Указывая, что вопрос о «пользе» и ее проявлениях в общежитии, разрешается к полному удовлетворению и благополучию трудящихся, сберегающих и умствующих, не говорят ли повелительно эти же самые законы, что и трудиться, и сберегать, и умствовать возможно лишь во имя иных, вечных и высоких целей, возносящихся тем ярче и виднее, чем лучше, понятнее и достижимее справедливость и спокойствие обстановки временной, материальной человека?
Вот с этой точки зрения я и позволяю себе надеяться, что мой труд имеет значение в целом составе славянофильского мировоззрения. При всей неполноте, неясности, сбивчивости и плохом расположении частей моего исследования, я думаю, что мне удалось выяснить и отметить по крайней мере важнейшее, и что те, кому по душе придется мой труд, не затруднятся его пополнить и исправить, не теряя общей руководящей нити.
Но и кроме этого принципиального значения я хотел бы надеяться, что мой труд не останется без некоторой прямой доли пользы. В русском обществе не имеется никаких установившихся взглядов на финансовые вопросы. Западные теории, так дорого стоившие нашему государственному и народному хозяйству, потеряли кредит и в общественном обиходе держатся лишь по недоразумению. Между, тем русской теории, русских взглядов не выработалось, и потому господствует необычайная путаница, прямо отражающаяся и на нашей финансовой практике. Наряду с мероприятиями, указывающими на некоторое приближение к пониманию смысла и значения абсолютных знаков в самодержавном государстве, возникают и осуществляются проекты и предположения прямо противоположного характера, наносящие нашему бумажно-денежному обращению серьезный ущерб. Ни с того, ни с сего весь газетный хор начинает, например, вдруг славословить золотую валюту, абсолютные деньги называть «сладким ядом» и плакать о прекратившемся полвека назад металлическом у нас обращении.
Вслед за славословием является неожиданно мера, которая никогда бы не могла получить своего осуществления, будь в нашем обществе и у специалистов установившиеся финансовые воззрения. Между тем разрешение сделок на золотую валюту, исходя из того взгляда, что золото деньги лучшие, деньги более верные, чем «сладкий яд» — кредитные билеты — поражает в самый корень наш абсолютный знак, выдвигает вновь вопросы, по-видимому историей уже порешенные…
В виду особенного значения этой меры и в предвидении ее печальных последствий, для русского общества будет особенно важно разобраться в мотивах, ее вызвавших, и оценить, как нравственное, так и теоретическое значение неожиданно выдвинувшейся вперед идеи о восстановлении у нас металлического обращения. Имея в виду эту потребность, я счел себя вынужденным изменить мое первоначальное намерение — вновь, коренным образом переработать помещенные в «Русском Обозрении» 1893 года статьи «Основы русской денежной системы». Я выпускаю их почти в черновом виде, без всякой обработки, надеясь на снисхождение читателя и припоминая предисловие Виктора Гюго к его «Histoire d’un crime»: Ce livre n’est pas seulement utile, il est urgent—je le publie».

Часть I
Теоретическая постановка вопроса
об абсолютных (бумажных) деньгах

I
В ряду так называемых гуманитарных наук наука о финансах занимает положение совершенно исключительное. У нее существует обширная литература, представляющая очень подробное и остроумное исследование фактов, накоплявшихся целыми столетиями. Из анализа этих фактов выведены обобщения, законы и правила, складывающиеся в стройные системы. Самая наука имеет предметом явления, в значительной степени подлежащие опыту и учету и выражающиеся в цифрах. И именно эта-то наука, как оказывается, разошлась с живою жизнью до такой степени, что становится возможным не в шутку, а совершенно серьезно поставить такой вопрос: кто кому должен подчиняться — жизнь финансовой науке, или эта наука жизни?
Как ни странен этот вопрос, но раз он поставлен, он обличает крупное внутреннее недоразумение, в котором необходимо разобраться. До сих пор мы понимали науку вообще, как исследование и уяснение тех законов, по которым движется жизнь в ее разнообразнейших областях и проявлениях. Каким бы методом ни было сделано известное обобщение, оно, чтобы стать научным законом, должно непременно не только выяснять и систематизировать явления, но и управлять ими, предвидеть и предсказывать их.
Если мы с этой точки зрения подойдем к так-называемой финансовой науке, то наша вера в нее (если предположить, что таковая была) непременно посрамится. Финансовая наука выдвигает свои законы, а жизнь им совершенно противоречит. Финансовая наука, на основании своих умозрений, рекомендует те или другие меры, жизнь их отвергает. Наконец, финансовая наука предсказывает явления, вычисляет и соображает, а в действительности получается совсем другое, иногда прямо противоположное.
Про какое-нибудь сравнение с точными науками никакой и речи быть не может. Астрономия, например, предсказывает затмение на тысячу лет, вперед, и оно совершается минута в минуту. Механика вычисляет смелую арку моста, и мост выдерживает как- раз ту тяжесть, какая от него требуется. Химия на основании известных умозаключений предсказывает, что должно быть открыто такое-то простое тело с такой-то плотностью пара и атомным сродством, и тело открывается именно такое. Даже медицина, в общем представляющая совершенно невозделанное поле, и та в своем экспериментальном запасе имеет несколько бесспорных правил и указаний: дайте пациенту в таком-то случае то-то, и произойдет то-то.
Ничего подобного так-называемая финансовая наука не имеет и не знает, и все ее построения по меньшей мере спорны, а практические советы в большей части никуда не годны.
Если мы попытаемся анализировать происхождение и развитие западной финансовой науки, мы легко убедимся, что, собственно говоря, наука эта там еще и не зарождалась. Для нее не было вовсе почвы. Финансовая наука — законное дитя политической экономии. А что представляет эта наука? Она, начиная с Адама Смита, своего основателя, продолжая Жаном Баптистом Сэем и Рикардо, и кончая социалистами, дала целый ряд школ и остроумных писателей. Текущие явления экономической жизни были изучены в подробностях и подведены под известные законы, довольно верно выражающие внешние признаки явлений. Адольф Вагнер посвятил специально России огромный труд, долгое время считавшийся чем-то в роде финансового у нас евангелия. Внутренняя, психологическая сущность экономических процессов была, однако, исследователями оставлена в стороне, и на основаниях простой чисто механической повторяемости, а в духовном отношении на основании одной идеи пользы было признано, что экономическим миром явлений управляют такие же слепые законы необходимости, какие управляют неодушевленною природой. Всякая борьба с этими законами, или всякое стеснение их свободного проявления является по воззрениям экономистов нарушением основного принципа пользы, который в своем свободном виде заключает все элементы технического и культурного совершенствования, достаточного для человечества.
Совершенно в стороне от мирового научного движения стоит гениальный изобретатель бумажно-денежной системы и великий финансист-практик — Джон Ло с своими плохо прочтенными и теперь позабытыми сочинениями. В стороне же стоит и группа так называемых утопистов, пытавшаяся посредством крайне остроумных, но рассудочных комбинаций обойти законы органического творчества в мире экономии и сочинить новые финансовые системы, оказавшиеся сплошь неудачными. Наконец, виднеется Фридрих Лист, впервые признавший великую роль нравственного начала в экономическом мире и совершенно развенчавший материалистическое учение Адама Смита и Сэя. Но этот замечательный экономист высказывает лишь самые общие идеи и почти совсем не говорит о финансах. Изо всей серьезной литературы по этому вопросу, не исключая и творений Адольфа Вагнера, одно только имя и приходится на Западе произнести с глубоким уважением, это имя Родбертуса, к сожалению, только наметившего истинные законы денежного обращения в своей знаменитой книге «Исследования в области национальной экономии классической древности», но отнюдь их не разрешившего.
И сейчас, как и тридцать лет назад, финансовая наука в лице ее наиболее выдающихся представителей на Западе, стоит все на том же золотом основании. И сейчас еще она насквозь материалистична, и это лишает ее всякой глубины и всякой основательности. Как ни чудовищны практические выводы из теоретических псевдонаучных построений, у Запада словно не хватает мужества взглянуть им прямо в глаза.
Управляемый пользою, экономический мир, по воззрениям западных экономистов, имеет могучим орудием борьбу индивидуальных эгоизмов между собою. В этой борьбе, носящей техническое название конкуренции, люди сами собой изощряются и придумывают все более и более совершенные орудия борьбы. Для большого успеха в деле люди сплачиваются в группы и союзы, удесятеряют этим свои разрозненные силы и начинают бороться уже не человек с человеком, а группа с группою, общественный класс с классом, наконец народ с народом.
Положенный таким образом в основании политической экономии элемент борьбы явился в сущности совсем не случайно. Если признавать действие данной духовной и исторической среды на формирование и направление господствующих мировоззрений, то нельзя не усмотреть, что борьба лежит на Западе в основе всего, окрашивает и одухотворяет собой все. В области веры — борьба авторитета и свободы. В области права —борьба индивидуума и общества. В области государства — борьба власти и автономии. Наконец, даже в области природы — борьба за существование, знаменитая struggle for life, увенчивающая и как бы оправдывающая весь цикл борьбы.
Ясно, что ум мыслителей, окруженный в жизни, в вере и в науке одной борьбой, не мог не перенести ее и в область экономики, где борьба совершается вполне открыто на глазах зрителя, где сильный рвет у слабого, что может, торжествуя и радуясь, что непосредственные, ближайшие, по крайней мере, формы борьбы облечены в совершенно приличную оболочку, что нет ни грубого насилия, ни стонов, как в те времена, когда сильный брал слабого за горло. Теперь та же, или может быть еще ужаснейшая борьба совершается без воплей и стонов. Утром заглянули в газету, в полдень написали на бумажке несколько цифр. — К вечеру часть имущества, а иногда и все имущество одного самым несправедливым по существу образом перешло к другому. Жаловаться некому и не на кого. Вас ограбил не Петр, не Иван, не разбойник рыцарь, вас ограбила биржа, ограбил неизвестно кто, вас раздавила невидимая рука и притом рука, одетая в мягкую перчатку «правового порядка».
В экономике, основанной на борьбе, часть ее, финансовая наука, явилась совершенно последовательно орудием борьбы. Подобно тому, как военные техники с величайшей быстротой изобретали за последнее время все ужаснейшие орудия разрушения, западная финансовая наука, развиваясь неумолимо последовательно в одну сторону, выковывала наиболее совершенное орудие для экономической борьбы, переводила эту борьбу с маленького единоборства какого-нибудь сапожника с его потребителем, или ростовщика с должником, на борьбу Ротшильда с целым человечеством, на. борьбу мира англо-саксонского с германским из за рынков для мануфактур, или на борьбу Америки с Россией из-за золота и пшеницы.
Финансовая наука Запада шла рука об руку и росла с успехами так называемой цивилизации, то есть пара и электричества… Не больше, чем в какие-нибудь полвека тихое когда-то и почти невидное в массе прочного, спокойного труда, биржевое царство разрослось до необъятных размеров и совершенно подчинило себе, задавило собою общества, государства и народы. Иметь столько-то десятков миллионов золота в фонде — вопрос жизни и смерти для современных государств. Оружие так остро, борьба так быстра и удары так глубоки, что одна неудачная финансовая операция может бросить, по-видимому, хорошо вооруженного и здорового противника к ногам его врага. И чем утонченнее финансовая система, чем сложнее и огромнее торговые и биржевые обороты в стране, тем опаснее всякий кризис. Кто-то сказал совершенно справедливо, что современная морская артиллерия гораздо опаснее для стреляющих из нее, чем для противников. Совершенно тоже и в финансовой области.
Фридрих Лист, излагавший свои замечательные воззрения на связь мануфактур с земледелием, на промышленный рост и культуру народов и столь симпатично рисовавший картину будущего братства наций, развивших параллельно друг другу свои силы, по-видимому, и не подозревал, до какой степени ненормальная финансовая система, основанная в конституционно-парламентарных странах на золоте и власти биржи, изуродует и перевернет это естественное движение и во что обратит так называемый «прогресс цивилизации» человечества. Живи этот замечательный писатель не в первой, а во второй половине кончающегося столетия, он наверно не собственно трудовое, промышленное соперничество народов выставлял бы в качестве главной подлежащей разрешению задаче, а тот печальный биржевый режим, который в наши дни парализовал собою все, не только в экономической, но и в политической, правовой и нравственной областях. Если европейское человечество без особого труда справилось с промышленной гегемонией Англии, если Германия, Австрия, Италия и даже Россия (про Францию и Соединенные Штаты нечего и говорить) освободились от мануфактурного и денежного верховенства Англии, создали свою промышленность и завоевали самостоятельные внешние рынки, то та же Европа попала в полном составе в кабалу еще горшую, допустив развиться международной биржевой спекуляции и взрастив, неведомых истории ранее, биржевых царей и первосвященников, изображающих в данную эпоху силу, неизмеримо более грозную и могущественную, чем любое из европейских правительств, ни одно из которых, за исключением русского, не смеет и думать о какой либо самостоятельной роли среди своего государства и народа.
Основным и наиболее характерным признаком окончания какого-либо великого исторического периода служит обыкновенно то обстоятельство, что главная, центральная, так сказать, историческая идея, отмечавшая собою весь период, приходит к очевидному уродству, изживает сама себя. Такою основною идеей европейской цивилизации последних столетий в области экономической является несомненно золотая идея, то есть идея, что золото — единственные и истинные деньги. Идея эта легла в основание всей банковой и финансовой системы современных государств, породила фонды, фондовую биржу и ее спекуляции, опутала государства сетью неоплатных долгов, создала капиталу политическую власть и преобладание в государствах, выдвинула к международному господству финансовых израильских царей и кончает великим политическим развратом, совершенно одинаковые симптомы коего так резко проявились в последние годы одновременно во Франции, Италии и Германии, что отдельные случаи «хищений» складываются мимовольно в великую и печальную картину политического разложения современной Европы. Продолжать жить таким образом невозможно, выхода тоже не оказывается никакого. Перепуганная биржа спешит потушить одинаково и Панаму и Панамину, зажать рот Альвардту, но она не в силах ни вдохнуть веру в себя, ни поднять дух изнемогающих под биржевой кабалой народов.
Среди этого хаоса мелкая и жалкая финансовая наука Запада едва лепечет свои старые формулы; мы вторим ей по старой привычке идти за европейской ученостью, по-видимому и не подозревая, что наступает новый исторический период, который в противность материалистическим воззрениям, борьбе, как главной движущей силе природы и человечества, и философскому пессимизму, как конечному выводу, вознесет перед нами совсем иные знамена и идеи.
Мы не имеем в виду раздвигать настолько широко программу нашего исследования. Мы хотели указать лишь, что основной чертой этого нового периода должно явиться преобладание духовного и нравственного начала во всех областях человеческого мышления и делания, ибо только нравственное начало и способно вывести заблудившийся цивилизованный мир из дебрей материализма и бессмысленной животной борьбы. И кто знает, в этом новом движении не очутится ли наша тихая и наименее «цивилизованная» по-западному Русь впереди других племен и народов, как сохранившая в своей непосредственности чистые нравственные начала и донесшая их до момента, оказавшегося в них всеобщего оскудения?
В области финансов, по крайней мере, нам это кажется несомненным, ибо только одна Россия не допустила биржу создать своих Ротшильдов и Блейхредеров, ибо только у нас биржа начинает отцветать, не успев как следует зацвести, и ярко определяется некоторое новое течение.

II
Мы уже говорили, что в западной умственной атмосфере чувствовался особый специфический недостаток, словно не позволявший умам мыслителей ориентироваться и найти верный путь для построения истинной финансовой науки. Этот своеобразный дальтонизм сбивал с дороги даже таких выдающихся мыслителей, как Прудон и Фулье. Про умы меньшого полета нечего и говорить.
Сделав десять шагов в области чистой науки, ученый на одиннадцатом шаге спотыкался и уходил в условности, не будучи в состоянии, именно вследствие этого дальтонизма, ярко, последовательно поднимать финансовые вопросы в их истинно научном виде: он уклонялся в мелкие практические рассуждения, разрабатывал такие частности, как моно- и биметаллизм, а общую теорию усиливался окургузить и обосновать не на бесспорных логических выводах, а на золотом предрассудке, да на существующем запасе фактов, освещенном данным экономическим строем эпохи. Получалось нечто поистине жалкое.
Чтобы уяснить эту мысль, возьмем частный случай с бумажными деньгами. У некоторых западных финансистов, пока они рассуждали отвлеченно, логика оказалась достаточно сильною, чтоб охарактеризовать эти деньги, как идеальные по своему совершенству (не в смысле суррогата золота, не в смысле кредитных денег, а именно в смысле денег абсолютных). Но их умы не справились и не могли справиться с первым же поставленным экономической практикой вопросом: ну, а что, если государственная власть напечатает этих денег излишнее количество? С точки зрения западного человека даже нельзя себе представить государственной власти, которая не могла бы напечатать лишних бумажек. Всякая напечатает, одна по нужде, другая по легкомыслию; гарантий никаких быть не может, а потому, — прочь самая идея об абсолютных знаках! Все рассуждения о них праздны. Будем держаться за золото и допустим бумажки только в качестве его заместителей. Тут будто бы еще возможны некоторые гарантии и контроль.
Читатель чувствует полную не научность подобного приема, чувствует, что здесь, с этого именно шага, наука кончилась, и пошли совсем произвольные построения. Вот почему и финансовой науки, годной для всех времен и народов, устанавливающей точные законы денежного обращения (ибо это и есть в строгом смысле предмет финансовой науки, как части политической экономии), нет и не было.
Вот, по нашему мнению, каков должен бы быть истинно научный прием и как могла бы идти дальше финансовая наука:
Идеальная, наилучшая форма денег — абсолютный знак, единица меры. Отвлеченная, как метр, аршин, ведро. Это уже высказано, теоретически обосновано и можно считать бесспорным. Но мы не знаем (на Западе) такой формы государственной власти, которая могла бы оперировать с такими деньгами, или, по Родбертусу, не имеем соответственных политических и общественных учреждений. Предположим, однако же, что такая форма возможна. Предположим, что государство будет выпускать и снимать с рынка как раз необходимое для жизни количество знаков. Рассмотрим и изучим функции этого абсолютного знака.
В математике не остановились перед такою логическою бессмыслицей, как мнимая величина. Ввели ее, предположили, допустили и построили великую науку. В финансах этого не сделали, и потому никакой финансовой науки не получилось.
Создание финансовой науки па Западе было затруднено, между прочим, и известной историей Джона Ло с его грандиозным государственным банком и не менее грандиозными государственными спекуляциями. Это была очень грустная история, оставившая неизгладимое впечатление, во вред истинной финансовой науке. Джон Ло был бесспорно гениальный человек и за два с половиною века до нашей поры создал и осуществил такую денежную систему, которая для нас сейчас еще является почти недосягаемым идеалом. Не формулируя научно законов денежного обращения, он угадал их вдохновением гения и безошибочно понял их основание в нравственном начале1. Но, во-первых, тогдашняя французская абсолютная государственная власть уже находилась на пути полного разложения; она растеряла все свои идеалы ц притом была настолько безнравственна, что пустилась на открытый грабеж, а во-вторых, и сам Ло вместо того, чтобы удержаться на чистой идее абсолютных знаков, впутал свой банк в неистовую биржевую игру акциями своей злосчастной компании и перейдя все границы благоразумия, чуть не разорил окончательно Францию. Нравственное начало и государственное творчество в финансовых вопросах были скомпрометированы больше, чем на двести лет, а похоронившая французскую легитимную монархию революция положила по истине надгробный камень над нравственным началом. Даже серьезные и глубокие умы не могли отделаться от силы нового потока, увлёкшего Запад в рационализм, давшего торжество грубому материализму, извратившего и задержавшего и истинную культуру, и развитие финансовой науки.
Когда возникнет, да и возникнет ли на Западе настоящая финансовая наука, неизвестно; наше горе в том, что нам приходится или изучать совершенно неподходящие для нас системы, чувствуя, как их положения не сходятся с русской жизнью, или самим создавать настоящую финансовую науку, или наконец вести государственное хозяйство без всякой науки, на основании простого здравого смысла, цифр и опыта.
Попробуем рассмотреть все три случая.
Финансовые теории Запада (мы говорим о господствующей школе финансистов) пора, наконец-то, бросить; это уже по крайней мере, бесспорно. Если мы бедны, если русский народ осужден полгода сидеть без дела, если мы по уши в долгах, если наше земледелие гибнет, а мануфактурная и иная промышленность развиваются безобразно, то винить за это надо исключительно нашу финансовую учительницу—Европу, благодаря которой наша финансовая политика второй половины XIX века представляла то чистые западные образцы, то робкие компромиссы между указаниями западных финансистов и требованиями русской жизни. Об этих теориях теперь и говорить уже как-то стыдно.
Хозяйничать без всякой теории, как хозяйничали Кольбер, Канкрин, бесспорно лучше. Если мы представим себе очень крупное имение с огромным и разветвленным земледельческим п фабричным производством, с многочисленным персоналом служащих, с широко развитым кредитом, то это будет государство в миниатюре. Хозяйничать следует так, чтобы дело шло прочно, хорошо, чтобы все отрасли преуспевали, чтобы имение развивало свои силы. Нужен заем, делать заем. Можно платить проценты меньше, делать конверсию долга. Постройка затеяна, — производить ее подрядным, или хозяйственным способом, что окажется выгоднее…
Да, но так может хозяйничать частное имение, крупный завод, или, наконец, маленькое, несамостоятельное экономически государство, как Сербия. У всех трех меновое средство, деньги, не свое, а чужое. Все в тесной зависимости от соседей, а частное предприятие, кроме того, от государства. Разумеется, хороший хозяин, здравомыслящий министр Финансов поведет этим путем русское хозяйство недурно, исполнив высказанное противниками финансовых теорий желание, «знать свою страну и уметь вовремя проявлять смелость и толковость этого знания».
Но этого все же будет недостаточно. Помещик может быть великолепным хозяином, но без земледельческой химии ему никак не обойтись. Смелый здесь наделает огромных ошибок, робкий будет вечно сомневаться. А со знанием земледельческой химии и смелый, и робкий в смысле результатов до известной степени сравняются. Как-нибудь я смел, но если я знаю, что на этом участке не хватает фосфорной кислоты, я пшеницы сеять не буду. Как ни будь я робок, но если я знаю, что урожай клевера утраивается каинитом, я не побоюсь затратить деньги на его покупку, если это обещает выгоду.
Следует ли говорить, что в области финансовых мероприятий мало смелости, мало также и знания народной жизни, а прежде и важнее всего ясное предвидение результатов данной комбинации? Нам приходится строить железную дорогу. Средства для ее постройки могут быть добыты: новым налогом, внутренним займом, или выпуском бумажек. Чтобы выбрать тот или другой способ, мало знания народной жизни и смелости. Рассуждение министра финансов будет примерно таково: «налогов новых вводить нельзя, бумажек, кажется, довольно: капиталы на рынке, кажется, есть свободные. Сделаем заем».
Шаткость этого рассуждения бросается в глаза. Западная доктрина здесь только запутает человека. Но и без здоровой, ясной теории дело плохо. «Кажется» — критерий весьма плохой, а при смелости и совсем нехороший. Но что же тогда делать?
Теория безусловно нужна. Нужна истинная финансовая наука, широкая, верная, позволяющая точно определить, заем ли делать, или бумажки печатать, и почему именно?
Но этой теории нет. Финансовая наука еще не родилась, если не считать робких намеков, да таких теорий, не дошедших до выяснения истины, как рентовые билеты Цешковского, или долговая теория Маклеода. На Западе, повторяем, финансовой науки нет, есть местные привила, есть финансовые системы, для Франции, Англии, Германии до известной степени пригодные. У нас тоже финансовой науки не создали наши экономисты, ибо до сих пор шли в хвосте западной мысли. Но в русской экономической литературе были, по крайней мере, ясные попытки осветить, если не научные законы, то практику совершенно иного денежного обращения, чем на Западе.

III
Если бы кто-нибудь вздумал попробовать действительно научным образом изложить и осветить западные финансовые теории, он убедился бы с первого же шага, что на Западе денежной теории вовсе нет, а есть теоретические рассуждения о золоте как деньгах, и о заменяющих его суррогатах.
В самом деле, любопытно посмотреть, как золото стало деньгами и как воздействовало на построение этих своеобразных теорий.
Как определяет понятие «деньги» финансовая наука? Она говорит: деньги — единица измерения ценностей, как метр измеритель длины, грамм — веса, литр — объема. Определение очень точное и научное. Между парой сапог и четвертью ржи, для определения их взаимной ценности, необходимо вставить некоторую условную и непременно постоянную единицу. Мы говорим: пара сапог стоит десять рублей, четверть ржи — восемь. Единица для сравнения — рубль. Совершенно также говорим мы: от Москвы до Петербурга шестьсот верст, от Петербурга до Колпина восемнадцать. Единица для сравнения — верста.
Казалось бы, что роль и значение этих единиц приблизительно одинаковы. Единица меры ценностей должна бы, научно говоря, иметь столь же отвлеченный характер, как и всякая другая единица меры. Если угодно придать этим единицам взаимную связь и постоянный характер, достаточно приурочить одну из них к какой-нибудь неизменной величине, а остальные приурочить к первой.
Метрическая система так и сделала. За основание взяла земной меридиан и одну сорокамиллионную его часть назвала метром. Объём кубического дециметра назвала литром, и получила точную объемную единицу; вес кубического сантиметра чистой воды при известной температуре назвала граммом и получила точную весовую единицу.
А вот на единице ценностей наука споткнулась. Отвлеченную единицу ценностей установить оказалось невозможным по тем психическим элементам, о которых мы говорили выше. Потребовались гарантии против злоупотреблений; нормальный метр можно было всегда проверить. По удостоверению правительства в том, что все метры, выпускаемые с казенным клеймом, точны и сверены с нормальным, поверить было можно, какой-нибудь нормальный франк или рубль, если это кусочки металла — тоже, но самое измерительное их качество, идею ценности, в них заключавшуюся, проверять оказалось невозможным, и наука так на этом и остановилась.
С самых отдаленных времен, после перехода античного мира с его натуральным хозяйством к хозяйству денежному, лучшими и почти единственными деньгами считалось золото. Оно действительно с большим удобством исполняло роль денег. Но в сущности это не были деньги, а был «всем нужный товар», разделенный на точные весовые количества. Понятие о деньгах, совершенно отвлеченное, было привязано, воплощено в металлическом кружке такого-то веса. Таким оно осталось и в ваши дни: отвязать, освободить его не пыталась вовсе западная финансовая наука2. При всех неудобствах золота, при явной кабале, в которую, только ради золота, впадают иногда целые государства, оно давало единственную, но очень важную гарантию: прибавить по произволу золота было почти нельзя, в природе его немного, наличное все размещено в чью-либо собственность, следовательно, никакое злоумышление правительства не может нарушить естественного уровня цен; накопивший золото всегда богач, ибо невероятно, чтобы вдруг были открыты слишком обширные залежи золота, и оно, сразу прибавившись в количестве, упало бы в цене.
Все это соображения очень веские, но с наукой ничего общего не имеющие.
Когда наступили новые века, жизнь и промышленность на Западе усложнились, и золота, как менового средства, оказалось слишком мало, чтоб удовлетворить всем потребностям; и вот, появилась финансовая наука, точнее говоря, — были изобретены приемы, посредством коих из частного кредита, известного еще в древности, выросли последовательно кредит банковый п государственный.
Писать историю финансов не наша задача, а потому, опуская все длинные рассуждения о том, как все это постепенно складывалось, довольно сказать, что для, замещения крайне недостаточного золота были изобретены его суррогаты в виде банковых билетов, которые, —указываем на это с особым ударением, — с бумажными деньгами, с деньгами абсолютными, ни к какому металлу, ни к какой реальной стоимости не прикрепленными, ничего общего ни имеют.
Получилась следующая общепринятая в Европе комбинация: счет ведется по-прежнему на золото (не упоминаем о серебряной валюте в некоторых государствах и вовсе не касаемся моно- и биметаллизма, ибо это только бы усложнило и затемнило вопрос), у правительств по-прежнему связаны руки, но в большинстве государств, рядом с правительством, под его контролем, хотя в полной от него независимости, учрежден национальный банк, ведающий денежным обращением. Этому банку предоставлено — в помощь и в замену курсирующего золота — выпускать, под его обеспечение, в строго определённом количестве, банковые билеты, разменные на золото во всякую минуту.
Эту комбинацию придумала западная практика и вполне одобряет западная наука. Но как ни старается она связать руки государству и оградить карманы публики от финансовых колебаний, в жизни получается следующее явление: для государственного хозяйства, или войны, нужны деньги; правительство решается сделать внутренний заем и, стягивая в свои кассы известное количество золота, выпускает беспроцентные обязательства, свои или банковые, а чтобы не выпустить из своей казны золота, объявляет их неразменными и устанавливает принудительный курс. Получается как бы долг государства народу; в неблагоприятных случаях курс этих бумажек на золото падает, устанавливается лаж, и финансовая публика начинает кричать, что она обокрадена, что у нее взяли франк, а дают лишь 60 сантимов и т. д.
Основною, характерною чертою этого строя является неизбежное экономическое господство одного народа или государства над другим во внешних сношениях и неизбежное господство денежной биржи внутри государства.
Взглянем на отношения Турции, Египта, какой-нибудь Аргентины или Сербии к их европейским кредиторам. Разве это не формальная кабала?
А если заглянуть в царство биржи, то достаточно припомнить историю различных крупных спекуляций и крахов. Деятельность гг. Ротшильдов, Блейхредеров и всего европейского еврейства выясняется во всем ее величии. Царство золота последовательно и логически убило истинную финансовую науку, связало все народы и государства мира одною огромною цепью и словно рабов, повергло их к стопам всемогущего Израиля.
Достаточно развернуть и прочесть в русской книге Кауфмана о банках удивительный, невероятный, хотя по-своему и поэтичный, гимн золоту. С первых же строк станет ясно, что, кроме еврея, никто ничего подобного написать не мог. Гимн этот настолько характерен и откровенен, что мы решаемся сделать небольшую выписку. Вот как определяет г. Кауфман драгоценные металлы:
«Богатство, принявшее форму золота и серебра, воплотившееся в драгоценно-металлическом теле, может всего более сохраняться, всего менее бояться разрушительного влияния времени, всего менее ему подчиняться и, напротив, само всего более над ним господствовать. Но золотое и серебряное тело сверх того имеет то преимущество, что оно одинаково предлагает свои услуги большому и малому богатству: золото и серебро почти до бесконечности делимы и потому могут в себе воплощать богатства самых разнообразных размеров. Они как бы представляют цель, которая может сокращаться и расширяться, смотря по силам тех, кто к ней стремится. И большая, и малая сила одинаково могут ее достигнуть. Вследствие того, что драгоценные металлы в малом объеме могут содержать большую ценность, сравнительно с другими ценностями, они преимущественно пред другими годятся, когда имущество должно принять такую форму, в которой его всего удобнее скрывать от чужих взоров, от чужого нападения и похищения. Золотое и серебряное тело представляет, таким образом, наилучшую крепость, за стенами которой имущество чувствует себя всего безопаснее. Но золото и серебро не только всего лучше оберегают имущество в данном месте. С ними всего легче совершенно избавить имущество от опасностей, которыми ему угрожает данное место. Переодеваясь в золото и серебро, имуществу всего легче убежать из опасной страны: драгоценные металлы служат как бы шапкой-невидимкой имуществу. И куда бы с ними ни явился их обладатель, повсюду он встречает спрос на них, повсюду он их может обменять на необходимое. Драгоценные металлы освобождают его от прикрепленности к данному месту и повсюду ему дают свободу, пропорциональную их собственному количеству.
«Какой бы мы ни взяли вид капитала, кроме драгоценно-металлического, всякий представляется нам с совокупностью особенностей, свойств и качеств, отличающих его от других видов капитала, делающих его годным на удовлетворение известной, определенной потребности, приноровляющих его к достижению одной какой-либо частной цели. Он представляет собою материал, или орудие, нужные при заготовлении того или иного вида вещи, простой ли необходимости, или характеризующей роскошь; он представляет собою материал или орудие, нужные при заготовлении платья, жилища и т. д. Вообще всякий другой вид капитала, кроме драгоценно-металлического, представляет всегда какую-либо специальную и специфическую полезность. Золото и серебро, вследствие универсальной общепризнанности их полезности, составляют исключение. И они только одни составляют это исключение. Сами по себе взятые, они непосредственно весьма не на многое годятся, но их можно обменять на что угодно, где угодно и когда угодно. Кто ими обладает, обладает поэтому каким ему угодно капиталом, в какое ему угодно время и в каком ему угодно месте. To есть, когда капитал принимает форму золота и серебра, он освобождается от всех тех ограничений, которыми его полезность стесняют качество, пространство и время. От всего, что стесняет имущество, что суживает силу богатства, что прикрепляет его к определенному назначению, времени или месту, от всего этого драгоценно-металлическое тело его освобождает. В драгоценно-металлическом теле капитал получает полную н безграничную свободу. Неудивительно, если многие утверждали, что в этом теле капитал получает душу: он ведь свободно может подвигаться, куда ему угодно, а прочность золота и серебра дает ему бессмертие, каким не может похвалиться человеческое тело. Англичане это выражают иначе. Они говорят, что всякий другой вид капитала представляет только один вид богатства; золото и серебро, напротив, представляют отвлеченное богатство (abstract wealth) Драгоценные металлы представляют собою то, что сосредоточивает в себе весь экономический мир, по не в бестелесной, а в осязательной форме. Это — оживленная отвлеченность. Несомненно, что самая высокая (во всяком смысле) абстракция, какую знает история прогресса человечества, представляется тою, которая обобщает все проявления полезной (культурной) человеческой деятельности, что она ни создавала бы, хлеб, платье, обувь, жилище, песню, военную победу, политический порядок и т. д., какому бы времени, какой бы национальности и местности она ни принадлежала, все, словом, проявления деятельности обобщает, как проявление общечеловеческого единства. Эта-то наивысшая абстракция имеет практическое реальное значение в той мере, в какой она воплощается в золоте и серебре, представляющих все ценности, выработанные культурой. За золото и серебро отдаются все эти ценности.
«Абстрактное богатство» обладает покупательною силой, подобно всякому другому богатству. Но его покупательная сила отличается своею чистотой или, вернее, своею очищенностью от всяких иных примесей (например, от нравственного закона. Авт.). Это значит, что насколько драгоценные металлы служат не для удовлетворения одной какой-либо надобности из той совокупности их, которая входит в круг экономической жизни и в ней обособляется в особую группу, насколько, напротив, драгоценные металлы представляют общую возможность добывать какую угодно из отдельных вещей и услуг, нужных для удовлетворения вообще означенных надобностей, — настолько они выделяются из общей массы имуществ и всей массе противопоставляются, как сила противопоставляется разнообразным результатам, которые она в состоянии произвести, как центр противопоставляется периферическим пунктам окружности, к которым ведут радиусы от него. Пока кто-либо имеет драгоценные металлы, он обладает силою, которая его может повести к какому угодно из этих пунктов и по самому кратчайшему направлению. Драгоценные металлы ставят обладателя ими в центральное положение, равно удаленное от всех тех пунктов, к которым ведет экономическое движение, и, стало быть, дающее возможность достигнуть их с наибольшею скоростью. Вот почему покупательная сила драгоценных металлов дает возможность производить обмены с наибольшею скоростью. Всякий, кто обменивает свои товары или оказываемые им услуги на драгоценные металлы, становится через то в центр самого обширного круга, в котором он всего скорее может достигнуть каждого из его периферических пунктов»3.
Если мы припомним историю еврейского народа после его рассеяния, его психологию с основною чертою грубой утилитарности и стремления к грубому же материальному владычеству над всем остальным человечеством, мы поймем своеобразную поэзию этих великолепных строк.
Вот оно, уже не только деловое, но чисто философское выяснение роли и значения золота. Безграничная свобода и, прибавим, безграничная власть капитала, — капитала, не знающего ни родины, ни нравственных законов, — таков еврейский миродержавный идеал. И этот идеал, эта власть, путем основанной на золоте денежной системы, открыто провозглашены и могущественно легли над миром.
Какие усилия были употреблены, чтоб и Россию захлестнуть тою же цепью! Но Бог, видимо, хранит нас. Мы только ослаблены и разорены, по не закабалены никому, да и не случится этого никогда. Нас спасет то, во-первых, что Россия не государство только, а мир, вполне самодовлеющий и экономически независимый, во-вторых, спасет сохранившееся именно в русском племени отвращение к грубой материальной силе в качестве идеала, спасет, наконец, истинная финансовая наука, которая должна же когда-нибудь явиться.

IV
Первым шагом на пути создания истинной финансовой науки должна быть победа именно над этим золотым предрассудком, полное отрешение от того взгляда, по которому драгоценные металлы отождествляются с деньгами.
Как только этот шаг сделан и, хотя бы только в нашем представлении, явились деньги, лишенные всякого вещного, товарного значения, деньги-знаки, деньги-измеритель и орудие расчета и учета, деньги, наконец — представитель не реальной ценности, а некоторой идеи, уже мы будем в состоянии тотчас же приступить к изучению работы этих знаков и их роли в народной и государственной экономии.
Это, повторяем, единственно научный путь, и для его освещения у нас есть наша собственная долголетняя финансовая практика. Многие и не подозревают у нас, что в действительности Россия с перерывами, но уже второе столетие живет на совершенно абсолютных деньгах, что золото и серебро давно перестали быть русскими деньгами, и то, что считается какой-то экономической болезнью, каким-то несчастием, есть в сущности исторический хозяйственный процесс, далеко выдвигающий нашу родину впереди других цивилизованных народов.
Став на эту точку зрения, мы попытаемся уяснить законы денежного обращения, пока только по русским данным и применительно к России, обладающей, если не вполне реально, то, несомненно, потенциально, теми государственными и общественными условиями, необходимость коих чувствовал Родбертус. Расширить рамки нашего исследования и примерить к этим законам данные и явления чужой жизни будет всегда возможно.
В наших предыдущих сочинениях мы уже обрисовали приблизительно эти законы, вытекающие из данных русской практики. Поэтому теперь мы выставим их в качестве ряда положений, которые и попытаемся посильно выяснить и доказать.
Положения эти следующие:
1) Меновою, денежною единицею в России есть и должен быть рубль, представляющий собою некоторую постоянную, совершенно отвлеченную ценность.
2) Эта единица на практике изображается бумажным знаком, выпуск и истребление коего принадлежит государственной власти.
3) Золото есть товар такой же, как и все остальные металлы, но, в виду того, что этот товар системою соседних государств принят за монетную, денежную единицу, нам в нашей международной торговле и сделанных ранее государственных долгах, счеты приходится вести на него.
4) Бумажный рубль, не зависящий от золота и выпускаемый по мере необходимости, позволяет, при правильной организации кредитных учреждений, оживлять и оплодотворять народный труд и его производительность как раз до предела, до которого в данное время достигает трудолюбие народа, его предприимчивость и технические познания. Он является мнимым капиталом и действует совершенно так же, как и капитал реальный.
5) Существует весьма простой регулятор, указывающий, во всякую минуту, центральному кредитному учреждению, много или мало денег в стране, и позволяющий, с величайшею точностью, сжимать и расширять наличное количество знаков.
6) При системе финансов, основанной на абсолютных деньгах, находящихся вполне в распоряжении центрального государственного учреждения, господство биржи в стране становится совершенно невозможным, и безвозвратно гибнет всякая спекуляция и ростовщичество.
7) Место хищных биржевых инстинктов заступает государственная экономическая политика, сама становящаяся добросовестным и бескорыстным посредником между трудом, знанием п капиталом.
8) При бумажных абсолютных деньгах является возможность истинного государственного творчества и образования всенародных, мирских или государственных запасных капиталов.
9) При бумажных абсолютных деньгах роль частного капитала изменяется в смысле отнятия у него захватываемой им в биржево-золотых государствах власти.
10) При государственном творчестве и запасах является совершенно иной взгляд как на налоги, так и на систему таможенную.
Наконец:
11) Осуществление в полном виде системы финансов, основанной на абсолютных знаках, изменит самый характер современного русского государственного строя, совершенно освободив от посторонних влияний, усилив его нравственную сторону бытия и дав возможность проведения свободной христианской политики.
Если бы нам удалось доказать эти положения и обратить их в законы, их, надеемся, было бы достаточно, чтобы предлагаемой теории придать истинно научный характер.
Думаем, что это совершенно возможно. Доказательства наши могут быть, конечно, только логические и исторические, и они облегчаются тем, что в зародыше все это у нас уже есть или было, и что все наши экономические и финансовые затруднения только тем и обусловливаются, что мы даже практически, уже почти придя к прекрасной денежной системе, все еще не решаемся открыто ее признать, все еще оглядываемся на старые учебники.
История наших финансов, начиная с графа Канкрина, полна оправдания самого ясного всему изложенному выше. К ней мы обратимся позднее, а пока рассмотрим выставленные тезисы.

V
Наше первое положение, то есть, что денежная единица должна представлять некоторую постоянную, совершенно отвлеченную меру ценностей (у нас в России бумажный рубль), доказывать теоретически едва-ли нужно. Западная наука и некоторые из выдающихся ее представителей у нас, как например, Н. X. Бунге, не отвергают, что эта форма денег теоретически наилучшая, но она, по мнению правоверных финансистов, неосуществима.
А между тем, наша русская практика показывает, что она не только осуществима, но фактически существует. Неужели же серьезно можно сказать, что наш бумажный рубль соответствует такому-то количеству золота или серебра, если тридцать или сорок лет подряд за этот рубль дают не то количество металла, которое на нем прописано, а то, которое устанавливает на каждый курсовый день биржа? Мало того: за эти сорок лет два раза пыталось правительство восстановить размен, то есть привести бумажки в точное соответствие с металлом, и что же? Дело кончалось каждый раз огромными убытками, рубль шел своей дорогой, а золото своей.
Нам говорят: рубль бумажный есть долг казны предъявителю. Казна взяла в долг золото и дало бумажку — вексель, по которой в любую минуту можно золото получить обратно. Рубль ходит, как деньги, только потому будто бы, что на осуществление рано или поздно этого обещания все надеются. Но как же надеяться на это обещание, если тридцать или сорок лет подряд казна совсем не платит по этим мнимым своим векселям и, уверены, никогда платить не будет? Если бы бумажные рубли ходили только в силу подобных надежд и простого торгового доверия, ясное дело, что после первой же приостановки размена доверие к ним совершенно исчезло бы и за них никто не дал бы ни копейки. Не правильнее ли заключение, вытекающее отсюда, что рубли, внутри страны, ходят только потому, что это настоящие абсолютные деньги, а не по гарантии их каким-то золотом, которого никому не выдают? Неясно ли также, что и для иностранцев, торгующих с нами, это обеспечение не имеет никакого значения, а важна покупная ценность рубля внутри России?
Иностранцу нужен, положим, лен. В России пуд его стоить пять рублей, заплатить за него иностранец может на золото, допустим, десять марок. Ясно, что эти десять марок обменяются на пять рублей. Это наиболее простой случай, который мы приводим собственно затем, чтобы показать, что золотое обеспечение, или эта магическая надпись на рубле, никакого практического значения ни для нас, ни для иностранцев не имеет. Чтобы совершенно уяснить абсолютный характер русских бумажек, достаточно себе представить, что завтра, например, правительство выпустит нового образца билеты, на которых вместо обычной надписи будет стоять: «Государственный денежный знак. Разменивается по предъявлению в каждом казначействе на знаки меньшого достоинства, или на мелкую монету». Полагают ли гг. финансисты, что русская публика и иностранцы, прочтя подобную надпись, придут в ужас и перестанут брать новые бумажки? Не думаем! Иностранцу будет это решительно все равно, лишь бы рубль сохранил в России свою покупную силу, а русская публика наверно будет довольна, ибо не может русский человек, мириться даже с таким наивным самообманом, жутко, неловко ему…
Когда граф Канкрин выпустил вместо прежних ассигнаций новые «кредитные билеты», он в сущности совершенно произвольно приурочил наш рубль к французским четырем франкам. Тогда Россия обменивалась с иностранцами правильно, в долги не залезала, путешественники не везли русского достояния проматывать за границу, тогда в заключение международного обмена почти каждый год приходилось не нам добавлять золота в пользу иностранцев, а обратно; золото это накоплялось в России и ходило в публике не только рядом с бумажками, но было часто даже несколько дешевле их, курс внешний был очень устойчив и благоприятен. После Крымской войны наш международный расчёт совершенно изменился. Золото из России ушло, приплачивать иностранцам стали мы, а потому залезли в долги и обесценили на внешних рынках наши бумажки; но внутри России рубль остался все теми же царскими деньгами, хотя за него иностранные купцы и перестали выдавать четыре золотых франка.
Не ясно ли, что, как ни хлопотать, а рубль стремится в России занять положена независимое от золота? Не ясно ли что к золоту его не привяжешь? Да и незачем привязывать. Это деньги совершенно абсолютные, ставшие таковыми уже в силу простой давности, и сокрушаться об этом нет никаких резонов.
Некоторый, небольшой правда, лаж на бумажки — лучшее доказательство того, что бумажный и металлический рубль величины всегда несоизмеримые. Когда у нас скоплялось иностранное золото и серебро и выпускалось правительством в публику, как русская монета, она не дешевела значительно только потому, что имела в сущности такой же принудительный курс, как и бумажки, то есть служила законным платежным средством. Небольшой лаж выражал лишь сравнительное удобство бумажных денег. Но если бы правительство раз навсегда признало единственным законным платежным средством внутри страны бумажки и отказалось бы от чеканки монеты, цена на золото и при большом его изобилии в стране установилась бы только, как на товар. Право чеканки монеты потому и есть правительственная регалия, что дает казне всю разницу от удешевления металла. Наглядное тому доказательство — медь, из пуда коей стоящего 14-17 рублей, бьется монеты на 50 рублей. Как только товарная стоимость меди превысит эту цифру, обязательный курс падет сам собой, медь переплавят в изделия, и медная монета исчезнет из обращения.
Сокрушаясь о низком курсе, упрекая государство в том, что за наш рубль дают всего 65 коп. золотом, мы высказываем положительную неблагодарность нашим прекрасным абсолютным деньгам. В книге: «Деревенские мысли о нашем государственном хозяйстве» мы старались доказать, что этот низкий курс был для России поистине благодетелен, отстояв в самую критическую минуту ее экономическую независимость, а теперь позволяем себе думать, что первое положение совершенно доказано: мы уже имеем в бумажном рубле ценовую единицу, совершенно отделившуюся от металлической своей валюты и ставшую абсолютными деньгами. Мы сжились с ними, и нам остается лишь их открыто признать и провозгласить.
Второй закон сам собою заключается в первом и доказательств не требует, а потому переходим к третьему, который был нами сформулирован так:
«Золото есть товар, такой же, как и все остальные металлы, но, в виду того, что этот товар системой соседних государств принят за монетную денежную единицу, нам в нашей международной торговле и сделанных ранее государственных долгах счеты приходится вести на него».
И это положение требует для своего доказательства только справки с текущею действительностью, так как прямо вытекает из принятого определения бумажного рубля. Если этот рубль — деньги абсолютные, то золото ничем иным, кроме товара, быть не может.
Справка в области нашей финансовой практики укажет с полной очевидностью, что золото у нас именно есть товар.
Мы выпускаем монету, на которой написано «пять рублей», но эта монета вовсе не обращается внутри страны, 99/100 русского населения ни разу во всю жизнь не произвели на нее ни одной сделки, а 9/10 наверно ни разу и не видали. Видят ее только заграничные путешественники, да и то редко, а главным образом столичные жители на выставках меняльных лавок. И вот, до какой степени это не деньги для России, что правительство особую русскую золотую монету даже вовсе уничтожило. Наш прежний полуимпериал был несколько больше 20 франков. Недавно введен новый, совершенно равноценный 20 единичной монете, принятой латинским монетным союзом, равный 20 франкам, левам, динарам, драхмам и пр. Это настоящая латинская монета, снабженная лишь профилем Русского Государя и надписью «пять рублей». Впрочем, эта надпись также мало соответствует пяти рублям, как и надпись на кредитных билетах: «предъявитель сего» и т. д. И вот, наши новые полуимпериалы прекрасно обращаются, как монета, как деньги, за границей, а у нас, в России, если б у кого и оказались, то прежде чем их употреблять, было бы необходимо предварительно продать их, разменять их по курсу на русские деньги совершенно так же, как золото в слитке или любую иностранную монету.
И здесь факт налицо, и его требуется лишь узаконить, провозгласить. Для этого достаточно было бы не писать на полуимпериале «5 руб.», а поставить вразумительно: «российская для внешних платежей монета. Двадцать…» существительное подберите, какое угодно, но никак не рублей, чтобы не было путаницы.
Но какая же надобность выпускать эту особую монету? Не гораздо ли проще расплачиваться готовою монетой латинского союза? Ответ на это самый простои: добываемое у нас золото, при обращении в монету, дает казне известный доход. Доход этот небольшой, но зачем же им пренебрегать?
Нам могут возразить, что по закону у нас валюта не золотая, а серебряная, и что наша монетная единица не золотой, а серебряный рубль. Да, мы пытались это сделать, и некоторое время серебряные рубли у нас ходили. Но когда последовало перемещение относительных ценностей золота и серебра, последнее вовсе вышло из употребления и осталось лишь в качестве мелкой разменной монеты, да и то низкопробной, чтобы не было выгодно переплавлять. Рубли бьются на нашем монетном дворе и сейчас, но идут, как кажется, исключительно на Восток, в Турцию, Персию и проч. В России они совсем не ходят, и сделки на серебряную валюту вовсе не совершаются ни во внутренних, ни в международных сношениях. А если мы пишем «сто рублей серебром», то пишем это по старой памяти, подразумевая, в действительности, «сто рублей бумажных». Никому в голову не придет требовать уплаты серебряными рублями, ибо и на них есть особый курс, и «сто рублей серебром» вовсе неравноценны ста серебряным рублям4.
Наша низкопробная разменная монета — лучшее доказательство. Раньше была у нас монета полноценная, строго соответствовавшая принятой единице — серебряному рублю. Когда бумажный рубль отделился от металлического и золото потекло за границу, потекло за ним и серебро. Мы рисковали совсем остаться без билонного (разменного) средства, и волей-неволей пришлось выпустить серебряные деньги с большим количеством лигатуры, переплавлять которые на серебро не было бы выгодно.
Полагаем, что после всего сказанного не может быть сомнения в том, что золото и серебро в нашем внутреннем хозяйстве не деньги, а товар, в торговле же нашей с иностранцами — чужие деньги, хотя частью и заготовленные на нашем монетном дворе, но приравненные не к русским, а к латинским деньгам.
Переходим к четвертому и пятому положениям. Здесь приходится, ради их научного обоснования, предпослать несколько слов о внутренней ценности или, точнее, о покупной силе бумажного рубля сравнительно с такой же силой золота.
Чем обусловливается покупная сила золота, это уже мы видели. Золото никогда заметно не подешевеет, ибо его не может вдруг появиться слишком много. Покупная сила золота, его внутренняя ценность пропадает лишь при совершенно исключительных условиях, например, на корабле, на котором среди открытого океана, кончилась провизия, или в осажденном городе, отрезанном от сообщений со страной. В остальных случаях, в зависимости от внешних обстоятельств, могут быть колебания в ту или другую сторону. Но большого обесценения золота при сколько-нибудь нормальном порядке быть не может
Суррогат золота — банковые билеты гарантируются от обесценения положительными уставами банков, обусловливающими постоянную их разменность и невозможность их выпуска в количествах произвольных. Злоупотребления здесь крайне опасны и приводят прямо к государственному банкротству; страны же, правительства коих не в силах восстановить правильных международных расчётов, запутываются в долгах и фактически теряют свою самостоятельность (Египет, Турция).
Чем же обусловливается внутренняя ценность, или покупная сила абсолютных денег, не имеющих никакого отношения ни к какому металлу и выпускаемых государственною властью в России вполне свободно?

VI
Мы видим в жизни явление, с точки зрения западных финансистов почти необъяснимое: русский рубль, величина совершенно отвлеченная, на деле изображаемая бумажкой, не имеющей сама по себе никакой ценности, ибо потребовать законной валюты за прекращением размена нельзя и не у кого, отлично ходит и обладает замечательной внутренней устойчивостью. Экспедиция Заготовления Государственных Бумаг тут же в распоряжении министра Финансов. Печь — клетка во дворе Государственного Банка. Никаких точных приемов для исчисления количества потребных в каждую минуту для страны кредитных билетов действующая система не знает, а потому выпуск и уничтожение знаков вполне, произвольны. Завтра может быть подписан указ министру Финансов о выпуске хотя бы двух, или трех миллиардов знаков. После завтра, может быть подписан противоположный указ, по которому Верховная Власть, согласившись на представление следующего министра Финансов, что знаков слишком много, прикажет консолидировать их в процентные бумаги, то есть выпустить государственные облигации, а «лишние» бумажки снимет с рынка и истребит. Никаких формальных гарантий нет и быть не может. Между тем, даже незначительные колебания менового средства производят огромные перемещения в экономической области, отражаются на всех ценах, на всякой работе, на всех предприятиях. Выпуск, или уничтожение бумажек, производимые искусственно, а не по законам денежного обращения, могут совершенно изменить расположение производительных сил страны. По западному взгляду, в такой стране жить нельзя, как нельзя жить в стране, где не обеспечены жизнь, честь, собственность.
А мы живем, и если нам приходится иногда плохо, то по причинам совершенно противоположным, чем на Западе. Запад все ищет гарантий против возможных злоупотреблений верховной власти, находит эти гарантии в золоте и акционерных национальных банках и попадает в безысходную кабалу к бирже и ее царям. Россия добивается только одного: полной и настоящей свободы для своей единоличной верховной власти, твердо веруя, что эта власть абсолютно нравственна и доброжелательна и что все экономические бедствия и неурядицы проистекают от недоразумений или злоупотреблений исполнителей царской воли, умевших так или иначе уйти от контроля и вызвать верховную власть на несвободное решение.
Поясним это на примере выпуска денежных знаков.
Огромность и разносторонность государственной работы в такой колоссальной стране, как Россия, таковы, что русскому Государю нет ни малейшей возможности быть специалистом ни в какой области государственного управления. Его специальность — видеть перед собою беспрерывно общую картину России в самых магистральных ее линиях, смотреть на русскую жизнь с самой возвышенной точки зрения. Детали если ему и доступны, то не иначе, как в виде частных примеров, объясняющих направление магистралей.
От самодержавного Государя поэтому мы можем ожидать личной инициативы лишь постольку, поскольку то касается образа целой России, напр. в делах политических. Во всех же остальных случаях ему достаточно дать свое свободное и окончательное решение по выслушивании по меньшей мере двух противоположных мнений, подготовляющих и освещающих для него тот или другой вопрос.
Министр Финансов находит, что для потребностей промышленности и торговли наличного количества денежных знаков мало и необходим их новый выпуск. На Западе ничего не стоит подготовить в желательном смысле парламентское голосование, а потому там спешат оградить страну от самой возможности выпуска, вырывая у правительства Национальный банк — экономическое сердце страны, создавая последнему независимое положение и обусловливая золотое обеспечение для банковых билетов.
В России, наоборот, все убеждены, что Государь никогда не подпишет указа о новом выпуске денег, пока не будет совершенно убежден в целесообразности этой меры, и все жаждут только того, чтобы Государю была полная возможность не довериться лишь той или другой личности, но действительно убедиться, сверив доводы за и против мероприятия.
Таков русский народный идеал, столь глубоко вкоренившийся в русских умах и сердцах, что Россия безропотно переживает тяжелую и долгую полосу финансовой политики, явно нарушающей этот идеал, в надежде, что рано или поздно установится у нас настоящая, ясная и всем понятная финансовая система, при которой Государь, подписывая тот или другой указ, не будет болеть сердцем от неуверенности и сомнений, прав или не прав его министр, автор данного мероприятия.
И вот, пока в области денежного обращения господствуют западные воззрения, пока искусство министра Финансов является чем-то таинственным, на подобие колдовства, или чернокнижия, мы видели пока одно явление: целый ряд русских Самодержцев, считая выпуски денежных знаков вообще делом весьма рискованным, прибегал к ним лишь в самых крайних случаях, охотно конвертируя, или уничтожая денежные знаки и с крайней осторожностью разрешая выпускать новые.
Если бы существовала истинная финансовая наука, если бы государям, начиная с Александра II, не приходилось доверяться искусству выдвинутых общественным мнением, или случаем, лиц, призванных к заведыванию государственным хозяйством, можно бы смело быть уверенным, что такая же мудрая осторожность была бы проявлена и в остальных отраслях финансового дела. Не было бы произведено ни бесполезной ломки старых кредитных учреждений, были бы найдены иные финансовые основания для великой реформы 1861 года, иначе были бы выстроены русские железные дороги, не было бы сделано стольких угнетающих Россию внешних и внутренних займов. Но финансовой науки не было, были теоретики-доктринеры, рядившиеся в западную ученость. Верховная власть волей-неволей санкционировала на веру ряд мероприятий, объёма и сущности коих не понимали даже сами их авторы, один за другим сходившие со сцены, натворив бед России.
Вот почему здоровая и ясная финансовая теория, не чужая, не заимствованная, а своя, оригинальная, построенная на тех же началах, на коих зиждется и наша государственность, — так необходима для нас. До сих пор разработке этой теория, возникновению истинной финансовой науки мешал наш бессознательный европеизм, отвергавший самые ее начала. Но его пора проходит.
Эти начала, утраченные Западом, но без коих вся западная культура лишается своего фундамента и вырождается в нечто, постепенно теряющее даже образ человеческий — любовь и доверие, составляющие в своем целом единое нравственное начало, западной финансовой наукой совершенно игнорируемое. Наша верховная власть есть порождение и представитель именно нравственного начала, начала полного доверия и любви и полной свободы действий. Да, верховная власть без всякого протеста и противодействия, без всякого парламентского вотума вправе завтра же выпустить или сжечь сколько угодно знаков, мало того, вправе объявить самую печальную войну, заключить самый невыгодный для России трактат… Но то, что она вправе, еще не значит, что она сделает, а если случайно и сделает, то не иначе, как по недоразумению, с самым искренним желанием добра стране, или поддавшись ловко проведенному обману, предупреждать и охранять Государя от которого, есть первый и священнейший долг верноподданного. Наша сила, наши гарантии лежат в том, что история создала и поставила нашу самодержавную государственную власть в положение ежеминутной ответственности перед Богом и собой, создала ей условия полнейшего бескорыстия и беспристрастия, окружила ее живой народной совестью и живым же народным мнением. При правильном действии указанных условий, при самодержавии истинном и свободном, без всяких формальных ограничений, не может не получиться самого осторожного, самого консервативного правительства в мире. Нравственная сила — такая великая сила, что наша верховная власть, даже среди обстановки, сильно уклонившейся от идеалов старой до-петровской Руси, в вопросах экономических чаще ошибается в смысле чрезмерной осторожности, чем риска. Вечный недостаток у нас свободных бумажных знаков лучшее тому доказательство.
Эту аргументацию мы считаем совершенно научной, ибо нравственное начало есть вполне положительная величина, долженствующая иметь в финансовой науке строго определенное значение. Введя ее в рассуждение, мы можем точно, научно определить внутреннюю стоимость бумажного рубля.
Внутренняя стоимость, покупная сила бумажного рубля основывается на нравственном начале всенародного доверия к единой, сильной и свободной верховной власти, в руках коей находится управление денежным обращением.
Это нравственное начало действует в том направлении, что все несовершенства существующей денежной системы сводит к простым ошибкам и недоразумениям, совершенно устраняя всякие иные дурные элементы, коль скоро определилось убеждение верховной власти в их вредности.
Это совсем не то, что на Западе, где добивающаяся власти партия, или даже династия, жертвует сознательно великими интересами родины, ради своего господства, и где сама власть бессильна бороться с колоссальными хищными эгоизмами биржевых владык, в руках коих находится экономическое сердце страны. Ниже эта разница будет указана в более полном виде.
В противоположность истории Запада вся наша история с глубокой древности, с призвания Варягов, основана на доверии, и вот почему, между прочим, именно нам суждено было изобрести первые в мире государственные абсолютные деньги (Рошер). Как жаль, что наши историки совсем почти не касались экономических отправлений древней Руси и едва-едва исследовали княжеские кожаные деньги. Нет никакого сомнения, что эти деньги (кусочки кожи с княжеской печатью) имели характер настоящих абсолютных знаков (а не банковых билетов). Они оказали могущественное содействие русской культуре и вышли из употребления (при Димитрии Донском), когда, благодаря выгодной торговле с иностранцами, в России стало в больших количествах накопляться золото и серебро. Правительственная власть начала чеканить монету, и в России явилось металлическое денежное обращение. Тогда оно было совершенно естественно, ибо если в стране накопляется золото, то оно само собою стремится обратиться в деньги и заместить другие знаки. Но когда наличное количество золота в мире перестало соответствовать потребности в нем, когда выковалось острое оружие международной борьбы в виде западных банковых систем и когда, вследствие этого, удержание металлического обращения в стране с плохим международным балансом, или отставшей в своем промышленном развитии, равносильно ее разорению и кабале у евреев —королей биржи, счастлива та страна, которая, опираясь на свое государственное устройство, на силу и свободу своей верховной власти, порожденной нравственным началом, имеет возможность перейти к деньгам абсолютным и отречься от золота!

VII
Ниже мы надеемся с полной убедительностью доказать, что полноценность во внутреннем обращении денежного абсолютного знака находится в прямом соотношении с весьма несложными законами денежного обращения, стоящими в свою очередь в непосредственной и тесной зависимости от нравственного начала, положенного в основание государственного строя. Пока укажем лишь, что поскольку это нравственное начало чисто и действенно, оно почти бессознательно приводит государственную власть к соблюдению законов денежного обращения. Как ни парадоксальным может показаться подобное утверждение, но в нем заключается глубокий смысл.
Если взглянуть на бумажный рубль, как на простое расчётное средство, как на учетную квитанцию, выдаваемую третьим лицом, посредником между двумя лицами или группами, вступающими в сделку, тотчас же станет ясно, что свобода, обеспеченность и верность учета сделки станет в прямую зависимость от степени доверия контрагентов к их посреднику, от веры в его бескорыстие и беспристрастие. С другой стороны, именно на этих принципах полного бескорыстия и беспристрастия и стоит русская верховная власть.
Поясним это на частном примере. Для выяснения сложных и запутанных расчётов между двумя взаимно кредитующими друг друга предприятиями, владельцы коих сами рассчитаться не могут, приглашается бухгалтер; проверить его расчётов контрагенты не могут, но, в виду его заведомого беспристрастия и добросовестности, заранее принимают его учет, как верный и справедливый.
Бумажный рубль есть этот бухгалтер, беспрерывно учитывающий сделки. Точность расчётов его зависит от его беспристрастия или от постоянства его внутренней ценности. Это постоянство, эта верность его, как единицы меры, является вполне элементом нравственным, ибо зависит прежде всего от нравственных побуждений выпускающей рубли в обращение власти. А так как нравственные побуждения самодержавной власти заранее принимаются нами, как безусловные, то совершенство или несовершенство бумажного рубля, как счетчика, зависит только от тех ошибок, которые могут быть допущены при выпуске и изъятии знаков, которые во всяком человеческом деле неизбежны и которые будут необходимо устраняться по мере обоснования и развития истинной финансовой науки, то есть по мере раскрытия законов работы абсолютных знаков.
Если мы спросим себя: что же такое бумажный рубль? Наша практика ответит нам: это отвлеченная денежная единица, которую когда-то хотели прикрепить к известному количеству металла, но которую жизнь с этим металлом бесповоротно раскрепила. Это идейная единица меры ценностей, выражающая собою только акт посредничества верховной государственной власти в наших хозяйственных сделках. Посредничество это абсолютно беспристрастно, нравственно благожелательно, но, в виду невыясненности законов денежного обращения и несовершенства денежной нашей системы, грешит чрезмерной осторожностью в выпуске знаков и потому пока придает рублю большую внутреннюю стоимость, чем была бы его истинная. Другими словами, во имя этой осторожности у нас денег в обращении мало, и потому деньги дороги.
Еще пятьдесят лет назад Цешковский давал следующую характеристику. Что такое золото? Самое верное обеспечение ценности, но весьма плохой ее измеритель. Что такое бумажные деньги? Самый лучший измеритель и самое плохое обеспечение. Необходимо, следовательно, отыскать такую денежную систему, которая бы имела монетную единицу, совмещающую в полной степени как обеспеченность золота, так, и измерительную способность бумажки.
Разумеется, эта задача Цешковского разрешима вполне только при принятом нами условии обеспечения в виде нравственного начала, лежащего в основе самодержавного государства. Это есть наилучшее обеспечение как постоянства денежной единицы, так и ее обращаемости, так, следовательно, и ее внутренней полноценности для граждан данной страны.
Определив, таким образом внутреннюю стоимость, внутреннюю покупную силу бумажного рубля, рассмотрим теперь, чем же обусловливается его внешняя покупная сила, его постоянно колебательное отношение к международным деньгам, золоту? Что такое бумажный рубль для иностранцев?
Абсолютные деньги чужой страны, нечего и говорить, не представляют для иностранца сами по себе никакой ценности. Для немца, не имеющего дела с Россией, русский рубль есть пестрая бумажка и только. Она что-то стоит, потому что за нее дадут в меняльной лавке некоторое количество золота те, кому она нужна. Кому же она нужна? Людям, которым приходится платить за русский товар. Но как же эта бумажка попала в Германию? Эти бумажки привезены из России, где их променяли на золото. Зачем их меняли? Потому что русским нужно золото: платить за иностранный товар, платить свои металлические долги, проживать за границей.
Проследим этот круг, и мы увидим, что бумажка зарождается в России, попадает к русскому А. Тот меняет ее на золото у банкира Б. для закупки заграничного товара. Банкир Б. еще раз меняет ее на золото и передает иностранцу В., которому нужно платить за русский товар. Бумажка вернулась в Россию, золото вернулось за границу. Товар поменялся на товар. Деньги вернулись в каждую область свои. Ценность русской бумажки для иностранца таким образом определяется тем, что за эту бумажку можно купить в России. Если эта бумажка полноценна и, так сказать, полноверна внутри России, то и для него она полноценна и полноверна, поскольку ему нужен русский товар.
Представим себе, что между нами и иностранцами навсегда прервались всякие торговые сношения. Никакого обмена, никаких расчётов нет. Золота за оставшуюся за границей случайно русскую бумажку никто не даст, ибо за нее нигде ничего не купить. Ясно, что ее курс, ее внешняя ценность равна нулю, хотя внутри страны, в России, эта же бумажка будет вполне полноценна.
Невольно улыбаешься, когда говорят: кредитные билеты обеспечиваются таким-то фондом и серьезно несут этот фонд из одной кладовой в другую. Говорят, это нужно для иностранцев, а то курс упадет, доверия не будет. Но неужели же иностранец так наивен, что пойдет менять бумажку в этот фонд? Он ведь знает не хуже нас, что ему там ни рубля не разменяют. Он купил эту бумажку за 21/4 или за 21/2 франка и будет ждать, что ему дадут из фонда 4? Совсем не потому он дал только 21/2 франка, что на остальные 11/2 пошатнулось его доверие к русским финансам. Он им верит не хуже нашего. Он знает, что русский рубль не потеряет ничуть своей стоимости в России, пока он — иностранец, закончит хотя бы и долгую торговую операцию. Он дал 21/2 франка, потому, что для него, для иностранца, на золото бумажка больше не стоит, потому, что такая цена строго определилась на международном рынке, в зависимости от нашего торгового обмена с иностранцами (не упоминаем про биржевые махинации и жульничество понижателей и повышателей, которое только усложняет и несколько изменяет здоровую, нормальную, торговую цену рубля на золото или золота на рубли).
Когда золото и серебро перестали быть русскими деньгами (а они перестали ими быть, когда ушли из России и на них установился курс, как на товар), наш международный обмен стал простым обменом товара на товар. Будем вести счет на бумажную нашу валюту или на золото, результат будет один и тот же.
Вот обращик:
Платежи наши иностранцам, скажем, в таком то году (за все, что мы от них берем, считая здесь и проценты по нашим им долгам) 100 руб. (золотом).
Платежи иностранцев нам (за все ими у нас взятое) 90 »
Разница 10 руб.
Эти десять рублей (так-называемых рублей) золотом мы должны им в таком-то году приплатить, без чего баланс не сойдется. Мы не доплачиваем. Представим себе, что при начале года золото и бумажки стоили al pari, то есть 100 руб. золотом равнялись 100 р. бумажным. Что получилось? Или мы задолжали 10 рублей золотом и выдали на себя металлическое обязательство, иди за границей очутились лишние 10 руб. бумажных, не имеющих ровно никакой цены потому, что за них не то, что нельзя, а не нужно ничего покупать. Что сделалось с этими бумажками? Их вернули в Россию вместе с прочими 90 рублями, сочтя 100 руб. за девяносто, то есть понизив наш курс или стоимость нашего рубля на золото на 10 проц. Бумажный рубль уже не равен рублю золотому, как было в начале года, а стоит всего 90 коп., или не 4 франка, а 3 ф. 60 с.
Но здесь вмешивается государство. Ему кажется это «падение рубля» опасным. Оно хочет удержать пари. Оно выдает металлическое обязательство на 10 руб. и платит за него проценты. На потомство ложится долг, но за то курс держится твердо.
Но вот наши платежи за границу растут против платежей нам непомерно. Проценты все увеличиваются. Наконец, правительство видит, что поддерживать искусственно курс — значит разоряться. Оно предоставляет дело рынку. Рубль бумажный, конечно, сразу падает. Курс начинает колебаться и, наконец, устанавливается на каждый срок как-раз в соответствии с международными нашими расчётами и следует за ними шаг за шагом. Уменьшается иностранный ввоз, увеличивается наш вывоз — курс повышается. Обратно — понижается.
Вот другой образчик расчёта на бумажную валюту в другом году. Для простоты возьмем в начале года курс рубля в 2 марки.
Платеж наш иностранцам:
За все взятое 100 р.= 200 мар.
Проценты по долгам 50» = 100»
Итого. . . 150р.= 300»
Платеж иностранцев нам 150р. = 300»
Баланс сведен, товары и долги покрыты нашими товарами; ясно, что рубль как был, так и остался на курсе 2 марок.
Представим себе теперь, что мы уплатили иностранцам по расчёту не 100 бумажных рублей, а 200, а у них взяли столько же, сколько сказано, т. е. на 100 р. (300 марок), курс упадет и вычислить это падение не трудно. Те же 300 марок будут равны 200 р. или рубль вместо 2, всего 11/2 маркам.
Обратно, предположим, что иностранцы уплатили нам на 100 марок больше. Ясно, что те же 100 рублей будут теперь не 300, а 400 марок, то есть рубль будет стоить не 2 марки, а —=9
Эта простейшая схема так ясна, что позволяет употребить чисто математический прием доказательства для установки настоящего закона, определяющего взаимный курс золота и абсолютных знаков.
Внутренняя стоимость рубля, его покупная сила, обусловливается только его постоянством, как единицы меры, то есть благонадежностью его выпусков верховной властью, только в меру действительной потребности народа в расчётном и платежном средстве.
Внешняя его стоимость обусловливается его покупной силой внутри России и состоянием международного рынка, то есть нашими денежными расчётами с иностранцами.
Исключая постоянный элемент, то есть благонадёжность внутри России и, следовательно, неизменную внутреннюю покупную силу рубля, его внешняя стоимость или курс выразится в виде следующего финансово научного закона (частного, для России, конечно).
Курс рубля или отношение его к золоту находится в зависимости исключительно от международного баланса. Количество знаков, обращающихся в России, никакой здесь роли не играет.

VIII
Этот ясный и простой закон был превосходно освещен покойным Н. Я. Данилевским в его статьях, озаглавленных «Несколько мыслей по поводу упадка ценности кредитного рубля, торгового баланса и покровительства промышленности» и помещенных в Торговом Сборнике за 1867 год.
Приводимый им пример представляет чисто научное упрощение нашего международного обмена и значения бумажных и металлических денег. Мы приведем в извлечении эту художественную и правдивую фантазию о деньгах Атлантиды:
«Предположим, говорит Данилевский, что среди океана существует остров — назовем его хоть Атлантидой, который не имеет никаких сношений с остальным миром, и жители которого думают о себе, что они единственные разумные существа во вселенной. Благоприятствуемые климатом, почвою и природными способностями, атлантидцы собственным трудом вышли из состояния грубости и достигли известной степени цивилизации. Условия жизни их до того усложнились, что они не могут более довольствоваться простою меною своих произведений. Скот, соль, раковины не удовлетворяют уже потребности их в том средстве, которое мы называем деньгами. Драгоценные металлы на острове есть, но островитяне еще не открыли их. Мудрец, живший в то время между Атлантидцами, стал рассуждать, как бы помочь горю, и вот, приблизительно, ход его рассуждений. Искомое средство должно иметь такие свойства, чтобы его можно было променивать на каждый товар и на каждое количество товара. Так как все товары делимы, то и наше искомое должно иметь соответственную делимость. Бараны и быки для этого не годятся. Соль и раковины, пожалуй, удовлетворяют этому требованию, потому что, назначив, что раковина соответствует самому малому количеству самого дешевого вещества, можно достигнуть того же, как если б они были делимы. Далее, необходимо, чтобы средство всеобщей мены долго сохранялось, не уничтожаясь и не портясь. Соль для этого решительно не годится, раковины же, хотя с грехом пополам, удовлетворяют и этому требованию. Но и этого еще мало: надо, чтобы нельзя было или, по крайней мере, очень трудно было подделывать наше общеменовое средство; а то все, вместо того чтобы настоящее дело делать, станут заниматься его подделкой, и никогда нельзя будет быть уверенным, что его не слишком много наделали. Раковины и в этом отношении, пожалуй, годятся. Надо, наконец, чтобы вещество, которое употребим на общеменовое средство, было достаточно редко, для того чтобы каждый не мог увеличивать по произволу количества его. Мудрец пришел к тому заключению, что ни одно из известных ему произведений острова не годилось для желаемой цели. Но почему бы, подумал он, не придать требуемых качеств какому-либо веществу искусственно? Возьмем, например, хоть кусок бумаги. Разною величиною или формою кусков можем удовлетворить требованию делимости; трудным рисунком, которого секрет будет известен лишь правительству, предупредим подделку; променом старых, износившихся бумажек на новые придадим им неуничтожимость; наконец, ограничив количество их выпуска единственно потребностью торговли и промышленности, предупредим излишнее их накопление. Конечно, думал он, странно, каким образом вещь сама собою ни на что непригодная будет вымениваться на всякий действительно полезный предмет; но ведь ценность вещи основывается на ее пригодности для какого-либо употребления; быть же орудием мены есть употребление весьма важное, и как только мои бумажки станут на это употребляться, то тем самым приобретут они и ценность. Не толи же самое со всяким предметом, пока не придумают ему употребления? Белая глина, которой у нас так много, не имела никакой цены, пока не придумали делать из нее фарфоровых сосудов, и с тех пор глина стала ценна: почему же и бумажки, когда же и они применяются к своему назначению посредством известного приготовления, а главное посредством строго соблюдаемых условий их выпуска, также точно не получат ценности, весьма хорошо удовлетворяя своему назначению? Проект был приведен в исполнение. Сначала определили условно, что бумажная денежная единица соответствует такому-то количеству необходимейшего вещества, например, хлеба, и в таком лишь случае прибавляли число денежных знаков, когда постоянный лаж удостоверял, что оно недостаточно для нужд промышленности и торговли. Таким образом утвердилась в Атлантиде полная доверенность к искусственному средству облегчения мены. Это был первый период денежного обращения в Атлантиде.
«Через несколько столетий остров был открыт и вступил в торговые и иные сношения с иностранцами. Конечно, иностранцы не захотели принимать атлантидских бумажных денег, но из этого затруднения вывернулись счастливым открытием на острове золота и серебра. Атлантидцы так привыкли к своим деньгам, что не хотели переменить их на золотые и серебряные, а согласились на следующую сделку. Золото и серебро было собрано в особое хранилище, и установлена соответственность бумажной денежной единицы известному весу этих металлов. Торговля стала производиться следующим образом. Атлантидцы приезжали в иностранные земли и покупали на свои бумажные деньги тамошние продукты. Иностранцы с этими деньгами приезжали в Атлантиду, выменивали их на золото в разменной палате и потом за это покупали атлантидские товары. Получившие золото атлантидцы спешили в разменную палату и возвращали себе за золото свои любимые бумажки. Это был второй период атлантидской торговли, совершавшейся посредством размена билетов на золото и золота на билеты.
«Вскоре обе торгующие стороны заметили, что они совершенно напрасно затрудняют себя излишней процедурой двукратного размена, и стали поступать так: иностранцы, получив атлантидские билеты, прямо покупали на них атлантидские товары. Разменная палата опустела и чуть не была совершенно забыта. Своих товаров отпускали атлантидцы как раз на столько, на сколько покупали иностранных, и потому иностранные купцы брали бумажки, как если б они были чистым золотом, зная, что ведь нужно же будет им покупать атлантидские товары, а на них и уйдут бумажки; разве ценили их немного дешевле за то, что, в промежуток времени между получением бумажек и покупкой на них товаров, они не имели для них употребления; но так как торговля шла непрерывно, то эта причина не могла оказывать сильного действия. Это был третий период в развитии атлантидской торговли, в которой размен на драгоценные металлы подразумевался и, вместо прямого существовал, так-сказать, косвенный размен. Цена бумажек и тут не падала, и невозможно вообразить никакой причины, почему бы ей было пасть.
«Но вот атлантидцы развратились, забыли староотеческие обычаи и предания, пристрастились к разным удобствам жизни, приняли разные чужеземные привычки, которым могли удовлетворять лишь иностранными продуктами, и стали их накупать в гораздо большем количестве, чем отпускали своих собственных товаров. Очевидно, что, при таком порядке вещей, некоторое количество атлантидских бумажек должно было оставаться в руках иностранцев, и когда их порядочно накопилось, иностранцы, конечно, не знали, что с ними делать. К счастью, вспомнили про разменную палату. Она снова была открыта, и золото потекло из нее рекою за границу. Атлантидцы вовсе об этом не беспокоились, так как не были заражены меркантилизмом. Таков был четвертый период в ходе торговли в судьбе бумажных атлантидских денег.
«Период этот, конечно, не мог быть продолжителен, и однажды иностранные купцы, явившись променивать оставшийся у них излишек бумажек, услышали горестную весть, что променивать их не на что. То, что они считали деньгами, и что было таковым в течение долгих лет, обратилось в простые бумажки. Они было хотели прекратить всякие сношения с Атлантидцами, но те стали их успокаивать: «чего вы опасаетесь? Ведь не нынче мы начали, не нынче и перестанем торговать с вами. Мы признаем за бумажками полную их цену; отдайте их нам, а мы доставим вам на следующий год товаров на всю их стоимость, да еще проценты за то, что вы нам раньше срока деньги в руки дадите» — «Хорошо, отвечали иностранцы, но вы не берете в расчёт, что на будущий год опять приедете к нам закупать наши товары в таком же количестве, как и за прошлый, а пожалуй, и еще того больше, и захотите платить теми же бумажками, тогда как значительную долю ваших товаров должны вы будете отпустить нам за те же уже бумажки, которые мы вам теперь отдадим, да за проценты на них: таким образом вы, наконец, должны будете отпускать все потребное для нас количество ваших товаров за старые долги, а на что будете вновь покупать? Так нельзя, а послушайте вот что. Вы покупали у нас в последние годы товаров на 150 миллионов, мы же ваших — только на 100 миллионов; следовательно, 100 миллионов ваших билетов имеют и для нас полную ценность, остальные же 50, с тех пор, как нельзя променять их на золото, все равно, что клочки тряпья. Так как однако на ваших билетах не написано, которые из них принадлежат к первой сотне, и которые ко второй полусотне миллионов, то мы можем и будем принимать их вообще лишь за две трети их цены, а там что будет, то будет». Так и решили, что внутри Атлантиды билеты будут по-прежнему в полной их цене, а по внешней торговле будут приниматься лишь в две трети их номинальной стоимости. Но на деле вышло не так. Всякий торговец туземными произведениями внутри острова стал рассуждать, что может, ведь, случиться, что на вырученные деньги придется ему покупать иностранные товары, по отношению к которым бумажки стоят всего 2/3 своей цены, да если и не придется этого ему самому, то, пожалуй, вздумает рассуждать таким образом тот продавец, у которого он будет покупать внутренние продукты; следовательно, против такого риска надо себя обеспечить, и нельзя принимать билетов в полной их цене. Наоборот, иностранные купцы стали думать, каждый с своей стороны: положим, атлантидские билеты стоят у нас лишь 2/3 их номинальной цены; но ведь Атлантидские товары остались в прежней своей цене, и я смело могу рассчитывать, что сколько бы ни закупил их, все сбуду. Если, поэтому, стану принимать билеты не в 2/3, а в 3/4 или 4/5 их цены, то мне охотнее будут продавать, я закуплю больше, чем другие, и увеличу свои обороты. Таким образом убедились, что билеты или вообще деньги имеют характер жидкости, то есть, что цена их стремится прийти к одному уровню. Однако же, как и жидкости вполне этого не достигают, если из двух действующих причин одна стремится возвысить или удержать жидкость на известной высоте, а другая стремится ее понизить, — убедились, что и тут, по мере удаления действующей причины, действие ее ослабляется в некоторой степени, почему резкие и крутые разности в цене, как полноценность на внутреннем и 2/3 цены на внешнем рынке, рядом существовать не могут; и что, хотя на внутреннем рынке ценность билетов будет стоять выше, чем на внешнем, переход между этими двумя уровнями будет однако же постепенен, и разница между ними не так велика. Тем не менее, понижение цены билетов очень всех изумило; говорили: «кажется, условия, предписанные древним мудрецом, исполняли мы в точности, лишних билетов не выпускалось, были мы в этом отношении скорее скупы, чем щедры, — и однако же билеты упали». Имя виновника стольких бедствий готовы были предать проклятию, пока следующие соображения не привели атлантидцев к более справедливому образу мыслей: «ведь мудрец, рекомендовавший употребление бумажных денег, под единственным условием благоразумного и умеренного выпуска их, жил в то время, когда мы думали, что кроме нас на свете никого нет; когда, следовательно, атлантидская ценность и всемирная ценность были выражениями тождественными. Он говорил, что бумажные деньги могут служить, при известных условиях, представителями атлантидских ценностей, и они служили ими вполне; мало того, дальнейшая судьба их показала, что посредством косвенного размена могут они служить отчасти и представителями иностранных ценностей, именно такой доли их, которая равняется ценности нашего отпуска. Его ли вина, если мы захотели, чтобы наши билеты сделались представителями не только наших, но и вообще всемирных ценностей, без всякого ограничения?»
«Какова была дальнейшая судьба атлантидских бумажных денег, мне неизвестно. Но из участи их доселе оказывается несомненным, что ценность бумажных денег не зависит исключительно от того, соответствует ли их количество внутренней потребности в этих деньгах, а зависит также и от хода внешней торговли. Конечно, в действительности торговые сношения происходят не так, как в нашем примере; но все различия в этом отношении усложняют только процесс, нисколько не изменяя его сущности; и, так как, думаю я, нельзя указать на какую-либо ошибку в изложенном ходе торговых сношений и в их влиянии на ценность билетов, то и должно признать, что торговый баланс может оказывать влияние на ценность бумажных денег».

IX
Когда таким образом установлен закон независимости нашего внешнего курса ни от фонда, ни от количества рублей внутри России, при условии их в ней полноценности и полноверности (а это в свою очередь обусловлено всенародным доверием к верховной власти), необходимо для обоснования и доказательства следующих двух законов поставить и исследовать вопрос: сколько же должно быть в обращении у нас знаков? В чем выражается их недостаток? Где предел потребности в них? Начиная с какого момента, знаки становятся излишними, и их покупная сила, их внутренняя стоимость ослабевает?
Если мы из огромного окружающего нас моря экономических явлений возьмем наиболее типичные для характеристики недостатка в знаках, то увидим следующее.
Я землевладелец. Чувствую, что мое хозяйство идет очень плохо. Испольная система никуда не годится. Рядом хозяйство многопольное с винокуренным заводом, с клевером, с хорошим скотом. Пора бы перейти и мне на такое же. Но я не могу. Денег нет. Чтобы завести такое хозяйство, при моей поверхности землевладения, у меня должен оборачиваться капитал в 10—15 тысяч рублей. Имение мое стоит 30 тыс., по банковской оценке, 60 проц., то есть 18 тыс. руб., я получил п уплатил старые долги. Под вторую закладную мне дадут 8 тыс., но возьмут с меня в год minimum 960 р. процентов. Этого мне не хватит, и подобного процента я платить не могу. Соло-векселя? В отделении Государственного Банка рассмотрели мое нынешнее хозяйство и посулили мне только 1 800 руб., ибо мой нынешний оборот 3 000. Есть возможность получить кредит, от 3 до 5 тыс. руб. в местном взаимном кредите за 9-10 проц., годовых. Наконец, есть возможность учесть векселек-другой в частных руках за копейку в месяц. Нет, уж придется оставаться при старом положении. Получаю я в год 1200 руб. дохода, мог бы получать тысяч пять, ничего не поделаешь!
Мы должны согласиться, что для России это не средний, а много «выше среднего» случай. Сидит этот землевладелец прочно, не должает и жалуется только на то, что вместо 5 000 вырабатывает 1 200 руб. Нечего и говорить, что огромное большинство не имеют и этого, бьются, нуждаются и смотрят на подобного счастливца с завистью.
Поищем определенных признаков недостатка знаков, так как ясно, что самый недостаток на лицо.
Соло-векселя оставим в стороне. Это кредит, во-первых, почти филантропический, а во-вторых, совершенно недостаточный (ибо дается не на будущий большой оборот, а на настоящий малый). И при этом, кажется, сделано недавно распоряжение (секретное) не давать никому полной нормы; по крайней мере, кому следует 1000 р., тому открывают кредит только на 5005.
Рассмотрим обыкновенный, нормальный кредит.
Заметим, что личного земледельческого кредита почти нет, а есть лишь под обеспечение свободной стоимостью имения. Землевладелец может получить деньги:
Под вторую закладную за 10-12%
Из местного общества взаимного кредита за 9-10%
Под вексель от частного лица за 12-18%
И при этом во всех случаях кредит крайне ограниченный. Большой суммы денег достать невозможно. Ограничивают потому, что свободных денег нет.
В лучшем случае хозяйство может дать 6-7%, при огромном личном труде и при большом риске, или жизни впроголодь. Спрашивается: можно ли брать деньги при этих условиях? Ясно, что хозяйство будет вестись по-прежнему, и вместо полной продуктивности, таковая будет в 1/10, 1/8 — 1/4 нормальной, или будет расхищаться капитал, то есть опустошаться земля.
Нужно ли говорить про крестьянина? Хороший, зажиточный мужик для покупки, например, лошади вместо павшей, или для уплаты податей (не вовремя) закладывает семенной хлеб, холсты, инструменты, одёжу за 5 коп. % в месяц. В уездных городах целые улицы застроены амбарами, исключительно ростовщическими, где хранятся полушубки, шерсть, кудель, нитки, сарафаны и пр. и пр. Пять коп. в месяц, или 60 проц., в год, еще это сносно. Бедняки без залога и за этот процент не получат ссуды. Для тех существует такой кредит:
В апреле берет в долг четверть ржи ценою в 7 руб.
За проц., убирает в июне 1/2 дес. луга. . 4 »
В августе отдает четверть ржи . . . 6 »
Или же за взятые на 4 месяца 7 рублей платит 3 рубля процентов, то есть в год 12 рублей, или 158%.
И эти оба вида кредита не самые плохие, а только средние, или, пожалуй, выше среднего. А, например, такой случай, лично виденный нами. Приходит баба просить почтовую марку. Денег нет. Письмо нужно отправить экстренно. За одолжение 7 коп. на неделю баба полола 1/2 дня, и была очень довольна. Знаете, из каких это процентов получился кредит? Считайте день бабы только в 35 коп. (летний), и окажется, что за неделю она заплатит 250%, или в год тринадцать тысяч на сто.
Это разумеется, курьез, хотя и математически точный.
Фабрикант платит: крупный, имеющий учет в Государственном и больших банках, 6-7-8%, маленький, кредитующийся кое-где, 9 и 10%. За ограниченностью банкового кредита, все, даже очень крупные фирмы, при хороших делах тихонько бегают к дисконтерам и платят 10 и 12%.
Полагаем, распространяться дальше не стоит. Признаки недостатка знаков налицо: 1) высота процента за наем денег, 2) обесценение труда.
Оба эти признака теснейшим образом связаны между собой: вследствие недостатка денег, процента или плата за их наем становится непомерным, и параллельно с этим, труд, постепенно дешевея, совершенно обесценивается.
Баба, очевидно, ровно ни во что не считавшая свой полудневный труд — пример очень яркий. Но не менее яркий пример и такой: очень добросовестный арендатор дает за имение 1 000 руб. аренды. Владелец не соглашается и, начав работать сам, вырабатывает 1 200 руб. Другими словами, за свой годовой, поистине каторжный, труд он выработал 200 рублей или, откинув проценты на (мысленное) страхование от рисков, например, 100 руб., получил всего 100 руб., то есть меньше, чем жалованье самого убогого волостного писаря. Положим, что в этом труде было наслаждение, то есть некоторый нравственный элемент. Но ведь денежно- то этот труд вполне обесценен?
Политическая экономия определяет капитал, как концентрированный прежний труд, являющийся орудием новому труду. Недостаток денежных знаков, возвышая плату за наем капитала, отделяет, отрезывает его от труда будущего, обесценивает, парализует этот труд, отдает его в кабалу и ставит элементы праздные — в положение, господствующее в стране, а элементы трудовые — в рабство им.
Примеряя эти соображения к жизни, легко понять, что это не про Америку говорится, а про матушку Россию, где только благодаря западной финансовой доктрине, отводившей глаза русскому финансовому ведомству за последнюю четверть века, вместо старого добродушного крепостного права юридического, создалось новое, в тысячу раз тягчайшее, крепостное право экономическое.
Господа: биржевики, дисконтеры, спекулянты, рантьеры, чиновники.
Рабы: землевладельцы, земледельцы, промышленники, рабочие.
Вот прямые последствия недостатка денежных знаков и вместе с тем его точные признаки.
Но возвращаемся к основному рассуждению и ставим второй вопрос: где предел потребности жизни в денежных знаках? Есть ли такой предел?
Несомненно, есть, и его можно выразить в форме следующего закона, который мы и постараемся доказать:
Увеличение числа знаков необходимо и полезно до тех пор, пока новые, добавочно выпускаемые их количества вызывают новый, не производившийся дотоле труд, или возвышают производительность и результаты труда прежнего.
Что такое отпечатанная в Экспедиции Зоготовления Государственных Бумаг бумажка до момента ее выпуска в публику? Это не что иное, как ассигновка на труд, расчётный знак, ожидающий сделки, которую он учтет. Пока этот труд не произведен, пока сделка не совершена, знак этот никакой цены не имеет. Это не та засаленная и пропотелая бумажка, которая вернулась в казначейство, и только удобства ради меняется на чистенькую, свеженькую бумажку. То деньги настоящие, полноценные деньги, уже работающие, уже государству как бы не принадлежащие. Мы говорим про новенькую, новорожденную бумажку, идущую не в обмен на другую, а вполне независимую, самостоятельную.
Представим себе простейшую схему: сидит в деревне уволенный в запас солдат Иван Сидоров. Выучился он, скажем, в крепости кирпич обжигать. Завел бы маленький кирпичный заводик и работал бы сам, да с ним односельцы в свободное время, — нельзя; нужно 300 руб. на дрова, на постройку, на расплату за сырец, на инструмент. Заложить нечего, кредита даже за 60%, в год нет. Ну, значит, и сиди, празднуй, или ходи на поденщину за 30 коп., да и то, когда экономия позовет, потому что и там, по безденежью, все работы сокращены. Ни труда, ни производства нет, люди просидели праздно, Иван Сидоров от скуки только пьянствовал. Заработает что-нибудь урывком — не стоит беречь, не скопишь 300 рублей, взял да и пропил.
Представьте, что каким-нибудь чудом этот Иван Сидоров получил вот эти 300 новорожденных бумажек на десять лет, на рассрочку из 5%. Он построил заводик и начал работать. Платит свои взносы очень аккуратно, так как дело идет хорошо и платеж льготный. 45 рублей вернулись в казначейство в первый же год. Они состоят из двух величин: 30 руб. возврата ссуды и 15 руб. чистого дохода казны, потому что операция не стоила ей ничего. Что такое эти 30 руб.? Теперь это уже не бумажка, а измеритель действительных ценностей, необходимый для обращения, ибо где-то в Царевококшайске, или под Сызранью идет новое дело, кипит новый, раньше спавший труд, и вокруг кирпича совершается бесчисленное количество новых оборотов. Сидоров сшил себе полушубок (а то бы еще год ходил в старом), Матрена работница купила два платка и скормила семье семь пудов лишней ржи (без работы ели меньше). Кроме того, пили чай. Все заработали, все увеличили потребление, все поправились, и эта поправка в микроскопической, правда, доле, но отразилась и на доставке чая добровольным флотом, и на киевском сахарном рынке, и на ивановской набивной фабрике. Увеличились все обороты, 300 рублей влились словно керосин в гаснущую лампу. Спрашивается, что должно сделать правительство с возвращенными ему 30-ю рублями? Сжечь их, как свободные и ненужные? Нельзя, это явно стеснит промышленность, ибо обороты расширились, а меновое средство не увеличилось. Нельзя их сжечь — их пускать, немедленно дальше пускать надо! Бесчисленное множество этих Сидоровых протягивают руки за ними. И они сидят без работы, и они могли бы работать, да нечем, инструмента нет…

X
Мысль о прямой творческой способности бумажных знаков, правда, не в виде знаков абсолютных, а только заместителей золота, высказывалась, хотя и туманно, западными финансистами, и составляет часть известной теории кредита. Но из всех западных построений нет никакой возможности прийти к теории мнимых капиталов, которую я изложу ниже, и которая ближайшим образом истекает из существа абсолютных денег. На это их свойство намекал покойный Н. Я. Данилевский в своих, к сожалению, немногочисленных экономических работах. Яснее говорили об этом русские практики и представители здравой русской мысли, покойные Шипов и Кокорев. Она ярко просвечивает в посмертном труде Н.П. Гилярова-Платонова «Основы экономии». Затем, по этому поводу, впервые были высказаны нами в «Русском Деле» следующие соображения по вопросу о постройке Сибирской железной дороги, соображения, сполна принятые и осуществленные правительством позднее.
Вот что говорится в передовой статье № 3 «Русского Дела» за 1888 год:
«Неужели нужно, для постройки железной дороги средствами государства, непременно занимать деньги, отыскивать чужой капитал и только обращать его в недвижимость, рискуя доплачивать огромные суммы, если эта недвижимость не даст условленных четырех или пяти процентов владельцу капитала? Не проще ли создать эту недвижимость из непроизводительно лежащих: труда и естественных богатств?
«Предположим, что государство решает строить Сибирскую дорогу по частям, расходуя в год, например, 50 миллионов рублей и производит специально для этого соответственный выпуск кредитных билетов. Эта сумма, при денежном обращении в 1 100 миллионов, не повлияет заметным образом на наш денежный рынок и тем более не уронит нашего курса. Она вся целиком распределится среди рабочего люда и промышленников, которые получат заработок по дороге. Каждый из участников этой работы исполнит труд, которого он иначе бы не сделал, и вследствие этого увеличит свое потребление: крестьянин купит больше хлеба и мануфактурного товара. Инженер, администратор, писец, бухгалтер, сторож, все увеличат свое потребление; заводы и их рабочие, увеличив свою работу, увеличат потребление в равной мере. Вся сумма в 50 миллионов пока чисто фиктивных знаков, каковыми несомненно будут выпущенные бумажки, пойдет в народное обращение и при каждой сделке, при каждой передаче, вызовет некоторый новый труд, который иначе не был бы совершен.
«Увеличение труда, сбыта, потребления почувствует немедленно вся без исключения промышленность. За границу из всей этой массы труда не будет уступлено ничего, ибо все нужное может и должно быть сделано дома.
«Таков первый момент. Результата труда мы еще не касались. Отметим пока это оживление и припомним, что совершенно такое же и тем же путем было достигнуто во время последней войны. Вся Россия усиленно работала на выпущенные бумажки. Прилив средств чувствовала вся промышленность, и в это время она сделала громадные успехи.
«Но отсюда начинается разница. В результате войны получился: в материальном отношении, даром затраченный труд, — вся сумма его пропала, — в нравственном… позор! Усиленная работа кончилась, спрос и труд сократились, дух поник. Доктринеры признали, хотя к тому и не было никаких оснований, избыток кредитных билетов и конвертировали его в бумагу-товар. Начался ряд кризисов, продолжающихся и до сего дня.
«Результатом выпуска пятидесяти миллионов бумажных рублей для постройки железной дороги будет то, что увеличившаяся во время постройки покупная и потребительная сила народа увеличится еще по ее окончании. Такая железная дорога, как Сибирская, по достройке хотя бы только первого участка, уже вызовет целый ряд новых, до сих пор не производящихся оборотов и промышленных предприятий. Выпущенные совершенно фиктивно по началу знаки — не только не окажутся лишними, но вызовут потребность в еще новых количествах знаков, ибо, если от 50 миллионов лишних рублей наше денежное обращение увеличится на 1/22, то от постройки первого участка Сибирской дороги и при самой этой постройке количество сделок и оборотов в России возрастет на величину еще большую.
«Если посмотреть на вопрос с другой стороны, то окажется, что государство сделало следующее: оно выдало вперед ассигновку на труд. Этот труд совершился, дорога создалась, так-сказать, из ничего (так как без этой ассигновки труд этот не был бы совершен и пропал бы даром), ассигновка обратилась в нечто реальное, в недвижимость, изображаемую новою железною дорогой, а главное, в новый ряд непрерывно идущих сделок. И вместе с тем государство получило ее даром, так как выпущенные знаки брать назад не приходится. Это уж не те фиктивные знаки, которые были выпущены, это уже оплодотворенные народным трудом, совершенно реальные деньги, орудие известных торговых и промышленных оборотов, которых бы без этой новой дороги не было».
Это и есть в своем первоначальном виде теория мнимого капитала, совершенно заменяющего капитал реальный, заключающийся в выраженных золотом, или иными ценностями сбережениях. Разумеется, эти мнимые капиталы работают с полною силой только в руках центральной государственной власти, (Мальцовские деньги показывают, что тоже возможно и в частных руках, но это государство в государстве) оживляют и вызывают народный труд только тогда, когда вызвать этот труд возможно, то есть, когда его элементы уже есть на лицо, в виде материалов, рабочих рук и умственных сил.
XI
Чтобы уяснить себе практические условия приложения к жизни теории мнимых капиталов, необходимо рассмотреть ее пределы, то есть, условия, определяющие излишек и недостаток денежных знаков в государстве.
Признаки недостатка в знаках совершенно, думается нам, могут быть уяснены на приведенных двух примерах.
Эти же примеры в обратном виде могут отлично послужить для уяснения признаков как нормального количества менового средства, так и избытка в знаках.
Представим себе, что правительство, следуя этой системе, начнет пускать в оборот все большие и большие количества денежных знаков. Предположим далее, что ни одного из них не употребляется на текущие государственные расходы, а все идут только на оживление народного труда. Строятся железные дороги, элеваторы, порты, производятся обширные работы по орошению, лесоразведению. Расширяется помощь фабрикам, заводам, сельским хозяевам. Щедрою рукою кредитуются Иваны Сидоровы через посредство ли земств, или артельным порядком, за круговой ответственностью. Труд растет гигантскими шагами. Оживляется потребление, а следовательно множество побочных промышленностей. Трудящийся человек поднимается в цене, ибо ему не только создается работа вообще, какая-нибудь, но у него является уже выбор работы. На фабрике платят дорого, в экономиях тоже, сам затеет что-нибудь — заработает еще больше. На встречу этому росту вознаграждения труда понижаются постепенно цены на предметы жизни, вследствие большого и выгоднейшего их производства. Человек труда растет, ростовщик и тунеядец хиреют. Что делать дисконтеру, когда, благодаря изобилию денежного средства в стране, торговля деньгами становится совсем безвыгодною? Процент за наем капитала понижается, ростовщики и рантьеры сами начинают бегать, искать помещения для своих денег. Основывают акционерные общества, придумывают новые предприятия и сами работают в них.
Наконец, наступает момент насыщения. Новых знаков не нужно, употребить их производительно н куда. Можно бы и еще построить железных дорог, необходимо подождать: инженеры, землекопы все заняты, а так как рвут в разные места, то они слишком подняли цены на свои услуги. Можно бы заняться с выгодой каменными постройками —опять надо обождать: все каменщики заняты, потому что постройка идет повсюду. Можно бы расширить запашки, заменив человека машинами? Трудно, хлеб подешевел. Основывать еще фабрики? Трудно, подешевели сукна, ситцы, машины, мебель, подешевело все, где человек играет роль второстепенную, вздорожало все, где нужен личный труд, личное искусство человека.
А главное, за деньгами никто не бегает, никто их не ищет, никто из-за них не кланяется. Процент, получаемый лежа на боку так низок, что деньги бегают за человеком, деньги служат человеку. У нас изобретатель — синоним человека голодающего. При тех условиях, изобретатель — владыка. Да так и быть должно, ибо изобретатель изображает цвет лучшей формы человеческого труда — труда умственного.
Итак, вот признаки надлежащего количества знаков:
• Удешевление денег, как предыдущего капитала производства.
• Удешевление денег, как знаков, как оборотного средства, то есть понижение процентов.
• Удешевление всех машинных производств.
• Удешевление жизненных припасов и обстановки жизни.
• Вздорожание личного труда.
• Торжество и огромная оплата труда творческого и, вообще, умственного.
Читатель чувствует, что это уже не про матушку Россию идет речь? Это уже Америка живьем, представляющая на лицо большую часть указанных элементов. Тут и рабочий, два раза в неделю меняющий белье и спящий на пружинном матраце. Тут и деньги, которых девать некуда. Тут и Эдисон, полубог промышленности, и двадцатиэтажные дома, и все чудеса Нового Света.
Нам могут возразить, однако, что в Америке металлическое обращение. В Америке золотые деньги. Америка задыхается от изобилия золота.
Совершенно верно. Все это возможно и при золоте, как деньгах. Разница будет лишь та, что, во-первых, при золоте все подобное может быть достигнуто лишь хищным путем, за чей-либо счет. Америка втянула в себя половину мирового золота путем прямой обиды для остального человечества. Во-вторых, как ни высока в Америке промышленность и как ни развита банковая система, но каждую минуту промышленность не обеспечена от потрясающих кризисов, в роде разыгравшегося летом 1893 года и вызванного только тем обстоятельством, что золото и серебро, будучи деньгами, являются одновременно и товаром, и, как таковые, подлежат действию тех стихийных сил, от которых абсолютные деньги, товарного качества не имеющие, могут быть совершенно изъяты. Самостоятельная экономически страна, как, например, Россия, достигнет при системе абсолютных знаков того же необъятного экономического развития, не отняв ни у кого ни куска хлеба и не рискуя ровно никакими кризисами.
Да наконец, ведь и Америка развилась только при помощи своих гринбеков, бывших в свое время почти абсолютными знаками. Разница была лишь в том, что эти деньги выпускались не центральною властью, а каждым штатом, источником их было не единодержавие, форма русская, а федерация. При помощи гринбеков Америка оплодотворила свой народный труд, затем запретительными тарифами изолировала себя от потребления продуктов чужого труда, но сама свой труд умела навязать иностранцам. Ей приплачивали золотом все, с кем она ни торговала, золото накопилось и заменило гринбеки. Мало того: его накопилось так много, что оно начало обесцениваться так же точно, как будут обесцениваться бумажки, когда их количество превзойдет здоровую в них потребность, когда делать с ними будет более нечего. Затем неожиданно обесценилось серебро, резко нарушилось его давно установившееся отношение к золоту и, так как серебряный доллар есть не только de jure, но и de facto монетная единица, то понятно, что наступило жестокое потрясение всей американской промышленности, конец которого пока трудно даже предугадать.
Наступившее, начиная с Америки, всеобщее падение серебра отразилось и у нас, и дало новое, великолепное доказательство превосходства нашей абсолютной денежной системы. У нас, как известно, «неприменяемая и законная единица» всех денег, обращающихся в государстве — серебряный рубль такого-то веса. Пока золото и серебро были твердо связаны между собою, из России оба металла ушли одновременно. Чтобы не остаться совсем без мелкой разменной монеты, было необходимо выпустить низкопробную, так называемую билонную монету, имеющую значение не монеты, но тех же почти ассигнаций. В пяти двугривенных серебра было значительно меньше, чем не только в полноценном рубле, но даже в полтиннике.
Наступает обесценение серебра. Сначала серебряный рубль, ставший таким же товаром, как п полуимпериал, ценился ниже рубля золотого, но выше рубля кредитного. Затем на минуту он сравнялся с кредитным, и рубли появились у нас в обращении, но отнюдь не в качестве «законной и непременяемой» монеты, а просто как новинка, как курьез.
Прошло всего месяца три. Затем серебро подешевело еще, и полноценный серебряный рубль, законная монета, стал дешевле рубля кредитного. И вот, эту нашу законную основную единицу перестали принимать частные люди, затем и казенные учреждения. Правительство сначала перестало чеканить рубли, затем начало отказывать в переделке на монету частного серебра (ибо это могло вызвать великие злоупотребления: вы принесли серебро, купленное вами за 80 рублей на вес и должны получить монеты на 100 рублей!) и наконец распорядилось исключить серебро вовсе из разменного фонда. Серебряный рубль, еще стоящий в своде законов, как основная наша единица, фактически исчез, не произведя ни малейшего потрясения, и самый факт был совершенно не замечен народом. Дивились только одному курьезу: за полноценный серебряный рубль дают только четыре, а затем и три двугривенных, заключающих серебра не более чем на 30 копеек. Серебряный рубль сам собою превратился в товар, разменная монета — в маленькие металлические ассигнации.
В это же время все цивилизованные страны с двойным металлическим обращением переживали жестокий кризис, а страны с серебряною валютой подошли чуть не к банкротству.
Историю и обстоятельный анализ финансового возрождения Северной Америки читатель найдет в любопытной книге А. А. Красильникова: Объяснение причин успеха Америки и неуспеха России в восстановлении металлического обращения. Эта превосходная книга была у нас замолчана, как замалчивается обыкновенно все умное, дельное, самобытное.
Последний экономический момент — излишек свободных денежных знаков, мы полагаем, после всего сказанного не стоит и разбирать: признаки его ясны. За невозможностью основывать новые серьезные дела, развивается промышленная спекуляция, появляются дутые или заведомо неблагонадёжные предприятия, руководимые за неимением специалистов, невежественными людьми. Риск растет, ибо владелец капитала для сохранения его ценности вынужден рисковать. Цены, сначала переместившись правильно, начинают перемещаться уродливо. Денежная единица начинает вещно обесцениваться, то есть дешеветь, ее покупная сила ослабевает, иными словами, все дорожает. Прежние капиталы в опасности. Их владельцы несправедливо страдают.
Такой момент был у нас вскоре после двенадцатого года. Верховная власть, только что сознавшая весь вред чрезмерных выпусков бумажных денег и твердо решившаяся привести в порядок русскую денежную систему, в виду крайней государственной опасности, вынуждена была выпустить в тогдашней патриархальной и очень мало промышленной России непомерно огромное количество ассигнаций. Рядом с ними обращалось неведомое количество фальшивых, пущенных Наполеоном, которые тем не менее приходилось принимать и оплачивать. Внутренняя покупная стоимость рубля в тогдашней крепостной и совершенно непромышленной России пала. Рубль дошел до четвертака.
Любопытно, что по поводу выпусков ассигнаций в 1809-1815 годах даже завзятые доктринеры не решаются говорить о вреде бумажных денег. Между тем, даже и здесь абсолютные знаки в виде ассигнаций, которые с болью сердца выпускал Александр I, принесли отнюдь не вред, а явную и несомненную пользу.
Чтобы это попять, достаточно мысленно отделить причину от следствия и взглянуть на ассигнации, как на показатель народных жертв и напряжения народных сил для спасения России, и Европы в 1812-1815 годах.
В 1807 году ассигнационный рубль стоил на серебро около 50 коп., в 1813 — 25 коп. Другими словами, его внешняя стоимость понизилась за шесть лет на половину. Предположим (хотя это и не так), что и внутренняя его стоимость упала также на 50%. Кто в 1807 году имел 1 000 р., тот фактически в 1813 имел 500, а в 1815 еще меньше, другими словами, потерял половину своего имущества. Относится это только к лицам, державшим деньги на вкладах в казенных банках, но отнюдь не к землевладельцам и промышленникам, ибо земли соответственно увеличивались в ценности, а промышленники подняли цены на свои произведения. Пострадали, конечно, и они, как и вообще все население, но их убытки вознаградились широко увеличившимся трудом, а убытки непосредственно разорённых Наполеоном — правительственной помощью.
В результате: нашествие неприятеля отражено, хозяйство в огромной полосе, опустошенной войной, восстановлено, Москва отстроена, русские войска прошли в Париж и спасли всю Европу. Расходы на все это покрылись ассигнациями, которые вызвали прямые убытки для группы рантьеров, косвенные убытки для всех и напряжение сил для классов трудящихся. Всего через год после Венского конгресса рубль уже поднялся с своей наинизшей цены в 1815 году, доходившей до 20 к. за рубль, на 5%; это указывало прямо, что народный труд стал самостоятельно залечивать раны, нанесенные войною.
Утверждаем с полным правом, что эти излишние в мирное время ассигнации явились в великую войну 1812 года не только показателем принесенных Россией жертв, но и драгоценнейшим орудием, посредством которого в огромной степени были облегчены самые жертвы и народная тягота разложилась и распределилась наиболее равномерным и вместе с тем наиболее легким способом.

XII
Итак, нижеследующий тезис можем считать доказанным:
Абсолютные деньги, независимые от золота, позволяют оживлять и оплодотворять народный труд до предела, до которого в данное время достигает трудолюбие народа, ею предприимчивость и технические познания.
Но из этого же положения, как вывод, следует и обратное: под влиянием промышленного оживления и улучшенных условий народного труда развиваются и трудолюбие народа, и его предприимчивость, и его технические познания. В самом деле, в приведенном выше примере, при определении момента полного насыщения страны знаками, мы видели, что, например, новую железную дорогу приходится отложить за недостатком свободных инженеров, которые свои услуги стали ценить крайне высоко. Не ясно ли, что в обществе должно явиться усиленное стремление к инженерному и вообще техническому образованию, и, под воздействием этого толчка, число инженеров и техников станем быстро возрастать? Лучшее вознаграждение и постоянное торжество труда должно могущественно подействовать на трудолюбие народа и усилить его, равно как и технические познания. Для предприимчивости являются также прекрасные примеры, а потому должна развиваться и она.
С другой стороны, не трудно видеть, что при условии обесценения всякого рода труда, кроме чиновничьего, независимого от положения промышленности и равно оплачиваемого при ее процветании или гибели, лица, получившие техническое образование, несмотря на их крайне ограниченное даже количество, могут оказаться лишними? Мы видим, что бедствуют, или идут на самые низшие канцелярские должности агрономы, техники, врачи. Не ясно ли, что парализованная промышленность в них не нуждается и не может оплатить их труда? Врач, желающий практиковать в деревне, должен или получать жалованье от земства, или питаться чуть не Христовым именем, собирая с нищего населения яйца, полотенца и т. п.
Из всего сказанного до сих пор о бумажных деньгах в стране, экономически независимой, то есть могущей самой удовлетворить все свои потребности, казалось бы, прямой вывод следующий: печатать бумажки, пускать их в обращение, оплодотворять народный труд и приостановить дальнейшие выпуски лишь тогда, когда жизнь, посредством указанных выше признаков, даст понять, что знаков довольно, что новые бесполезны, или вредны.
Да, можно утверждать совершенно положительно: если бы мы только знали эти признаки, если бы никаких более точных приемов к урегулированию денежного обращения наука дать не могла, даже и в этом случае можно было бы смело просить верховную власть печатать и выпускать в народное обращение бумажки. Зло, могущее произойти от несколько неумеренного их выпуска, пустяки в сравнении со страшным злом, обусловливаемым их заведомым недостатком или великими кризисами, или разорениями, вызываемыми особыми свойствами металлического обращения.
Начало обесценения внутренней стоимости бумажной единицы, как уже было указано выше, подметить легко. Это всеобщее вздорожание продуктов труда и главным образом, первой необходимости. Однако, основываться только на этих признаках нельзя.
Промышленное развитие страны вещь слишком сложная, и разнообразные кризисы наступают совершенно непредвиденно. Эти кризисы особенно вредны при промышленности молодой, еще не установившейся, еще не владеющей запасными средствами.
Представим себе, что вдруг один из таких кризисов, разразившись над одной крупной отраслью народного труда, парализует и остальные. Народный труд сокращается, и тотчас же оказывается, что значительная часть абсолютных знаков является излишнею. Излишние знаки роняют тотчас же ценность остальных и важнейшее условие нормальной промышленной жизни — устойчивость денежной единицы, ставится в опасность. Ясно, что эти избыточные знаки должны быт немедленно сняты с рынка, извлечены из обращения. Легко может быть, что через несколько месяцев эти знаки, или еще большее их количество понадобится снова, но в минуту кризиса они должны быть удалены, иначе народный труд потерпит огромный ущерб. Другими словами, денежное обращение должно быть эластичным.
Мы подошли как-раз к тому регулятору, о котором было упомянуто в начале. Этот регулятор может действовать почти автоматически, и совершенно облегчить, как практические приемы учреждения, ведающего денежным обращением, так и тяжкую нравственную ответственность главы государства. Он устраняет из финансовых мероприятий правительства все неточное, гадательное произвольное и создает совершенно ясные условия выпуска и погашения денежных знаков.
Представим себе следующую схему.
Я веду промышленное дело. Обороты и производство временно сократились, — на руках у меня остались свободные знаки, девать которые некуда. Рядом умер мой товарищ. Вдова ликвидировала дело. И у нее на руках свободные деньги. Если этим деньгам не дать естественного убежища, они неминуемо будут угнетать промышленность, ибо их владельцы будут искать им помещения, будут друг перед другом ронять услуги капитала.
Представим себе, что государство входит в роль посредника по помещению этих денег. Оно открывает специальную кассу, куда всякий желающий приносит излишние у него денежные знаки. Касса выдаёт ему вкладной билет, приносящий небольшой процент. Деньги эти накопляются.
Что может и должно государство делать с этими деньгами и откуда будет оно платить проценты по вкладам?
Если мы припомним выдачу Ивану Сидорову 300 рублей из пяти процентов, мы сразу поймем, что эти 300 рублей могут быть прямо взяты из вкладов, а проценты будут уплачены из взятых с Ивана Сидорова процентов. Иван Сидоров платит за ссуду пять проц., государство дает вкладчику 4, 1 проц., идет на расходы по организации дела и в доход государства.
Если мы заглянем назад в историю русских финансов, мы найдем приблизительно эту схему, проведенную довольно строго системою старых банковых учреждений, сохранными казнами, приказами общественного призрения, ассигнационным, коммерческим, заемными и ссудными банками. Система эта оказала огромные благодеяния старой, дореформенной Руси, хотя самый кредит и был довольно односторонним, направляясь почти исключительно в землю, в виде долгосрочных ссуд дворянству. И тем не менее, теперь трудно даже себе представить, как при тогдашней несвободе труда, при отсутствии почти всякой предприимчивости в среде поместного класса, при гораздо меньшем населении, при отсутствии железных дорог6 и страшной медленности оборотов, при двадцати миллионах бесплатных рабочих денег почти не видавших, могла Россия вмещать такое огромное количество золотых и бумажных денежных знаков. Россия, при всем ее патриархальном характере, при отсутствии фабрик и заводов, при натуральном обмене, была очень богата. Едва в сорок лет успели мы расточить накопленное дедами, да и то после бешеной оргии. Теперь мы действительно обеднели, мы убили и закабалили труд, а главное, мы беспощадно опустошили землю хищническим хозяйством. Но довольно вернуться нам к здравой, самой историей оправданной, финансовой системе, довольно ввести настоящее абсолютное денежное обращение и правильно организовать народный кредит, чтобы в несколько лет все грехи были поправлены и Россия снова разбогатела.
Как это ни странно, но мы сами, собственными руками разломали и растоптали очень верную научно, и очень удобную практически денежную систему. Накануне самого освобождения крестьян, когда предстояла вопиющая необходимость обновить нашу старую финансовую систему, оживить, расширить кредит, удвоить или утроить количество денежных знаков, соответственно ожидаемому увеличению сделок и потребности в деньгах при вольнонаемном труде, пришла группа «молодых финансистов» с Евгением Ивановичем Ламанским и Владимиром Павловичем Безобразовым, в качестве дельфийских оракулов и главных инициаторов реформ во главе, захватила руководство российскими финансами, в несколько лет изломала и исковеркала все и, после тридцатилетнего владычества, сдала Россию в том ужасном виде, в котором она теперь находится.
Читатель, интересующийся подробностями этого, по истине, нашествия на Россию «молодых финансистов», найдет все данные в нашей книге Деревенские мысли о нашем государственном хозяйстве, в главе «Как разоряются государства?». Здесь мы отметим лишь главные основания так называемых финансовых «реформ» 1856-1864 года.
После Крымской войны, вследствие либерального тарифа, курс рубля на золото немного упал. Было признано, что виною этому изобилие бумажных денег.
Чтоб их уничтожить, признано было необходимым их консолидировать, то есть вывести из обращения, превратить в процентные бумаги. Были выпущены процентные займы. Явился на рынке избыток бумаги-товара.
Россия брать этого товара не желала даже по 70 коп. за рубль. Она хотела трудиться. Лишние деньги, по-прежнему, не хотели прятаться в бумагу-товар, а шли во вклады в старые банки, где вкладные билеты менялись во всякое время.
Понизили платимый за вклады процент до 2, чтобы выгнать эти вклады и силой вогнать их в бумагу-товар или в акции множества основанных в это время, иногда совершенно нелепых дел.
Процентные бумаги все-таки не шли.
Тогда разгромили старые банки, создали Государственный Банк п конвертировали вклады насильно.
Бумагу-товар, в виде выкупных свидетельств, выдали поместному классу, до того нуждавшемуся в знаках, что эти выкупные свидетельства, обеспечивавшие пять процентов дохода, отдавали по 65 коп. за рубль.
Уничтожили старые ипотечно-кредитные учреждения. Поместный класс лишили всякого оборотного средства п затем сдали в жидовскую эксплуатацию частным банкам.
Четверть века подряд делали огромные долги, чтобы восстановить металлическое обращение, и кончили полным крушением международной ценности рубля.
Все это совершалось самым добросовестным образом, согласно последнему слову западной финансовой науки. В результате оказалось:
• Четыре миллиарда бесполезного долга, в том числе около половины на золото.
• Огромные бюджетные назначения на уплату процентов.
• Широко развитая за наш счет германская железная промышленность и машиностроение.
• Огромный ввоз иностранных товаров в Россию.
• Сеть железных дорог, обремененная неоплатным почти долгом иностранцам и не вырабатывающая процентов.
• Разорение поместного и земледельческого классов.
• Биржевая игра русскими фондами.
• Ограбление и истощение земли и сведение лесов по нужде, ради самосохранения.
• Унижение труда, отсюда торжество всякой наживы, спекуляции и хищничества.
• Понижение нравственного уровня. Отчаяние безвыходности, бесплодие честности и высоких нравственных доблестей. Нигилизм. Анархисты…
Пусть не смущается читатель, что мы вводим сюда эти чисто нравственные величины. Зависимость труда от денежной системы мы, надеемся, доказали. Зависимость нравственной атмосферы страны от форм и положения труда в ней, мы полагаем, нечего и доказывать.
Вот что дало нам тридцатилетнее господство чужих финансовых доктрин. Теперь это минувший тяжелый сон. Но, несмотря на полное крушение доктрины, хвалиться еще нам нечем. Доктрина исчезла, однако биржевый период государственного хозяйства не только не закончился, а принимает формы самые нежелательные…

XIII
Регуляторами денежного обращения в России были: Ассигнационный Банк, учреждение исключительно эмиссионное, Коммерческий н Заемный банки для кредита торгового и земельного, сохранные казны и приказы общественного призрения, служившие с одной стороны учреждениями земельного кредита, с другой агентурами, принимавшими на вклады свободные средства публики. Реформаторы, «молодые финансисты» объединили управление денежным обращением в построенном на совершенно иных началах Государственном Банке и его отделениях.
Против самой идеи объединения всех народо-хозяйственных денежных операций в одном учреждении и выделения отсюда хозяйства собственно государственного (что осталось за Государственным Казначейством) возразить ничего нельзя. Это две области совершенно различные. Управление денежным обращением не должно и не может иметь ничего общего с управлением государственной росписью, с государственным хозяйством в тесном смысле слова, хотя кассоводство может и должно быть общее.
В прежних учреждениях, при всех их практических отличных качествах, не было строгой системы, не было надлежащего единства. Но этот недостаток с избытком вознаграждался простотой и целесообразностью их действий. Процентных бумаг и акций вовсе почти не было, а, следовательно, не было ни фондовой игры, ни биржевой горячки со всем ее безобразием, ни уплаты государством пенсий огромному классу тунеядцев.
У вас были лишние или свободные деньги. Вы их несли на вклад в сохранную казну или приказ общественного призрения. По этому вкладу вам платили проценты, но в эти проценты не шло ни одной копейки из государственного бюджета, кроме тех случаев, когда заемщиком являлось само государство. Платили те, кто, при посредстве казны, нанимал ваш капитал, пользовался его услугами. Правительство одною рукою брало, другою выдавало. Брало наличные деньги на вклады, выдавало ссуды землевладельцам (долгосрочные, под залог имений), промышленникам и купцам. Участие собственно государственного хозяйства в этих операциях заключалось в том, что государство в трудные для казначейства минуты делало заимствования из свободной наличности, причем иногда стеснялся несколько частный кредит, лишь бы избежать новых выпусков денежных знаков; впрочем, это неудобство парализовалось постоянным избытком ввоза драгоценных металлов над их вывозом во все время управления гр. Канкрина.
Превосходным регулятором, действовавшим автоматически, эти старые учреждения были потому, что по движению вкладов можно было всегда с большой точностью судить о состоянии промышленности и торговой деятельности в стране. Число вкладов увеличивалось, и росли их суммы. Это показывало, что промышленность в застое, что деньги ищут помещения. Увеличивалось количество требований, — это указывало прямо на оживление торговых дел, то есть на нужду страны в знаках. Центральному народохозяйственному учреждению указывался сам собою путь, и представлялась полная возможность разумно воздействовать на денежное обращение, то расширяя, то суживая обе свои двери. Вклады чрезмерно приливают. Промышленность в застое, чем ее оживить?
Удешевить несколько наем капитала. Достаточно немного понизить платимый по вкладам процент и равномерно понизить же и процент по ссудам. Обратно: вклады уходят, чувствуется чрезмерное, может быть, даже нездоровое оживление промышленности. Чем его остудить? Удорожить несколько капитал, дать поощрение спокойствию в ущерб предприимчивости, поднять процент и по вкладам и по ссудам. Но это оказывается не горячка, а здоровое развитие промышленности? Признаком будет подъем цены на услуги частных капиталов. Производство, или торговля, сулят такие выгоды, что при затрудненном казенном кредите стоит заплатить и большой процент частному владельцу капитала. Но у этого частного владельца капиталы в тех же вкладных билетах. Поощряемый премией от заемщика, он идет их менять, несмотря на то, что платимый ему процент повышен. Ясно, что потребность в деньгах возросла, а признак тому самый точный на лицо: возвышение процента по вкладам (умеренное, конечно) не останавливает отлива вкладов, возвышение процента по ссудам не останавливает требования ссуд.
Тогда выпускаются бумажки и путем ссуд или возврата вкладов идут в народное обращение.
Не будем забывать, что при системе бессрочных вкладов вкладной билет на предъявителя, свободно переходящий из рук в руки, есть в сущности рентовый билет Цешковского, те же деньги, и потому потребность страны в новых знаках в Канкриновское время выражалась почти исключительно более быстрым или медленным обращением вкладных билетов.
Обратно: понижение процента по вкладам, удешевление ссуд, не останавливает вкладчиков и не поощряет берущих ссуды. Бумажки накопляются в кассах. Что с ними делать? Они лишние. Хотите — жгите, хотите — заприте и поберегите, если они еще не очень истрепались и могут идти вновь в случае нужды. Хотите, наконец, усиливайте промышленность искусственно, или начинайте государственные предприятия в роде Сибирской железной дороги.
Разумеется, мы далеки от того, чтобы идеализировать чрезмерно эту нашу старую денежную систему. В ней были крупные недостатки, поскольку именно она не была свободна от металлического предрассудка, положенного гр. Кавериным в основу его реформы 1839 года, и поскольку существовавшее в полном расцвете своем крепостное право искусственно задерживало переход России из страны чисто земледельческой в страну земледельчески-мануфактурную.
Важно лишь то, что все задатки для превосходной абсолютно-денежной системы были у нас самобытно выработаны историей; все старые, нестройные и неловкие, быть может, государственно-кредитные учреждения не были придуманы в кабинетах учёных теоретиков, а были выработаны здравомыслящими государственными практиками в ответ на требования жизни, а не по-книжному рецепту. Если бы среди водоворота новых идей мы оказались немного менее легкомысленными, если бы в нас было чуть крепче уважение к своей истории и ее двигателям, мы вместо того, чтобы злобно топтать в грязь все, что было связано с пережитой тяжелой эпохой, сохранили и развили бы то ценное, что в ней было, мы уже имели бы теперь настоящую, отвечающую и науке и нашим нуждам денежную систему. Но пусть хоть тяжелый сорокалетний опыт послужит нам на пользу.
XIV
Вся задача денежной системы, основанной на ссудах и вкладах, движущихся автоматически, заключается в постоянном присутствии в обращении такого количества денежных знаков, которое точно соответствует нуждам рынка, т.е. размеру совершающихся сделок. Система будет правильно действовать очевидно, лишь тогда, когда ее автоматический регулятор будет держать покупную силу, внутреннюю стоимость рубля, на одном постоянном уровне.
Для достижения этого идеального качества денег, которым, очевидно, не обладает ни золото, ни серебро, представляющие товар, никакого другого пути нет, кроме приискания некоторой совершенно отвлеченной денежной единицы. В области измерений ценовых, величина измерителя не может быть подогнана ни к каким постоянным вещественным величинам. Метр, как длина одной сорокамиллионной окружности меридиана, ярд, как длина секундного маятника в Гринвиче, звездные сутки, как время прохождения, землею 1/365 земной орбиты, опираются на постоянные величины. В области цен таких постоянных реальных величин нет и быть не может. Все волнуется и колеблется вокруг денежной единицы. Приравнять ее нельзя ни к чему. Цена есть соотношение некоторых идей, единица ценностей есть поэтому идейная единица и ее постоянство (в данном случае покупная сила) соответствует не произвольно избранной реальной величине, а некоторой равнодействующей определенных экономических условий.
Единица меры ценностей не может опираться ни на какую другую, измеряемую ею цену, ибо все цены колеблются и часто в полной независимости одна от другой. Открыли Америку — подешевело золото. Ввели в Индии и Австралии обширные посевы пшеницы, — пали цены на хлеб. Изобретены новые способы добычи или выделки тех или других металлов, или изделий — цены резко переместились. Меняются цены на землю, на труд, на все. Отыскать что-либо реальное, имеющее постоянную ценность, немыслимо. Принять что-либо за эту постоянную ценность условно, в роде известного труда, в форме рабочих часов или иной, как этого добивались «утописты», — бесполезно. В. Белинский, в своей замечательной статье в Русском Деле о переустройстве нашей денежной системы, рекомендовал принять в основание денежной единицы сумму всего достояния Русского государства и ее известную долю назвать рублем. Но эта условность, не принося ни малейшей пользы, лишает бумажные деньги их главного качества — постоянной внутренней стоимости. В самом деле: если принять сумму достояния государства за величину постоянную, то и количество рублей должно быть постоянным, а мы видели уже, что таковым оно быть не может. При постоянном количестве знаков будет именно беспрерывно изменяться их внутренняя стоимость, ибо она обусловлена не абсолютным их количеством, а потребностью в них, их движением.
Мерилом, следовательно, постоянства денежной единицы может служить нечто иное, лежащее вне области собственно цен. Сделаем попытку принять за такое мерило отношение главного народного труда в стране к его вознаграждению и окружающей трудящихся обстановке. Я попытаюсь сейчас это доказать.
Возьмем наш главный народный труд — земледелие. Для государственной и народной жизни в России он первее и важнее всего. К нему должны прилаживаться и на него оглядываться все другие виды русского труда. Пусть цветут, как угодно, фабрики, пусть развиваются все виды внедеревенского труда, но раз земледелие зачахнет, благосостояние иных форм производительности будет подорвано. Итак, корень в земле и земледельце, в его труде, в его потреблении. Если этот труд хорошо вознаграждается, если, с одной стороны, от земли не бегут, а с другой —ею не спекулируют и за нее не грызутся, если земледелец живет сыто и спокойно, то есть является потребителем и притом нормальным, и фабричного, и всякого иного, в том числе и умственного труда, то это прямо указывает, что в стране (земледельческой понятно, в данном случае речь о России) денежная система хороша, а главный признак хорошей денежной системы — постоянство ее денежной единицы.
Мысль об этом соотношении между постоянством денежной единицы и обстановкой главного труда в стране была впервые высказана Мальтусом, но в форме, довольно туманной, ибо и этот экономист не был свободен от золотого предрассудка. Развить это положение и доказать его особенных трудностей не представляет.
Попробуем проследить за таким рассуждением:
Денежная единица должна иметь столь же отвлеченный и постоянный характер, как и другие единицы меры, то есть ее нужно приурочить к постоянной величине. Такой величины нет, но предположим, что мы ее отыскали, к ней нашу единицу приурочили и взяли некоторую отвлеченную ценность, ну, хоть тот же бумажный рубль. Его ценность, основанная на доверии к верховной власти и на соответствии количества знаков с нуждами народного обращения, изменяется беспрерывно по отношению ко всем другим ценностям. На золото он сегодня 65, завтра — 68 к.: на хлеб, сахар, землю, рабочую плату и т. д. он также сегодня одно, завтра — другое. Является вопрос: чья собственно ценность меняется? Самого ли рубля, или товаров, изделий, заработных плат вокруг него? Как этот вопрос разрешить? Изучая вздорожание и удешевление разных предметов, мы находим, что каждая из цен устанавливается независимо от денежной единицы, если она постоянна (а это, не будем забывать, у нас предположено) и независимо друг от друга (сахар может вздорожать, миткаль подешеветь, золото вздорожать, хлеб подешеветь и т. д.). Ясно, что в области ценностей реальных искать постоянного основания для денежной единицы бесполезно, и на поставленный вопрос: рубль ли меняется в своей цене или предметы вокруг него, — ответа здесь мы не найдем. Но нам необходима постоянная единица меры ценностей. Нам нужно знать, убедиться, что предположенное постоянство рубля не предположение, а факт. Значит, нужно искать посторонних признаков, постоянства. Является такой силлогизм:
Денежная система в стране может быть совершенной лишь тогда, когда ее денежная единица (отвлеченная или реальная) постоянна.
Золото этою постоянною единицей быть не может, ибо его собственная ценность беспрерывно колеблется: 1) вследствие изменяющегося его количества в мире не пропорционально изменениям в промышленности, в торговых оборотах; 2) вследствие различных международно-торговых комбинаций. В одной стране, выгодно торгующей (Франция, Америка), золото может скопляться и обесцениваться, в другой (Россия, Австрия) — дорожать. Во Франции может быть лаж на банковые билеты, в России — на золото.
Денежная система может быть тогда названа совершенной, когда совершаемые сделки учитываются и ликвидируются вполне правильно, то есть, когда главный народный труд находится, при данных законодательных и иных условиях, в самой лучшей обстановке, то есть: а) когда за денежным средством (знаками) нет и не может быть остановки; б) когда цены на труд и на продукты устанавливаются естественно, то есть по внутренним условиям народного быта и труда, а не под давлением денежного рынка (например, я продал лен дешево только потому, что его большой урожай, а не потому, что был вынужден продать за недостатком кредита. Обратно: рабочий взял с меня 15 рублей в месяц потому, что ему выгодно служить у меня, а не потому, что я закабалил его предыдущею зимой). Говорим главный труд потому, что главный труд является и главным потребителем, то есть прямо обусловливает все остальные виды труда.
Следовательно, предположенное нами постоянство ценности рубля, как денежной единицы, станет фактом и, вместе с тем, теоретически докажется тогда, когда основанная на этом денежная система создаст наилучшую качественную обстановку для главного вида народного труда (в России — земледелие).
Просим непредубежденного читателя вникнуть поглубже в наш прием доказательства. А вот и проверка в обратном направлении.
Количество рублей будет изменяться, все цены — тоже. Но человек, имеющий 1 000 рублей, будет знать, что он имеет нечто тождественное и сегодня, и завтра, и через год. Подешевеет квартира, вздорожает прислуга, подешевеет хлеб, газеты, фрукты, вздорожает мясо, подешевеет платье, поездки, вздорожают уроки и т. д. Но средняя, равнодействующая, будет одна и та же; другими словами, труд, освобожденный от искусственного давления денежного рынка, будет учитываться свободнее, а, следовательно, справедливее. Не будем забывать основной идеи денег: облегчить расчёты, отнять у денег их собственное самостоятельное значение, устранить те замешательства, которые вносит в жизнь несовершенство денежной системы, помочь свободной установке цен, свободному взаимодействию труда, знания и капитала. Идеал денег — вполне облегченный учет работы этих трех элементов, свободный от всякого влияния самих знаков. Знаки должны быть нейтральны, безразличны, и, следовательно, постоянны. Где же может быть проверка этого постоянства? В этом безразличии. А поверка безразличия? В свободе и доброй обстановке главного труда. Практически это постоянство заключается именно в том, что государство, путем вкладов и ссуд, может держать в обращении как раз потребное число знаков. Практика и теория здесь вполне сходятся. Центральное государственное кредитное учреждение является сердцем, вклады и ссуды —кровообращением. Постоянство денежной единицы — ровностью пульса.
Итак, вот где, по нашему мнению, ключ к чрезвычайно важному закону денежного обращения, определяющему постоянство абсолютно-денежной единицы. Формулировать этот закон можно так:
Постоянство денежной единицы, то есть неизменность ее внутренней ценности, или покупной силы, зависит не от количества обращающихся знаков, а от соответствия этого количества с потребностями в каждую данную минуту народной производительности. Соответствие это определяется качеством обстановки, в коей находится, при данных внешних условиях, главный основной вид труда в стране.
Надеемся, что после сказанного не может быть никаких недоразумений для практического приложения этого закона.
Система вкладов и ссуд при добавке, по мере надобности, свежих количеств знаков — вот настоящий, почти автоматический регулятор денежного обращения.
Внимательная, добросовестная оценка условий сельской жизни и земледелия — вот его превосходный нравственный контроль. За все остальное бояться нечего. Давным-давно сказано: сыт мужик, сыт барин, сыт фабрикант, сыт чиновник, сыт ученый, богато и сильно государство, богат и славен монарх. И, наоборот: pauvre paysan, — pauvre roi, а если бедность на обоих этих концах, то не может быть благоденствия и посередине.

XV
Обратимся теперь к рассмотрению роли и значения в нашей денежной системе процентных бумаг и к проверке этой роли с научной стороны.
Господа «молодые финансисты», приступив к разрушению старой нашей системы финансовых учреждений, прежде всего постарались ввести вместо вкладов, не допускавших биржевой игры — процентные бумаги или бумагу-товар. Сделано ли это было по крайнему легкомыслию, в угоду европейской доктрине, или лежало в основании нечто другое, называющееся совсем иначе, но в результате получилось вот что:
Государство добровольно само себе связало руки и фактически отреклось от управления денежным обращением.
Свободные капиталы были изъяты из народного обращения и скрыты в бумагу-товар.
Положено было прочное начало тунеядству на государственный счет и широкой биржевой игре.
Земледелие и промышленность были лишены орудия обращения— денег.
Все это находилось в тесной зависимости от введения системы внутренних и внешних займов, то есть от выпуска государственных процентных бумаг.
Попытаемся же научным образом осветить значение в народном и государственном хозяйстве процентной бумаги и постараемся ответить на вопрос: должно ли государство вообще делать займы и не даст ли система абсолютных денег возможности обходиться без них вовсе?
Из предыдущего изложения мы уже видели, что государственное хозяйство идет, или должно идти совершенно независимо от денежного обращения, входящего в область хозяйства народного, коего государственное хозяйство составляет лишь некоторую часть. Среди общей суммы оборотов фабрики есть специально «расходы по управлению». То же и в крупном земледельческом хозяйстве. В государстве бюджет, обнимающий собой множество отраслей, при всей его сложности, сводится опять же к управлению, внешней защите, просвещению, суду и т. д. то есть имеет дело с теми внешними формами, внутри которых идет самостоятельная народная жизнь, с ее трудом, капиталами, землевладением, торговыми оборотами и прочим. Государственный бюджет представляет всенародную складчину на содержание государственного аппарата, расходуемую государственными органами. Каждый из трудящихся членов, равно как и каждый капиталист, привлекается к этой складчине в доле своего имущества или дохода. Государственная рамка для страны необходима, а потому неизбежны и налоги на ее содержание. Чем более усиливает государственная организация народную производительность (или чем больше способствует нравственному подъему народа), тем выгоднее и приятнее участвовать в этой статье расхода гражданам. Бывают исторические минуты, когда находящаяся в опасности государственность так любезна и дорога, что граждане отдают на ее спасение свое имущество, или поголовно вооружаются и идут ее выручать (нижегородское движение 1612 г.). Но бывают, наоборот, и такие условия, при которых государство, разошедшееся в лице правящего класса с действительной народной жизнью, эгоистически развивающееся вне народной жизни, независимо от нее и над нею, становится крайне тяжелым для граждан и требует от них совершенно непосильных жертв. Жизнь в этих искусственно утяжеленных рамках становится невыносимой, а государственность ненавистной. Современному немцу или члену австрийского государства приходится огромную долю своего труда расходовать ради целей своей государственности, в поддержку таких стремлений правительств, которые не только не дают народной жизни и труду ничего в настоящем, но несут за собою ряд великих опасностей в будущем.
Но если государства австрийское и германское могут по крайней мере с одной стороны похвалиться величайшими заботами об этой обремененной налогами и военными расходами народной жизни, а с другой стороны могут, хоть софизмами оправдать ту идею, которая вызывает столь огромные тягости (для Германии опасность от России и Франции, для Австрии чувство самосохранения от панславизма), то мы ничего не можем привести в объяснение нашего невыносимо тяжелого положения, кроме великого недоразумения в области нашего денежного хозяйства, недоразумения, завещанного группою «молодых финансистов» и продолжающегося до сего дня.
В самом деле: наши военные расходы, падающие на каждого жителя, попросту ничтожны, сравнительно с расходами других великих держав. Стоимость содержания нашего государственного аппарата, или наш расходный бюджет, также относительно не велик. А между тем ни австрийцу, ни германцу, так не тяжело жить и платить государству, как нам. Зло, угнетающее нашу народную жизнь и парализующее наш народный труд, состоит в том, что введенная у нас тридцать лет назад финансовая политика систематически заменяла деньги — орудие обращения, деньги — прежний капитал производства, государственными процентными бумагами, являющимися ничем иным, как свидетельствами на получение от государства некоторого постоянного содержания без всякого труда.
Вот простейшая схема того, что было придумано гг. Ламанским «со товарищи». При прежней системе дело стояло так:
Я капиталист. Сейчас у меня нет своего предприятия, я сложил деньги на вклад и получаю процент. С кого я получаю? С того, кто при посредстве государства работает на мои деньги, кто взял их взаймы на промышленное дело, земледелие или торговлю. Я желаю начать дело сам. Я иду с моим вкладным билетом в кассу и в любую минуту освобождаю мой капитал. При этом если тот, у кого мои деньги, продолжает работать, государство дает мне новые деньги. Выпуск их в обращение совершенно понятен. Работал А, обращалось денег количество а. Пришел и начал работать, кроме того, Б, явилось новое количество знаков б. Работа увеличилась, стала А+Б, денежное обращение тоже увеличилось и стало а+б.
По системе гг. Ламанских:
Я капиталист. Деньги у меня свободны. Я отдаю их государству и получаю некоторую бумагу, у которой обеспечена не стоимость ее (эта стоимость устанавливается на бирже), а известный, довольно большой доход (чтобы приохотить меня к держанию бумаги, которая колеблется от первого ветра и трепещет от мановения бровей Ротшильда). Куда девались мои деньги? Они сожжены государством в печи на дворе Государственного Банка. Зачем сожжены? Потому, что г. Ламанский нашел, что знаков избыток. Но кто же мне будет платить проценты? Государство из своего бюджета. Но откуда же они возьмутся в бюджете? А правительство взыщет необходимую сумму в виде налогов.
Эта схема математически точна с действительностью. Продолжим ее благополучно до нынешних дней, и мы увидим, что чуть не половина нашего бюджета состоит вот из этих платежей по бесчисленным купонам и внутренним, и внешним. Огромное количество людей, у которых были прежние сбережения, ничего другого не делают, как в известные сроки стригут купоны и несут их менялам или в казначейство, а исправники и становые рыщут, выколачивая подати, чтобы казначейству дать средства платить по этим купонам.
Нам возразят: но ведь не для того же государство делало займы и выпускало процентные бумаги, чтобы только жечь кредитные билеты. На эти бумаги оно совершило огромную крестьянскую выкупную операцию, на них же выстроило сеть дорог и пр., и пр.
На это ответ один: нет, именно, и только для того выпускали гг. доктринеры займы, чтобы жечь бумажки или не выпускать их в необходимом для страны количестве, то есть жечь их мысленно. Доказать это нетрудно. Просмотрим все три главные операции:
Выкупные свидетельства. До реформы, при обязательном труде, между владельцем и крепостными на барщине денежных знаков почти нужно не было. Читается манифест 19 февраля. Все стало делаться на деньги. Владелец на все нанимает и за все расплачивается. Крестьяне за все платят. Знаков против прежнего нужно по крайней мере втрое, ибо сразу все сделки переходят из натуральных на денежные. Если бы выкуп был совершен на вновь выпущенные для этой цели кредитные билеты, их бы едва- едва хватило для новых условий денежного обращения, ибо всем, и барину, и мужику, пришлось заводить совсем новое хозяйство. Вместо этого были выпущены процентные бумаги, а с другой стороны «консолидировали» «излишние» (!!) знаки и жгли кредитки, обменивая их на особо выпускаемые банковые билеты. И в добавок, у помещика удержали весь капитальный долг, сделанный им в опекунском совете, и выдали только разницу в виде выкупных свидетельств.
Бросился барин искать денег на свое новое хозяйство, бросился мужик. Барин продал свое выкупное свидетельство за 65 коп. за рубль, кулак, чтобы дешево купить новый мужицкий труд и продукт продал полученную им банковую бумагу (вместо прежнего вклада) тоже за 65-70 коп. и начал эксплуатировать и барина, и мужика.
Спокойные капиталисты в это время купили 5% ренту за 65 коп. то есть начали на свой капитал получать почти 8% от государства, в виде пожизненной пенсии за то только, что направили свой капитал не непосредственно в дело, а в печь во дворе Государственного Банка.
Надеемся, можно смело сказать, что выкупные свидетельства заменили собою те бумажки, которые было необходимо выпустить ради удержания на надлежащей норме денежного обращения после 1861 года; вместо этого:
Осталась земля и на ней: барин и мужик с голыми руками, с обесцененным трудом, без кредита, без оборотных средств, а кругом них, словно вампиры, денежные спекулянты, для которых 8% в виде купонов было мало, ибо около изнемогавших в агонии землевладельцев и земледельцев можно было погреть руки, можно было заработать не 8, а сто на сто. И зарабатывали!
Этот мартиролог изложен в самых ярких чертах не газетными репортерами, а правительственной комиссией по исследованию упадка сельского хозяйства, работавшею еще в 1873 году!
Железные дороги. Мы уже видели, как действуют железные дороги на денежное обращение в стране. При постройке увеличивается народный труд и возрастает нужда в знаках. По окончании постройки и открытии эксплуатации, эта нужда еще более возрастает. Железная дорога — новый кровеносный сосуд в организме. Прибавилось сосудов и стало быстрее кровообращение, ясно, что крови должно быть больше. Вместо этого кровь постепенно выпускали. Для постройки железных дорог употребляли не новые знаки, которые, оправданные жизнью, так бы и остались впоследствии в народном обращении; наоборот, привлекали готовые капиталы, а так как таковые не приливали изнутри, ибо и без того попрятались в процентные бумаги, так как этих процентных бумаг и без того было наводнение, то стали привлекать свободные капиталы иностранные. Этими же капиталами уплачивалось не за русский, а за иностранный труд.
Получилось: создание за границей огромного класса русских кредиторов; возрождение за границей народного труда. Внутри России: расширенная система кровеносных сосудов при выпущенной крови; пустая, а потому бездоходная сеть дорог среди нищего населения сел, сеть, обремененная неоплатным долгом, проценты за который приходится взыскивать с того же обнищавшего населения.
Ясно, что и здесь мысленно сожжены те бумажки, которые нужно было выпустить для постройки и эксплуатации (то есть увеличенных оборотов промышленности) русской сети дорог.
Займы, сделанные прямо с целью жечь деньги, например, Восточный заем и другие, нечего и разбирать.
Мы рассмотрели обстоятельно значение процентных бумаг в истории наших финансов и нам хотелось бы показать теперь, что система денежного обращения в экономически самостоятельной стране, основанная на абсолютных знаках, вовсе не нуждается в процентных государственных бумагах и не требует ни одной копейки из государственного бюджета для оплаты процентов.
К доказательству этого положения мы и переходим.

XVI
Главное зло современных государств, процентные займы, внутренние или внешние, неизбежные при золоте, как деньгах, могут быть совершенно устранены при абсолютно-денежном обращении и при правильной организации государственного и народного кредита.
Из цивилизованных стран нет в эту минуту ни одной, которая удовлетворялась бы одною формой денег — благородными металлами, или одним золотом. Повсюду рядом со звонкою монетой циркулирует большее или меньшее количество ее суррогатов, разменных банковых билетов, настоящих кредитных денег. Основная черта этого денежного обращения — разменность банковых билетов каждую минуту на металл. Приостановка этого размена равносильна государственному банкротству. Это обман и насилие над подданными. Во избежание этого обмана и всяких искушений для парламентарного государства, орган денежного обращения в стране отнимается у правительства и ставится особняком, ограждаясь от всяких на него воздействий серьезными п положительными статутами7.
Совершенно тот же вопрос поднимался и у нас при основании Государственного Банка в I860 году; до сих пор еще существуют серьезные люди, которые проповедуют необходимость выделить наш центральный орган денежного обращения из системы государственных учреждений и сдать его особому акционерному обществу. Что эта идея имеет почву — доказательство статьи в Новом Времени г. Гурьева, «ученого секретаря Ученого Комитета» Министерства Финансов (да, да, есть такой титул двойной учености), помещавшейся в начале 1893-го года.
Читателю этого исследования названные статьи наверно показались необыкновенно смешными и наивными. г. Гурьев доказывает без малейшей улыбки, что передавать Государственный Банк акционерной компании невозможно. Да кто же может в здравом уме и твердой памяти предложить противоположную комбинацию? Другими словами, кликнуть клич ко всему европейскому Израилю: «Милостивые государи! Не будет ли вам угодно получить в ваше заведывание экономическое сердце России? Приходите к нам, составляйте акционерную компанию, получайте золотой фонд, печатайте бумажки и заведуйте нашим денежным обращением, то есть берите в полное владение с правом жизни и смерти: наше сельское хозяйство, фабричную и заводскую промышленность и нашу торговлю, словом, весь наш народный быт и труд во всех его видах. Государство ото всего этого отрекается, ибо оно верит, что вы с этим лучше справитесь, чем оно само. Вы, конечно, на всем этом будете наживать, но ведь это дело торговое».
В этих словах нет ни тени преувеличения. Читатель недоумевает и спрашивает, какой смысл в этом приглашении акционеров, в этом устранении правительства от самого центра государственного дела? Что дадут акционеры, управляющие Банком? Верно есть же какая-нибудь идея в этом желании?
Идея несомненно есть. Вот она: акционерный банк поставит народное денежное обращение в полную независимость от правительства. Но зачем же это нужно? А затем, чтобы министру Финансов, в трудную для государства минуту, не пришло искушение смешать источники собственно денежного обращения с источниками бюджетными, другими словами, чтобы государственная власть не могла ограбить подданных.
По-видимому, даже предположить что-либо подобное есть уже своего рода безумие? Ничуть не бывало! Находятся на Руси органы и публицисты, которые хоть и не столь грубо и открыто, но высказывают совершенно то же самое.
Дело вот в чем. Существует Государственный Банк и ведает народным денежным обращением. Существует Государственное Казначейство и ведает государственными приходами и расходами. И там, и здесь суммы разные, и смешивать их невозможно, ибо все экономические отправления тотчас же придут в расстройство. Поэтому и ведется, например, такой счет: наличность Государственного Банка (собственная) такая-то. Кроме нее, имеются в Банке суммы, принадлежащие Государственному Казначейству такие-то. Представим себе, что, вследствие неурожая, или других условий, подати задерживаются, или государству предстоит экстренный расход. Собственных сумм Государственного Казначейства может не хватить. В это время собственная наличность Банка может быть очень велика и лежать непроизводительно. Граф Канкрин, да и все почти русские министры Финансов, кроме упорных доктринеров, делали следующее: они заимствовали из банковой наличности и, по мере поступления государственных доходов, пополняли эту наличность. У графа Канкрина был в особенности неисправим один предрассудок: он как огня боялся займов и налогов, а потому предпочитал довольно грубо нарушать теорию и в бухгалтерском смысле допускал произвол, лишь бы не отягощать народ по купонам. Велось подобное хозяйство не год и не два, и Россия, только что разоренная Наполеоном и истощившая все силы на «спасение Европы», быстро поправилась и разбогатела.
Нам говорят: этого нельзя! Если государственных доходов не хватило, или понадобился экстренный расход, делайте заем, то есть, выпускайте процентные бумаги и платите по купонам податями. Не смейте заимствовать из свободной банковой наличности, не усложняйте счетов, не отступайте от устава. А главное, не проявляйте ни государственной власти, ни государственного творчества! А так как здравомыслящий министр Финансов и хороший хозяин не может этих заимствований не делать, то призвать евреев и сдать им Банк, другими словами, поставить их на страже против возможных злоупотреблений органа, которому Верховная Власть поручила распоряжение государственным и народным хозяйством.
Даже ученый секретарь Ученого Комитета догадался, что подобный порядок, безусловно необходимый при парламентском режиме, совсем не подходит к самодержавной монархии. Предполагая, что подобное заимствование может сделаться не иначе, как по специальному Высочайшему повелению, оказывается, что необходимость звать евреев собственно затем, чтобы ограничить верховную власть в возможности дать подобное повеление.
Вот по самому добросовестному толкованию идея акционерного Государственного Банка. Можно думать, что, несмотря на все подходы и сладкие словеса представителей у нас европейского мировоззрения и аппетитов мечтать об осуществлении чего-либо подобного — попросту глупо. Уж на что было бесшабашное по этой части время — конец пятидесятых годов. Но и тогда гг. молодые финансисты не могли провести свою идею на счет обращения Государственного Банка в акционерный, и это учреждение так и осталось в ведомстве Министерства Финансов, хотя и разграниченное (на бумаге) по своим оборотам от оборотов Государственного Казначейства.

XVII
Ясно, что при независимом от государства положении центрального органа денежного обращения, государственной власти, вынуждаемой к каким-либо экстренным расходам, приходится либо возвышать налоги, либо закладывать эти налоги, выпуская внутренний или иностранный заем. И в том, и в другом случае принцип остается тем же самым. Новый налог дает небольшие сравнительно суммы ежегодно; заем, сделанный сразу, погашается теми же налогами в будущем, в течение известного числа лет.
Никакого другого выхода нет, ибо парламентское государство ничему другому не верит, кроме золота, и потому решительно не хочет и не может предоставить дело экономического творчества государству. Говорим про существующие государства либерально-буржуазного склада, против которых так яростно протестует социализм разных видов и оттенков. Что за государство создаст сам социализм, как удастся ему оформить государственное творчество, этого мы еще не видали, да вероятно и не увидим, ибо социализм, еще не успев положить первого камня в смысле положительном, уже выродился, и совершенно логически, в анархизм, то есть, в разрушение всего существующего, с голою надеждой, что на развалинах вырастет само что-нибудь.
Современное парламентарно-буржуазное государство все экономическое творчество отдает бирже, то есть, представительнице капитала. Самовластная биржа, обладая деньгами (не забудем, что деньги — концентрированный прежний труд и орудие труда будущего), естественным образом приобретает и полное господство над трудом во всех его видах. Правительство обращается в простого городового, наблюдающего за порядком, а страна при биржевом режиме резко разделяется на два класса; правящие — представители капитала, или труда прежнего, в их руках сосредоточенного; правимые — представители труда настоящего или будущего, работающие только потому, что правящие, то есть, капиталисты дают свой капитал в производство.
И власть, и творчество, и действительное управление страною, и законодательство, и внешняя политика, и мировоззрение, и национальные идеалы — все это монополизируется одним правящим классом. Как Людовик XIV когда-то, так биржа теперь может сказать «l’etat — c’est moi» (фр. «Государство – это я») и будет совершенно права, ибо, властвуя над трудом и заработком человека, нельзя вместе не властвовать и над его душой, и над его bulletin de vote (фр. избирательный бюллетень) вплоть до тех пор, пока озлобленный пролетарий, утративший Бога истинного и не могущий уверовать в бога Меркурия, не начнет швырять своих директоров фабрик в бассейны с расплавленным стеклом…
Но дело сейчас еще не в этом, а потому в эту область отвлекаться не будем. Нам хотелось показать, что коль скоро творчество отдано бирже, то и заработок от всего капитала идет целиком ей же, как исключительной представительнице творческого начала и как властительнице и капитала, и труда.
Поясним это на примере: государство строит железную дорогу, как указано выше в статье Русского Дела, на вновь выпущенные знаки. Создается огромный заработок, ибо вызывается огромный труд. Капитал, оплодотворивший этот труд, не действительный, а мнимый, ибо бумажки представляют из себя пока простые квитки, расчетные знаки. Что изображает этот заработок? Как он распределился? Он распределился на началах политической экономии, по законам свободного спроса и предложения. Но при этом, кроме заработка всех и каждого из участвовавших в работе, явилось еще некоторое реальное имущество, приносящее доход, и это имущество (если дорогу строила казна) принадлежит ей, то есть, составляет предпринимательскую долю этого мнимого капитала, ставшего, однако, после постройки капиталом действительным.
Чей это капитал? Кто его собственник? Очевидно, государство, то есть, весь народ.
На Западе, при власти биржи и золоте-деньгах, дело идет совсем иначе. Для постройки дороги биржа авансировала известный свой готовый капитал, выговорив себе определенный процент. Труд произведен, дорога создалась, все заработали, но заработок распределился совсем иначе. Капиталист разменял трехпроцентную ренту, чтобы купить акцию новой железной дороги, и получает теперь, скажем, шесть процентов дивидента, то есть, стал вдвое богаче. Инженеры, строители, подрядчики, получив свой заработок, купили на него (ту же проданную капиталистом) ренту, чернорабочие прожили и прокормились (может быть даже лучше, чем жили и кормились раньше, может быть, даже сберегли что-нибудь и снесли в «caisse d’epargne» — фр. сберегательный банк), но вообще остались в том же положении, а государство осталось совершенно в стороне. Оно выиграло, может быть, лишь в смысле налогов, имеет возможность несколько обложить новую линию, как новое чужое для него имущество.
Понятна или нет основная, глубочайшая разница в обстановке предприятия, двигавших им силах и в его результатах?
В первом случае заработки распределились совершенно равномерно между всеми трудившимися, а фактически обогатилось только государство, создав, то есть, получив даром недвижимый капитал, новую линию железной дороги, пусть приносящую на первое время и малый доход. Капиталисты остались здесь в стороне, или участвовали косвенно и косвенно же получили свою долю дохода8. Работал здесь в широком смысле труд, оплодотворенный мнимым капиталом, как бы уступившим свою долю вознаграждения государству, то есть предоставивший ему новый капитал реальный.
Во втором случае заработки тоже распределились, но между трудом и готовым старым капиталом. Государство осталось в стороне. Продукт творчества пошел не ему, а капиталу, то есть, бирже, удвоив богатства биржевых царей, как увидим позднее.
Политическая экономия прекрасно разъясняет, как при возрастании капиталов сама собою уменьшается доля дохода капитала, как вследствие этого капитал становится живее, подвижнее и стремится все дальше и дальше продолжать творчество. Вообразим же себе, что эта работа капитала во имя саморазвития и дальнейшей власти, и преуспеяния совершается долго и продукты ее все усиливают самый капитал. Прибавим сюда, что при международном господстве золота известное племя, или страна, счастливее других работают в лице своих капиталистов. Страна может страшно разбогатеть, найти себе данников по всему лицу земли и поставить свой собственный труд в положение и обстановку весьма сносные9. Взглянем на Францию, какое колоссальное обилие накопленных капиталов! Пять миллиардов уплачены, как пять рублей.
Налицо четыре миллиона людей, живущих рентою, то есть, пользующихся чужим трудом, кормящихся и на счет итальянцев, и на счет египетских феллахов, и на счет своих собственных трудящихся и нищенствующих сограждан.
Государство тоже, по-видимому, богато, ибо бюджет его огромен. Но все-таки, у государства ничего своею, оно только собирает и расходует налоги, оно непричастно никакому творчеству и, в случае потребности в экстренном государственном расходе, или опасности, может только увеличивать налоги или делать займы, предварительно заручившись благоволением биржи.
Самодержавная государственная власть в экономически самодовлеющей стране, действуя при помощи бумажных денег, имеет источники своего собственного богатства, и это богатство сосредоточено не в руках одного из государственно-экономических классов (капиталисты, рантьеры), а является в полном смысле мирским, народным, или, вернее, всенародным, ибо государство есть внешнее выражение народа. Богатство это, выражающееся не в золоте, а в мирских, государственных имуществах, дающих определенный доход, или в известном количестве запаса труда (см. ниже) может безгранично приумножаться совершенно так же, как приумножаются частные капиталы у правящих классов государства парламентарного. И это государство не будет носить ни малейшего западно-социалистического оттенка, вернее, ходячие социальные воззрения окажутся к нему вовсе неприложимыми. Социализм, ратующий против исключительных прав капитала, ради таких же исключительных прав труда, то есть, желающий заметить деспотизм капитала деспотизмом труда, логически не может кончить ничем иным, кроме разрушения всего государственно-общественного строя, или невинными, но совершенно вздорными фантазиями в роде Беллами, обратившего свободную Америку в колоссальные арестантские роты посредством неизбежной государственной регламентации труда, в его мельчайших подробностях («всеобщая трудовая повинность» Беллами есть нечто, столь принципиально чудовищное, что перед нею побледнеют и каторжные работы). Самодержавное государство, основанное на начале доверия к верховной власти, разумно пользуясь указанными выше мнимыми капиталами, возможными только при бумажных деньгах, способно явить идеал личной и экономической свободы. Услуги мнимого капитала представляют отнюдь не нарушение прав капиталов реальных, но устранение их несправедливой монополии, низложение их с того престола, который они себе сознают на бирже, развенчание золотого тельца, в парламентарном государстве захватившего державу и скипетр совершенно открыто, у нас тайно посягающего на прерогативы самодержавной власти.
От капитала не отнимается ни возможность промышленного творчества, ни возможность нормального роста. Но ему отводится для этого область частной предприимчивости, все же государственное творчество и всю общественную власть (ныне захваченную капиталом, а в социальных теориях — трудом) государство оставляет за собою.
Вместе с государственным творчеством государство оставляет себе и создание государственных самостоятельных доходов, основанных не на одной лишь раскладке податей. Такое государство никогда не встретится с необходимостью делать займы, и выпускать процентные бумаги, ибо несколько мирных лет позволят скопиться колоссальным запасным капиталам, с избытком достаточным для любого черного дня.
Нам кажется, что этим совершенно доказан и шестой из поставленных в начале этого исследования тезисов, именно:
При системе финансов, основанной на абсолютных деньгах, находящихся вполне в распоряжении центрального государственного учреждения, ведающего денежным обращением, господство биржи в стране становится невозможным, и безвозвратно гибнет всякая спекуляция и ростовщичество.
Просим прощения у читателя, которому кое-что может показаться неясным, или недоговоренным. Все высказанное здесь выяснится ярче и рельефнее при рассмотрении следующего тезиса — о замене хищных биржевых инстинктов здравой государственной экономической политикой, к которому и переходим.

XVIII
Тезис этот таков:
Место хищных биржевых инстинктов заступает государственная экономическая политика, сама становящаяся добросовестным и бескорыстным посредником между трудом, знанием и капиталом.
Этот закон является последовательным логическим выводом из всего предыдущего. При золоте, в качестве денег, и его суррогатах — банковских билетах, правительство совершенно устраняется от государственно-экономического творчества и становится простым органом правящего класса, то есть, капиталистов, рантьеров, властвующих в стране. Центр, святилище этого класса — биржа, в руках которой само собою сосредоточивается творчество. Основой, фундаментом этого творчества являются капиталы народные сбережения, сосредоточенные в руках правящего класса и отчасти классов трудящихся, стоящих посередине между настоящими рантьерами, вовсе не трудящимися, и настоящими пролетариями, вовсе не скопившими сбережений. Такими типами будут, например, какой-нибудь парижский извозчик, выезжающий ежедневно на работу, но уже имеющий капитал в 5-10 000 франков, или привратница, заведующая домом и ежедневно откладывающая известный доход на приобретение ренты или других ценных бумаг.
Как действует биржа с этими капиталами?
При изобилии сбережений в руках рантьеров и полурантьеров естественный нормальный доход капитала сам собою понижается. Вернейшее помещение денег — государственная рента, но маленькому капиталисту она приносит слишком мало. Самостоятельного дела он начать не может (при большом риске и труде оно обещает иногда меньше, чем текущий заработок в чужом предприятии), но увеличить свой капитал или доход всегда рад. При малейшей возможности и доверии маленький рантье всегда готов часть своих сбережений вынуть из государственной ренты (она перейдет к новому образующемуся рантье, менее капитальному) и поместить в различные «russes», «egyptiens», «hongrois» и другие иноземные государственные бумаги, дающие больший доход. Более подвижный и смелый, или более сведущий и капитальный буржуа способен некоторую часть своего капитала доверить и какой-нибудь панамской компании, сулящей громадные дивиденды, особенно, если во главе дела стоит такая известная личность, как Фердинанд Лессепс. Рантьеров и свободных, ищущих помещения капиталов, изобилие. Центр, куда все это стремится, где основывают все дела и устанавливается расценка всевозможных предприятий — биржа. На бирже сейчас же сама собою возникает биржевая игра, имеющая две основных стадии: во-первых, действительные перемещения капитала, действительные покупки и продажи. У меня была рента, я ее продал и купил акции Credit Mobilier, или emprunt egyptien, во-вторых, игра в собственном смысле, когда я, ничего не продавая и не покупая, а делая лишь фиктивные сделки, держу, так-сказать, пари, что-такая-то бумага повысится или понизится и в известные сроки (liquidation) получаю выигрыш, или плачу проигрыш разницу в курсе.
Эта биржевая игра, идущая, очевидно, внутри только правящего экономического класса рантьеров (и в малой степени полурантьеров), но непосредственно отражающаяся на сбережениях всей страны, имеет в основании одну идею: быстрое обогащение более сильных и ловких капиталистов на счет менее сильных и более наивных их собратий, а главным образом, на счет трудящихся полурантьеров. Выигрывает в этой игре тот, кому удастся наверно предугадать, или предузнать политическое обстоятельство, имеющее поднять, или уронить данную бумагу. Если я случайно узнаю раньше других, что через две недели Россия объявит войну Турции и что, следовательно, курс на русские бумаги сильно упадет, я смело могу идти на биржу и все свое состояние поставить в продажу русских фондов, которых у меня вовсе и нет на лицо. Я продаю, то есть обязуюсь доставить через месяц такое-то количество русских бумаг по 98 за сто. Через месяц эти бумаги упадут до 68 и при ликвидации я получу чистого выигрыша 30 к. на рубль; мне всегда возможно их доставить, ибо я тогда куплю их по этой цене и сдам. Но этого вовсе не требуется; сделка, как известно заранее, была чисто-фиктивная и шла только на разницу,
И так, я выиграл. Кто же проиграл? Проиграл тот, кто по незнанию того, что я знаю, купил мои «russes». Это мог быть и крупный биржевой игрок, но прежде всего это те мелкие рантьеры и полурантьеры, которые часть своих сбережений стараются поместить выгоднее, чем в сухую и малодоходную ренту. Они, хотя и не играли, но упавшие бумаги лишили их части их капитала. Совершенно то же и Панама, только посложнее. Биржевые, спекулянты, опять же более сильные и знающие (что компания должна лопнуть) сначала употребили все меры, чтобы поднять, раздуть курс акций, наградили в розницу этими акциями («разместили») множество рантьеров п полурантьеров (на каждого по немного, ибо это тоже народ осторожный и поместит сюда только часть своего капитала), затем сделали крах, сыграли на понижение и 600 миллионов франков положили себе в карман. Вся Франция закричала: «nous sommes voles» (фр. «мы украдены»), но тот же извозчик, у которого была одна акция, вчера стоившая 600 франков, а сегодня упавшая до 150, тот же консьерж, потерявший 450 франков, не согласятся на радикальный переворот и на уничтожение биржи. Они будут через своего представителя в палате кричать: «а bas le ministbre» и требовать суда над виновными, но в глубине души они уже помирились со своей потерей, потому что та же биржа, нагревшая их сегодня на 450 франков, раньше давала им хорошее увеличение их капиталов, будет давать и в будущем, ибо бумаг солидных и солидных дел все-таки больше, чем жульнических.
Вот почему буржуазный строй не повалит и не захочет никогда повалить биржу и отлично помирится и с подкупными газетами, и с подкупным парламентом, и с подкупными министрами, что Франция и доказала на осенних выборах 1893 года. Как христианин, плохой или хороший, все же органически, по душе своей, сын и член Церкви, так буржуа, рантьер (в государстве с золотою валютой) по душе своей сын и член биржи. И тот, и другой могут возмущаться, бунтовать против своей матери, но порвать с нею совсем не могут. Христианин без Церкви начинает протестантизмом, впадает в атеизм и логически кончает отчаянием нигилизма. Рантьер, порвавший с биржей, или пролетарий, не сделавшийся рантьером, то есть, биржею извергнутый, начинает умеренным социалистическим протестом, попытками организовать труд, стачками, рабочими союзами, а так как это не ведет ни к чему, ибо биржа и сильнее, и хитрее, то пролетарий логически кончает анархизмом и начинает в лице своих наиболее передовых и нетерпеливых действовать динамитом.

XIX
И так, взглянем поглубже на биржевые процессы.
В классе рантьеров идет упорная междоусобная борьба.
В этой борьбе сильные и ловкие играют наверняка, обстригая постепенно среднюю публику, но редко ее разоряя, ибо эта публика привыкла к осторожности.
Среди этих сильных и ловких являются единицы, скопляющие чрезмерно большие капиталы. Они становятся настоящими царями биржи, а с нею и всей страны. Их капиталы вяжут такое огромное количество дел, предприятий, им так задолжены трудящиеся классы и притом не в одной, а в разных странах, от них в такой тесной зависимости миллионы рантьеров и полурантьеров, что эти люди являются великою, политической силой, настоящими, некоронованными лишь самодержцами и притом экстра территориальными, ибо власть их простирается всюду, где работает их капитал. Они так связали свои личные интересы с интересами миллионов трудящихся и полурантьеров, что ни одна государственная власть не смеет выступить с ними на борьбу, во избежание страшных внутренних потрясений, но должна служить им и поддерживать их. Уничтожить Ротшильда ни одно правительство в мире не может (кроме русского, пока оно его не пустило вырасти10 в России), ибо это было бы теперь разорение для 3/4 граждан. Уничтожить Ротшильда может лишь анархия, когда от всего современного строя Запада не останется камня на камне.
Прибавим сюда: в панамском деле, во всем этом грабеже, Ротшильда, например, совсем не видно. Для него это дело и слишком мелко, и слишком несерьезно. Ему не зачем прибегать ни к подкупу, ни к мелкому, сравнительно, грабежу. Его идеал миродержавство, вполне серьезное и путем серьезных же средств. К его услугам все честные элементы французской республики. Его контора — национальный французский банк, его уполномоченный, его личный секретарь — глава французского государства, его приказчики — министры, его серьезные операции на бирже приносят ему неизмеримо больше, спокойней и вернее, чем панамская, чисто карманная кража. Ротшильд и… Панама! Фи!
В этом-то и трагедия последнего слова биржевого царства. Крадет краюшку хлеба глупый чертенок, Вельзевул властвует. Вельзевул велик.
И так, вот стадии финансового развития золотого запада: 1) золото, как деньги (первая власть евреев, как ростовщиков); 2) система банков и банковых билетов, как заместителей золота (вторая власть евреев, как банкиров и финансистов, начало их обогащения); 3) процентные займы государств, царство биржи в стране (третья ступень власти евреев — ростовщичество государственное и затем полное миродержавство).
Общий дух всего движения: устранение мирского соборного начала, выражающегося в государстве, от экономического творчества, устранение нравственного начала доверия, торжество хищного человеческого я, возведенного в догмат, полная потеря всякого нравственного критерия, борьба, заведомо безнадежная во имя нравственности условной (morale laique ou republicaine). В конце неизбежная анархия, разрушение и одичание, ибо и с другой стороны, в том отвергнутом наполовину мире, откуда могло бы явиться западному (латино-германскому) человечеству спасение, царит тот же Ротшильд в тиаре, исповедующий все тоже я и все тоже миродержавство, ненавистное сердцу еще больше, ибо деспотизм духовный неизмеримо тяжелее даже деспотизма экономического.
Вот куда увлекло нас рассуждение об абсолютных деньгах и о процентных бумагах. Не жалеем об этом. Читатель не осудит нас, что, войдя в подробный анализ биржевой игры, основанной главным образом на существовании процентных бумаг, то есть, собственной нищете государства, мы по неволе должны были сделать некоторые выводы в нравственной области, без которых невозможен и обстоятельный разбор экономической творческой политики государства, как полной противоположности власти и задачам биржи.
На основании сказанного прошу досужего и любознательного читателя, знакомого несколько с историей наших финансов, самостоятельно припомнить и оценить те явления в русской жизни, которые характеризуют пришествие к нам биржевика еврея и те голоса в печати, которые славословят западную финансовую систему с ее золотом, процентными займами и самодержавием биржи. Подобное размышление будет не бесполезно, и мы будем очень счастливы, если читатель уяснит себе, откуда все это веет, во что верует и чему служит. Да, к несчастью, и русская православная почва в сильной степени заражена миродержавными еврейскими идеалами. Очистить, скорее очистить надо эту почву (в нашем сознания, а затем и в жизни) и тогда только пышным цветом зацветут на ней русские идеалы.

XX
Переходим к восьмому и девятому положениям, изложенным так:
8) При бумажных абсолютных деньгах является возможность истинного государственного творчества и образования всенародных государственных запасных капиталов.
9) При бумажных абсолютных деньгах роль частного капитала изменяется в смысле отнятия у него захватываемой им в государствах биржево-золотых власти.
Основная разница между биржево-парламентским режимом и самодержавным государством с абсолютными деньгами, как уже мы видели, заключается в том, что в первой стране вся экономическая политика состоит в эгоистическом самоуправлении капитала, посредством биржи, сполна подчинившего себе государство и в свою очередь подчинившегося нескольким биржевым царям, капиталы коих, безгранично приумножаясь, сковывают золотыми цепями труд не только данного народа, но и всех имеющих нужду в готовым капиталах, заимствующих их у этих биржевых царей.
Во второй стране экономическая государственная политика состоит (или должна состоять) в том, что весь народный мир, в лице своей государственной власти, вступает благожелательным посредником между трудом, знанием и капиталом, обеспечивает полную свободу каждому из них, но оставляет за собою власть удерживать эти экономические элементы в надлежащей гармонии, не давать несправедливого преобладания какому-либо из них. Одновременно с этим государственная экономическая политика имеет целью, помогая наилучшей постановке и производительности труда, сбережению и накоплению частных капиталов, увеличивать всеми мерами достояние собственно государственное, то есть всенародное, мирское, имеющее значение запасного капитала на случай чрезвычайных государственных расходов или народных бедствий.
Первая часть вопроса лежит собственно вне области денежного обращения, предмета нашего исследования. Поэтому о ней скажем вкратце: исключив из общественной жизни, посредством изъятия из обращения процентных бумаг, биржу с ее игрой, государство тем самым раз навсегда лишает капитал экономического, политического и всякого иного преобладания, распускает армию рантьеров, развенчивает биржевых князей и царей и ставит свободный капитал лицом-к-лицу со свободным трудом, предоставляя им при посредстве государственных финансовых учреждений (или помимо их) вступать в полюбовные сделки и равноправно обмениваться услугами, добросовестно вознаграждая третий экономический элемент — знание, служащее им оплодотворяющею силой. Капитализму, т.е., господству капитала, здесь нет места, а потому нет места и его антитезе — социализму. Другая сторона вопроса лежит непосредственно в области государственного творчества и тесно связана с денежным обращением. Над ней поэтому придется остановиться с большим вниманием.
У западного парламентарно-биржевого государства, кроме случайно уцелевших, как наследство старины, государственных земель и лесов, собственно говоря, нет никакого мирского, всенародного имущества (морская и сухопутная оборона едва-ли может считаться имуществом), а потому нет и никаких иных ресурсов, кроме некоторых регалий (например, монетная), монополий (например, почтовая, телеграфная, табачная) и налогов разнообразного вида и характера. При всяком поэтому чрезвычайном расходе приходится пользоваться или специальным, если есть таковой, военным фондом (в случае войны), или устанавливать новые налоги, или делать займы, то есть закладывать налоги будущие, внося в будущие бюджеты проценты и погашения по займам. Других ресурсов у этого государства нет никаких потому, что нет никакого творчества, потому не может быть и другого исхода, в случае крайности, как займы, или новые налоги.
У государства самодержавного, — уничтожившего биржу, усвоившего абсолютные деньги и работающего при помощи системы ссуд и вкладов, как посредник, и системы государственных предприятий при помощи мнимых капиталов, как инициатор, — останется в качестве своей государственной или, что то же самое, всенародной, мирской собственности вся та доля прироста и образования капиталов, которую у парламентарного государства отнимает биржа для образования ротшильдовских богатств.
Поясним это примером.
Представим себе, что страховое дело монополизировано государством. Это и практически давно бы пора сделать, тем более, что у нас есть блестящий пример государственного страхования в Царстве Польском. Получается огромное облегчение для страхователей вследствие удешевления администрации, устранения необходимости заграничных перестрахований, и у государства остается весь тот доход, который в настоящее время идет акционерам русским и заграничным (по перестрахованию). По самой малой оценке, этот доход не ниже десяти-пятнадцати миллионов (цифр под руками у нас, к сожалению, нет).
Далее. Вернемся к примеру железной дороги, выстроенной на мнимый капитал, то есть на выпущенные знаки. Знаки эти усилили в необходимой степени народное обращение, и жечь их не приходится. Дорога — собственность государства, и весь остаток дохода, за расходами эксплуатации — чистый доход государства. Кому шел раньше этот доход? Акционерам, давшим свои готовые капиталы. Кто стоял над акционерами, ощипывая избытки их доходов путем биржевой игры? Гг. X, Y, Z, маленькие доморощенные Ротшильды, знавшие ходы в «сферы» и умевшие узнавать то, чего не знала в данный момент биржа. Подводя итог всей операции, мы увидим, что государство: 1) устранило акционерное, всегда своекорыстное предприятие, побудив акционеров искать помещения своих денег, тихого и нерискованного, во вкладах; 2) лишило наживы спекулятивный элемент на бирже; 3) парализовало образование миллионов у какого-нибудь Полякова, переведя эти миллионы во всенародное, мирское достояние, в государственный запасный капитал.
Третий пример: где-нибудь на Мурманском берегу открыты серебряно-свинцовые месторождения. Трое солидных горных инженеров, составив товарищество, просят у правительства ссуду на эксплуатацию этих рудников. Дело совсем новое, оплодотворяется спавший доселе труд, следовательно, мнимый капитал вполне у места. Дается ссуда из вновь выпущенных кредитных билетов (или из вкладов, ибо вклады при оживлении дел и требовании на них пополнятся всегда вновь выпущенными знаками). Устанавливается процент и погашение, или предприниматели признаются государственными арендаторами. И в том, и в другом случае то, что в политической экономии называется «долею барышей капитала», осталось государственным всенародным достоянием.
Никто не помешает тем же инженерам воспользоваться услугами не мнимого, а настоящего реального, частного капитала и войти с ним в добровольную сделку. Разница будет лишь в том, что частный капитал более склонен бояться риска, ибо у его владельца нет охоты лично ехать на Мурман и нет тех средств контроля, какими располагает государство. Кроме того, мнимый капитал удовольствуется гораздо меньшим, ибо ему важен не столько размер дохода, сколько пробуждение спавшего народного труда и дальнейшая всенародная польза от дела.
Таким образом, мнимые капиталы, пускаемые в оборот государством, и реальные, т. е. частные капиталы будут работать параллельно, не мешая друг другу, и в этом именно и будет заключаться здравая и справедливая экономическая политика. Они не будут мешать друг другу, ибо их цели совершенно различны. Государству важно оживить или улучшить народный труд и создать новое имущество, которое может давать доход хотя бы лишь в отдаленном будущем: государству есть время ждать. Частному капиталу важно заработать немедленно, то есть получить больше, чем ему платят на вкладе. Ясно, что первые капиталы экономическая политика направит хотя и на малодоходные, но государственно-полезные дела, вторые пойдут на дела государству безразличные, но более доходные. Элеваторы, порты, железные дороги, первые (в каком-либо новом деле) фабрики будут строиться на мнимые капиталы, то есть или прямо государством, или при поощрении со стороны государства; подгородные конки, подъездные пути, сельское хозяйство, фабрики, заводы и мастерские будут оборачивать капиталы реальные.
Если мы только представим себе мысленно, какое огромное количество народного труда в России может быть быстро вызвано вот этими мнимыми капиталами, мы легко поймем, как быстро, даже при крайнем бескорыстии государства, скопятся в его руках огромные запасные средства. Вспомним, что наш стомиллионный народ полгода сидит без дела, а в остальные полгода, кое-как ковыряя землю, едва-едва вырабатывает себе годовое пропитание. Вспомним, как выколачивают из него ничтожные, сравнительно, налоги! Вспомним, как ничтожно его потребление и обмен по его совершенной нищете, и мы поймем, что, примись этот народ работать как следует (а он, как мы видели, не может, ибо нет инструмента — денег, ибо деньги спрятались в процентные бумаги и акции), та доля, которая будет падать на мнимые капиталы, ссужаемые государством, быстро станет выражаться в сотнях миллионов рублей.
Чтобы выразить в одной формуле роль здесь экономической политики государства, скажем так:
Государство не отнимет у частного капиталиста, ищущего производительного помещения своих капиталов, ничего, кроме власти, которую на Западе создает капитал и передает бирже. Оно ограничит затем у капитала всякую возможность хищной, спекулятивной наживы, не даст возможности возникнуть Ротшильду и на место его хищных капиталов, ищущих миродержавства, выставит в балансе свои собственные запасные средства, переведет в христианскую мирскую собственность всей православной Руси величины, соответственные тому, или части того, что грабят у западного человечества евреи и на чем они же основывают свою над ним, так непомерно растущую, безнравственную и погибельную власть.
Вот тут-то, размотав этот несчастный клубок до конца, мы и увидим, что эти колоссальные собственные запасные средства государства не только позволят совсем обойтись без всяких займов и процентных бумаг, но по мере своего роста дадут возможность государству, не смотря на постоянное возрастание своего бюджета, приняться за постепенное облегчение существующей податной тягости.
Да, вот одна из великих задач, совершенно неразрешимых при золоте и господстве биржи, и, наоборот, очень легко разрешимая при творческой государственности, усвоившей абсолютно-денежное обращение! Налоги, составляющие государственный бюджет, представляют всенародную складку для произведения необходимых государственных расходов. Образованием собственных, то есть безличных, всенародных источников дохода можно заменить известную часть этих прямых сборов, падающих лично на граждан, или на их личные имущества. В научном отношении не важно, какая именно доля налогов будет замещена собственными доходными источниками государства, важно установление принципа, указание пути к этому возможному замещению. А принцип этот, думается нам, установлен довольно твердо и выражается в нашем десятом тезисе:
При государственном творчестве и запасах является совершенно иной взгляд как на налоги, так и на систему таможенную.
Относительно последней, о которой мы еще не упоминали в нашем исследовании, пока можно сказать, что она изменится в смысле ее подвижности, как органическая часть центрального денежного учреждения. Коль скоро государство возьмет в своп руки истинное управление денежным абсолютным обращением и создаст для этого соответственные органы, в его руках очутится сама-собою монопольная торговля драгоценными металлами, являющимися орудием расчета международного. Другими словами, этот центральный государственный орган будет устанавливать курс на золото.
Коль скоро это достигнуто, всякий таможенный тариф теряет значение. Объявлением курса можно ежедневно регулировать привоз и вывоз товаров, и это установление курса в руках твердой национальной политики будет оружием неизмеримо более острым и гибким, чем тяжеловесный и малоподвижный таможенный тариф. Подробно исследовать этот частный вопрос денежной системы здесь не место, и мы надеемся вернуться к нему со временем, когда придется подвергнуть анализу дальнейшие выводы и последствия проистекающие из нашей истории.
XXI
Нам остается рассмотреть теперь последние вопросы, составляющие органическую часть исследуемой нами денежной системы.
Необходимо, во-первых, указать, в каком виде должны находиться те запасные средства государства, которые представляют мирское всенародное имущество, которые служат фондом на разные экстренные расходы, являющиеся в государственной жизни, и не только позволяют вовсе не прибегать к займам, но, наоборот, постепенно возрастая, дают возможность убавлять прямую податную тягость народа.
При золотой валюте, такого рода запасные средства государства могут состоять, главным образом, вернее единственно, в запасах золота в кладовых национального банка. Земли, леса и всякое другое имущество не творческому государству совсем не нужны, или бесполезны, ибо биржевой режим совершенно последовательно противится всякой государственной собственности. Государству, изображающему только внешний порядок, нечего делать с недвижимыми имуществами, которыми биржа распорядится гораздо лучше, которые она сумеет двадцать раз перебросить из рук в руки, сделав их предметом разнообразнейших спекуляций. Такое государство, даже получив недвижимость, должно стремиться поскорее от нее избавиться, как от чего-то, его роли явно несоответствующего.
Да и самый золотой фонд может быть нужен только для двух целей: для обеспечения денежного обращения, и в этом смысле он опять же принадлежит не государству, а выделенному из него национальному банку, и для военных целей. Только последний фонд, совершенно особый, и может в строгом смысле считаться запасным государственным капиталом.
Государство, работающее при системе абсолютных денег, очевидно, никакого запасного капитала в денежных знаках иметь не может. Оно выше денег, оно творит их само и, следовательно, оно не может ни считать бумажки капиталом, ни помещать в них что бы то ни было. Бумажки для такого государства в лице его государственного ли казначейства, или центрального государственного банка суть мнимые величины, инструмент расчета, но никак не деньги. Бумажный рубль рождается в момент перехода из рук государства в руки подданного и умирает, войдя обратно в центральную государственную кассу. Там, в этой кассе, это костяшки на счетах, это квитки, обернувшиеся в хозяйстве, марки в булочной Филиппова. Там важно иметь этим рублям строжайший учет, но полагать в них какую-либо внутреннюю силу — нелепо.
Но если запасы государства не могут быть в деньгах, то считаться они все же не могут иначе, как на деньги.
Золото, в качестве запасного фонда, тоже может иметь лишь, значение крайне ограниченное и, притом, условное. Золото есть товар, без которого во внутренних сделках и торговле страна может почти вовсе обойтись (предметы роскоши в трудную минуту для народа теряют значение, остается только потребность в хлористом золоте для фотографии и, кажется, медицины). Необходимость в золоте является только при необходимости покупать что-либо у иностранцев, и то только тогда, когда обмен с ними товаров дает баланс не в нашу пользу. Для страны экономически самодовлеющей, то есть имеющей все продукты ей нужные внутри своих границ, такой надобности вовсе не представится при некоторой предусмотрительности. Для России, в частности, потребуется очень немногое. Подробный разбор этого любопытного вопроса читатель найдет в нашей книге: «Деревенские мысли о нашем государственном хозяйстве», в главе «Война и кредитный рубль», где в свое время мы обстоятельно разобрали, какие пустяки нужны нам из-за границы, и прямо отрицали необходимость золота для войны. Если, говорили мы, война победоносна и идет на неприятельской территории, мы посылаем свой хлеб, а все прочее берем путем реквизиций у побежденных. Если война менее счастлива и идет в наших границах, мы опять же кормим армию своим хлебом, а за остальное, ей нужное, платим кредитными знаками, учитываемыми впоследствии. Только современное наше неустройство ставит нас в зависимость от иностранцев, например, отчасти в оружии, в селитре, в свинце. Чтобы заготовить все это и иметь возможность дальше покупать во время войны, мы должны иметь некоторый запас золота, то есть международных денег. Золото же это может быть добыто, как из собственных рудников, так и из-за границы, накопляясь постепенно в руках казны, как избыток платежей иностранцев нам, против наших платежей им11, или, наконец, если война застанет малый военный фонд, как заем у них, который, во всяком случае, и из первых же свободных количеств золота, или иных продуктов, должен быть впоследствии погашаем.
Чтобы определить характер запасных средств государства, необходимо рассмотреть, для чего эти запасные средства могут быть нужны. Про войну мы уже говорили. Остаются: внутренние народные бедствия, как неурожай, разного рода стихийные несчастия, эпидемии, эпизоотии и т.п.; государственные предприятия, имеющие не столько творческий (производительный), сколько оборонительный характер (например, лесонасаждение, борьба с обмелением рек и т. п.). Наконец весьма важное значение запасных средств: расширение государственных расходов, то есть рост расходной росписи и постепенное уменьшение податной тягости населения.
Из внутренних бедствий самое страшное — неурожай. Разумеется, дело идет здесь только о хлебе на продовольствие и на семена. Ясно, что единственный фонд здесь — государственные хлебные запасы. Неурожай и громадный подъем цен в 1891 году выяснил вполне этот вопрос. Мысль П. П. Зубова12, васильского предводителя дворянства — вот прекрасная организация дела. Добавим сюда, что внутренняя торговля хлебом должна быть свободна, а весь вывоз должен составлять монополию правительства, которое может en grand торговать, совершенно не поддаваясь давлению любой европейской биржи, а наоборот, производя само могущественное давление на хлебных потребителей. В случае войны правительственные хлебные запасы окажутся поистине благодетельными и чрезвычайно упростят и удешевят продовольствие армии. В мирное время только при посредстве массовых покупок правительством хлеба в свои элеваторы и можно поддержать, где нужно, цены, ставящие сельского хозяина иногда в критическое положение. Более подробные объяснения в нашу программу пока не входят13.
Борьба с эпидемиями и эпизоотиями, по их преимущественно местному характеру, является вопросом до некоторой степени спорным: государственное ли это в экономическом смысле дело? Не достаточно ли для государства иметь лишь распоряжение и руководство в этой борьбе, возлагая все расходы на органы местного самоуправления и их запасные средства? Но, если бы государству и пришлось уделить на это собственные свои средства, то самое рациональное — заимствовать их из кассовой наличности вкладов, не включая вовсе в роспись, а возвращая вновь на вклад из образующихся свободных средств, то есть, из будущих сверхсметных доходов.
Совершенно то же и при всяком ином государственном чрезвычайном расходе, хотя и вызывающем некоторый народный труд, но не рождающем его, а только претворяющем труд готовый. Спасение реки от обмеления ничего не создаст вновь, а только поддержит существующее, и те же рабочие руки, может быть, с еще большею пользою были бы заняты на другом деле. Здесь народный труд не только не оплодотворяется, но, пожалуй, даже тратится непроизводительно, по нужде, расходуется из запаса, а потому и мнимые капиталы никакого приложения иметь не могут. Ясно, что этот запас только и может быть в том же виде, что и запас всякого иного рода частного труда (капитал — концентрированный труд), то есть во вкладах, в центральном учреждении народного хозяйства. Труд, потребный в этом случае правительству, угнетает до известной степени частный труд на рынке, и это математически точно выражается в угнетении коммерческой операцией казны коммерческих операций частных лиц в учреждении, ведающем вкладами и ссудами.
Поэтому и эта часть государственного запасного капитала не может быть помещена ни в чем ином, как во вкладах. Соответственное учреждение окажется здесь истинным регулятором, с точностью указывающим взаимное соотношение капитала и труда государственного, мирского с капиталами и трудом частных лиц. В этом соотношении и будет лежат истинный государственный запас специального назначения.
Поясним это примером.
Десять лет подряд правительство, допустим, вносило на вклады, ставя в свою смету, скажем, по 3 миллиона рублей на улучшение рек. Образовался фонд в 30 миллионов рублей. В данном году эта сумма вынута и истрачена на реки. Никаких замешательств в денежном обращении не произошло, ибо выем этих денег отразился на денежном обращении как раз настолько, насколько отвлечение на реки массы рук отразилось на промышленности и земледелии. Иначе и быть не может, ибо при системе ссуд и вкладов все денежное обращение является точнейшим отражением явлений жизни, то есть относительного положения в данную минуту труда и капитала.
Таким образом, и самая идея государственного запаса, или запасного капитала в остальной его части, то есть кроме золотого фонда и хлеба, сводится на запас труда, выражаемого в тех же денежных, то есть, ценовых единицах, в которых выражается труд и запасы труда, то есть капиталы у всех граждан государства. Другими словами, пока государство оплодотворяет труд, оно выдает под него авансы, то есть, печатает знаки, но, имея дело с запасом труда готового, оно становится в ряд со всеми отдельными гражданами и хозяйничает, как и они, меряя на ту же единицу и проходя сквозь тот же регулятор.
Как и они, государство, вооруженное лишь колоссальным творчеством, непрерывно богатеет, то есть, располагает все большим и большим количеством продукта и запасного труда. Как и частный капиталист, оно быстро переходит за ту черту, где даже роскошная жизнь не поглощает всех доходов. Капиталист продолжает богатеть, или начинает дарить излишки своим согражданам14 или наконец начинает давить своим капиталом, создавать свою власть и миродержавство, если есть для этого орудие — биржа (например, Ротшильды). Государство, изображающее всенародный мир, начинает равномерно облегчать податную тяжесть своих граждан, убавляя, или вовсе отменяя некоторые налоги (Соединенные Штаты). По существу, это один и тот же процесс, регулируемый нравственным началом, коего применение чрезвычайно облегчается основанными на чисто-нравственном же начале абсолютными деньгами.

XXII
Чтобы закончить настоящее исследование, нам остается выразить в кратких чертах ту экономическую политику, которая, будучи основана на абсолютно-денежном обращении, может создать наилучшие материальные условия для страны, установив истинно свободные и справедливые отношения между тремя основными экономическими элементами: трудом, капиталом и знанием, и предоставив государству, как всю подобающую ему (на западе узурпированную капиталом) власть, так и подобающее ему творчество, вместе с его результатом — собственными, то есть мирскими, всенародными средствами.
Прежде всего эта экономическая политика должна, на основании изложенных начал, установить сеть учреждений, соответствующих абсолютным деньгам. В основу этих учреждений должен быть положен принцип строгого разделения хозяйства собственно государственного (расходы управления, просвещения, обороны, суда и пр., словом, расходы по росписи) от хозяйства народного, заключающего в себе денежное обращение, народный кредит, или в широком смысле управление народными капиталами и трудом.
Сеть учреждений поэтому расположится так:
Наверху: отдельно стоящее учреждение, ведающее государственною росписью, то есть расходами и приходами государства, а также его собственными капиталами и доходами, являющимися долею государства, как результат оплодотворённого народного труда. Это будет в строгом смысле Державная-Казна, соответствующая, в принятой у нас терминологии, части Министерства Финансов, Государственному Казначейству.
Рядом, в совершенной независимости от первого, учреждение, ведающее денежным обращением, народным кредитом и денежною частью всенародных государственных предприятий. Это будет Большая Казна, или по современной терминологии — Государственный Банк.
Внизу, в областях (губерниях) и уездах должны быть Приказы Большой Казны (отделения Государственного Банка первого и второго разряда, слитые вместе с губернскими и уездными казначействами). Сеть этих учреждений должна быть одна, не смотря на одновременные их операции с частными и государственными суммами. Так как счет ведется на одинаковую единицу и движение денег одинаково, то никакого затруднения в счетоводстве быть не может, а между тем, при подобном единстве, Большая Казна может в любую минуту с величайшею точностью иметь все данные, как об общем денежном обращении, так и о специальном состоянии счетов Державной Казны.
Главная задача Большой Казны — управление денежным обращением посредством приема повсюду во всех своих приказах вкладов, выдачи повсюду же ссуд, установления повсюду земледельческого, торгового и промышленного кредита, а также и посредством выпуска в обращение и уничтожения излишних денежных знаков.
При таких условиях всевозможные частные и общественные, или акционерные банки становятся совершенною аномалией и не потому, между прочим, чтобы государство стало их преследовать, или закрывать, а по невозможности конкурировать с совершенно бескорыстным государственным кредитом, довольствующимся самым небольшим чистым доходом в запасные средства государства. Для частного кредита останется лишь одна форма при известных условиях, может быть, еще более выгодная — это общества взаимного кредита.
Кредит государственный уже потому исключит кредит частный, понудит, так сказать, частный капитал пройти сквозь вклады, что в местных приказах примут живое и деятельное участие (оформленное весьма широко уставом) всевозможные самоуправляющиеся местные земские, городские, сословные, торговые и промышленные учреждения и частные союзы и общества. Даже самое установление ссудного и вкладного процентов будет принадлежать местным приказам с ведома и согласия, разумеется, центрального учреждения.
Такова схема организации денежного обращения, в тесной связи с которой будет и экономическая политика государства, уже обрисованная в общих чертах в предыдущих главах и здесь лишь кратко формулируемая.
Эта экономическая политика, во-первых, должна пробуждать народный труд и улучшать формы существующего. Достижимо это посредством как мнимых, так и реальных капиталов, создавая на тех и других льготный, простой и доступный всякому трудящемуся кредит. При всем разнообразии его форм, преобладающими типами будут: кредит земледельческий, ипотечный и мелиоративный — долгосрочный с неизменным на долгое время ссудным процентом. Соответственно этому кредиту имеются и капиталы, ищущие особенно долгого, иногда вечного, и прочного помещения. Таковы капиталы различных учреждений, по-своему нравственно верному и неподвижному характеру как раз отвечающие прочному и солидному ипотечному кредиту. Кредит земледельческий и промышленный оборотный, с более короткими сроками, чем ипотечный, но все еще с долгими сроками, дающий возможность выдерживать на складе запасы произведений и товаров. Ему соответствуют и менее долгосрочные вклады, представляющие капиталы частных лиц, или запасные капиталы общественных учреждений, союзов, промышленных предприятий. Наконец, кредит торговый, учетный с краткими сроками. Ему соответствуют и краткосрочные вклады, или текущие счета.
Включение уездов в сеть учреждений Большой Казны даст полную возможность развивать и мелкий, преимущественно сельский кредит, оживить множество небольших крестьянских и владельческих предприятий и создать столь необходимую зимнюю работу русскому народу. Пусть всякое крестьянское товарищество, всякий отдельный крестьянин, или сельский мир, имеют право кредитоваться и долгосрочно, и краткосрочно, при гарантии в смысле солидности начинания, хотя бы на самые малые суммы, и пусть не возражают, что этот вид кредита потребует чрезвычайно сложной бухгалтерии в уездном приказе и большого персонала. Если бы нынешние уездные казначейства с одним казначеем-бухгалтером и двумя, тремя писарями, ничего иного не знающие, как выдавать жалованье, оплачивать купоны и принимать налоги от старост и старшин, обратились в огромные палаты, с многочисленными отделениями и множеством служащих, это обозначало бы только, что уезд делает огромные обороты, что он живет. Очень возможно, что практика вызовет вскоре и новые, еще более мелкие, учреждения, подведомственные Большой Казне — кредитные учреждения приходские (когда же станет, наконец, приход, а не бумажная волость низшей административно-земской единицей?!). Но это уже частности.
Возвращаемся к экономической политике. В области денежного обращения ее вторая формула: увеличивать собственные средства государства, то есть, капиталы и запасы всенародные. Центральным органом здесь является также Большая Казна, эти капиталы создающая и управляющая их обращением, и затем Державная Казна, их расходующая, вместе с теми средствами, которые собираются с народа на расходы государственные.
Мы уже достаточно выяснили, кажется, способ и условия образования и помещения государственных запасных капиталов. Здесь может идти речь только о счетоводстве и об операциях с ними Большой Казны. Капиталы эти будут, очевидно, на вкладах наравне со всякими другими общественными и частными капиталами, но в банковой деятельности учреждения их значение в виду несколько особого их характера будет иное. Запасы народного труда, в них выраженные, в общих оборотах казны, будут тем же, чем балласт на корабле; при усиленной нагрузке излишний балласт снимается, но он же необходимо увеличивается при нагрузке малой, дабы придать судну надлежащую осадку и, следовательно, надлежащую устойчивость.
Переводя этот пример на формы государственного хозяйства, его можно выразить так: государственные запасные капиталы, выражающие концентрированный народный труд в распоряжении Державной Казны, представляют в операциях Большой Казны подвижной, сжимаемый и расширяемый по требованию минуты элемент. В тяжелую для государства минуту это прямо расходуемые запасные средства (от чего, разумеется, пострадают косвенно текущий труд и капиталы, но ведь тем же и отличается трудная минута); в спокойное время, при оживлении народного труда, капитал этот должен возрастать, то есть, налоги быть больше, в обратном случае, то есть, при застое налоги должны уменьшаться.
Вот формула совершенно неизвестная западной финансовой теории, но представляющая прямой вывод из нашей теории абсолютных денег. Согласимся, что подобный регулятор представляет для государства огромную важность, ибо три рубля, взысканные с гражданина, выгодно работающего, легче для него иногда, чем рубль, взысканный с него же в минуту кризиса. А западная финансовая система дает как раз обратное. Именно в минуту тяжелую для граждан и должны увеличиваться их жертвы на свою государственность.

XXIII
Мы были бы несправедливы к представителям западной науки, если бы вздумали приписывать исключительно русской мысли возникновение и развитие вышесказанных здесь положений. Среди западных экономистов совершенно особняком стоит великий немецкий мыслитель (хотя и славянского происхождения), Родбертус-Ягецов, который в одном из своих превосходных трудов с величайшей ясностью охарактеризовал денежную историю человечества и прямо высказал мысль о бумажных деньгах, как о завершении его трудного и болезненного финансового развития. Это не глубокое и подробное научное исследование, это лишь беглая заметка в форме объяснительного примечания к другому труду, но это примечание отбит томов. Вот оно:
«Деньги, как ликвидационное средство разделения труда, развиваются по трем главным историческим моментам. Сначала они еще вполне товар, затем они служат уже только показателем цены и удерживают свое качество товара только для тою, чтобы правильно показывать. В-третьих, они не нуждаются уже более в товарном качестве, но не суть еще исключительно только квитанция и перевод. Эти три фазы денег вполне соответствуют трем хозяйственным фазам (то есть ойкос, или семейно-родовое хозяйство, полис, или хозяйство земледельчески-городское и современное государство). Пока оборот имуществ покоится еще на тяжело обращающемся механизме денег, которые словом ресипиа напоминают о своем происхождении и, следовательно, существуют ли они еще в быках, или уже в золоте, сами еще обращаются вместе, как товар, до тех пор все еще существует натурально хозяйственное положение, хотя бы обращающиеся суммы составляли тысячи фунтов золота (или 683 вагона французского национального банка), как они обыкновенно также и циркулируют в действительных весовых фунтах… Если же затем деньги приобретают в большей мере значение показателя и удерживают свое товарное качество только еще как предполагаемое ручательство за правильность показания, то есть, это качество товара исполняет еще только субсидиарную задачу быть регулятором потребления, равномерного с производством, тогда, натурально-хозяйственное положение вытесняется денежно-хозяйственным, но оно пока только еще именно денежно-хозяйственное, а не кредитно-хозяйственное. Таково положение денег в нашем теперешнем состоянии: товарные обороты гораздо менее совершаются посредством денег, чем вычисляются на деньги, сравниваются с последними. Деньги же в качестве товара выступают только еще, как конечный регулятор ценности (точнее, как единица измерения. Авт.). Между тем, кредитно-хозяйственный характер обнаружится только тогда, когда деньги сделаются исключительно только квитанцией, переводом, когда они окончательно выбросят за борт свое товарное качество и в состоянии будут сделать это по той причине, что тогда будут уже существовать такие социальные учреждения, которые дозволят оказывать полное доверие даже такому нефундированному (необеспеченному) показателю цены. «Насколько лежит еще в будущем осуществление этих условий, настолько еще мы удалены от наступления кредитно-хозяйственного периода»15.
Вот блестящее научно-экономическое и философское подтверждение изложенной нами в этих статьях денежной теории. Мы начали именно с того, на чем остановился великий экономист. Дело в том, что наши бумажки историческим путем уже стали абсолютными деньгами, разошлись с золотом и совершенно утратили свое значение денег-товара. На Западе еще во всей силе продолжается период товарно-денежного хозяйства, у нас уже совершился переход к абсолютно денежному хозяйству. Те условия, о которых мечтал Родбертус, то есть, необходимый элемент доверия и соответствующие учреждения, — у нас на половину имеются. Непоколебимое доверие к верховной власти налицо, на нем построен весь наш государственный быт. Недостает надлежащих финансовых учреждений, но их не так трудно создать. Зачем же возвращать Россию к пережитому ею и, по меткому выражению Родбертуса, выброшенному за борт денежному хозяйству? Зачем добиваться и искать того, чтобы золото, переставшее быть у нас деньгами и ставшее ценным товаром и деньгами только международными, вновь овладело нашею финансовою системой? Не мешайте естественному прогрессу (в хорошем смысле), не мешайте России идти по тому пути, по которому Бог видимо ведет ее впереди других племен и народов, заставив, хотя и со страшною болью, выработать (или подойти к выработке) идеальную политическую форму государственности, и теперь, принуждая ее вырабатывать новую и совершеннейшую, чем где-либо, денежную систему. Повторяем: будем глядеть вперед, а не назад. К золоту мы не вернемся и вернуться не можем. Утешимся. Золото — отжившая рабская и языческая форма денег. Рабская потому, что приводит естественно к господству капитала над трудом, еврея над христианином, биржи над церковью. Языческая потому, что золото-деньги исключают нравственную роль государства. России предстоит, с болью, жертвами, недоразумениями и ошибками, конечно, выработать систему христианских денег, то есть, таких, при которых денежный знак является безусловно послушным оружием в руках христианского государства и не искажает формы труда и жизненных основ христианского общества, а мы, словно евреи вокруг золотого тельца, плачем и рыдаем, что история разрушает этого божка…
Вот почему мы повторяем с особенною настойчивостью: будем же наконец смотреть на деньги, как на орудие учета народного труда, знаний и капитала. Только этот ясный и простой взгляд выведет нас из тех финансовых дебрей, в которых беспомощно бродят гг. Гурьевы и Ко, предлагая проекты один другого страннее и нелепее. Поймем же наконец, что нам нужно одно единственное условие:
Найти денежную единицу, которая была бы постоянной сама по себе, а не по отношению к золоту.
Эта единица у нас есть. Ее дала нам история. Это бумажный рубль, выпускаемый верховною властью. Условия его постоянства определены нами подробно раньше. Постоянство это — его нейтральность, его безразличие, его невмешательство в те сделки, которые при помощи его совершаются. Чтобы это условие было достигнуто, рублей в каждой точке русской территории нужно на лицо столько, сколько потребует жизнь. Если этих рублей меньше, недостаток их давит труд, знание и капитал в одну сторону. Если их больше — в другую. Спасение от зла — устройство правильных органов денежного хозяйства, где рубли рождаются, действуют и исчезают совершенно автоматически, то есть, как перевод, как квитанция, а не как самостоятельный товар…

XXIV
Теперь, надеемся, оправдан и наш последний, одиннадцатый тезис:
Осуществление в полном виде системы финансов, основанной на абсолютных деньгах, изменит самый характер современного русского государственного строя, освободив его от посторонних влияний, усилив его нравственную сторону бытия и дав возможность проведения свободной христианской политики.
В самом деле: бумажные деньги при стройности и полноте учреждений и надлежащей экономической политике являются удивительным организатором и счетчиком народного труда. При бумажных деньгах только и возможна идеальная свобода, как государства, так и его отдельных граждан от всякого поползновения с чьей-либо стороны узурпировать власть. Эта власть остается за тем, кому она исторически принадлежит и остается в ее чистом, свободном виде. Такая власть, отданная добровольно, являющаяся тяжким бременем, великим подвигом, а не торжеством, не целью, и будет властью истинно христианскою, а освобождение трудящихся и сберегающих от биржевого насилия, хищной еврейской власти золота и неминуемых социальных катастроф, будет тем торжеством христианской цивилизации, которую утратил Запад, и духовно, и научно, и экономически сбившись с дороги.
Да, читатель! Позвольте в заключение этих бесед высказать нашу главную, основную руководящую мысль. Христианская истина, неся человечеству свет истинной свободы, одна, только одна способна дать критерий и для христианской политики, и для христианской науки, и для христианской экономики. Отживающая и подошедшая к абсурду и самоубийству цивилизация Запада характеризуется тем, что во всех областях, мало-по-малу, поставила основой грубый, бессмысленный и злой физический закон необходимости. Этот закон материализма, двинув вперед науки точные и создав великие успехи техники, овладел затем и душой человека, убил ее свободу, отрекся и от самой души, низложил в гордыне своей Творца и Спасителя душ. Дальше идти некуда… Побежденные стихийные силы в природе воскресли в буйствующей душе человека и погубили ее. Для западной цивилизации уже начинается тьма, небытие. У динамита нет ни мысли, ни оправдания, ни философии. Его девиз один — гибель всему. И Запад гибнет в страшных конвульсиях.
Припомните Сантандер и Барцелону, прочтите письмо маленького, ничтожного и бесцветного анархиста Лотье, вонзившего ни с того, ни с сего нож в сербского посланника Георгиевича, и вы увидите, что это наивное признание дикаря — последнее строго логическое слово западной цивилизации, эпитафия над ее могилой.
Да, эта цивилизация погибла. Ее когда-то гордые носители, ее изжившие и пережившие, с надеждой и детской радостью встречают в самом всемирном центре этой цивилизации грядущую другую, жадно ловят новый свет с Востока.
И эта цивилизация идет совсем новая, совсем другая, с другим основным законом, законом свободы во Христе. Задача этой цивилизации: вернуть вновь в подчинение стихийные силы, сложить вновь к подножию веры слепой закон необходимости, вознести и очистить душу человеческую.
Экономия и финансы — суть великие орудия общежития человеческого. В руках у закона необходимости они приспешили лишь смерть цивилизации Запада. Освещенные и согретые законом христианской свободы, они возродят наше общежитие и создадут и истинную государственность, и истинную христианскую цивилизацию. Падет биржа, ставшая Церковью, и воссияет истинная Христова Церковь.

Часть II

Опыт практической организации бумаго-денежного
обращения и народного кредита

I
До сих пор мы изучали лишь общие законы работы абсолютных знаков, почти не спускаясь в частности и не ставя вопроса об организации центрального народно-финансового органа. Мы назвали лишь его Большою Казною в отличие от Казны Державной, финансового органа собственно государственного. Мы выяснили в общих чертах функции того и другого и теперь должны перейти к практической стороне дела и попытаться решить следующий вопрос:
Какова же должна быть надлежащая организация Государственного Банка, или как мы его назвали, Большой Казны, ибо пора бы уже, казалось, отрешиться нам от этой иностранной терминологии, русский язык не обогащающей, а только уродующей.
Исходя из высказанных нами теоретических положений, не трудно усмотреть, что для постановки на правильных началах центрального государственного учреждения, ведающего денежным обращением, необходимо иметь в виду его главное назначение: быть экономическим сердцем страны и, подобно тому, как живое сердце безраздельно с кем бы то ни было управляет кровообращением, так и Большая Казна должна одна безраздельно управлять денежным обращением.
Сходство обоих процессов в самом деле поразительное. Кровь, окисленная в легких, исходит из сердца по артериям, производит работу в волосных сосудах и возвращается в сердце по венам, чтобы вновь, окислившись в легких, идти в обращение. Бумажка, выйдя из Большой Казны, проходит по ряду артерий, совершая постоянно свою счетную работу (осуществляя, учитывая и заключая сделки), и возвращается назад истрепанная, разорванная, засаленная.
Бумажки сжигаются, затем возрождаются в Экспедиции Заготовления Государственных Бумаг и вновь выталкиваются в обращение. И совершенно так же, как в теле человека, часть крови по особым артериям и венам питает и само сердце (Большую Казну) и голову (правительство), — так в государственном организме часть текущего народного труда, изображаемого денежными знаками, питает собственно государство, в лице его многочисленного служебного персонала.
Comparaison n’est pas raison, положим, но такая поразительная аналогия процессов невольно наталкивает на мысль, что первое условие здоровой деятельности Большой Казны — есть полнейшее единство ее органов.
Не будем пока говорить об абсолютных, или кредитных деньгах; рассмотрим вопрос об организации центрального денежного органа в государстве, аналогичного по своему устройству и при деньгах, опирающихся на фонд, и при деньгах абсолютных.
Что мы видим сейчас в России?
На лицо как бы два главных сердца с их системами кровеносных сосудов и множество сердец дополнительных, связанных, однако, с одним из главных сердец.
Во-первых, нынешний Государственный Банк и его конторы и отделения. Эта сеть имеет кровообращение по очень грубым сосудам. Волосных сосудов, где идет самая главная работа, у нее почти вовсе нет.
Во-вторых, Государственное Казначейство, имеющее очень сложную систему сосудов, но тело вовсе не питающую. Уездные казначейства высасывают часть крови (денежного средства) из организма, но эта кровь, попадая в сердце, идет не на питание всего тела, а лишь на питание некоторых органов при истощении остальных, отчего питаемые органы безмерно утолщаются (жалованья, бюрократия и ее непомерное развитие, стремление всех попасть в чиновники, т. е. пристроиться к одной из питающих артерий).
В-третьих, отдельные сердца, с их отдельными системами — частные и специальные государственные банки. Функции этих сердец, будучи даже отдельно возможно совершенными, не могут быть плодотворными потому, что зависят от главного органа кровообращения, функционирующего неправильно и располагающего недостаточным количеством крови. Совсем другое было бы дело, если бы эти банки были самостоятельно эмиссионными, как в Америке, но наше государственное устройство имеет иной тип, оно не могло примириться даже с такой невинной, но очень плодотворной вещью, как мальцевские деньги, ходившие полным курсом по всей Калужской губернии, и недавно еще засудило одного из южных предводителей дворянства за квитки, которые, при вопиющем недостатке денежных средств в местности, ходили как государственные бумажки.
Оставляя физиологические сравнения, мы видим, что сеть органов Государственного Казначейства не имеет ничего общего с сетью органов Государственного Банка, вследствие чего денежное обращение терпит огромный ущерб и деньги неминуемо застаиваются и делают долгие и бесполезные передвижения. Частные банки, будучи в тесной зависимости от Банка Государственного, ничего иного не делают, как торгуют деньгами по мелочи и подчиняют общественный кредит произвольным и совершенно бесполезным стеснениям, давая возможность наживаться своим акционерам и разным ростовщикам и задерживая нормальный ход промышленности и торговли.
Поэтому, первая задача переустройства наших финансовых учреждений состоит в том, чтобы привести их к полному и безусловному единству. Деньги должны обращаться внутри только одной сети сосудов или органов. Сквозь эту сеть по счетам, т. е. книгам, на бумаге могут проходить какие угодно капиталы, но всякая уплата денег и всякое их получение должны производиться только одним из органов этой единой сети, центр коей, экономическое сердце, должно находиться вполне в области деятельности и власти государственной. Практически это можно себе представить так:
Центр системы, эмиссионное, кредитное и расчётное учреждение — Большая Казна. Во главе ее — министр Народного Хозяйства или, по древнему, как сочтется наиболее подходящим, напр. боярин Большой Казны, или Большой Казначей (в отличие от Державного, или Государственного Казначее).
Органы ее: приказы областные и уездные, совмещающие в себе все отрасли денежного хозяйства в провинции. Меньшие органы, если представится надобность — Приходские Казны.
Становятся излишними: Государственное Казначейство и все его- особые органы. Собственно, государственное хозяйство будет представлять лишь счет денежных сумм исключительно бюджетных и запасных (всенародные капиталы) и будет вестись особым учреждением — Государственною или Державною Казною, с Державным Казначеем во главе, по приказам которого Большая Казна будет также получать и выдавать, как и по приказам иных своих клиентов.

II
Совершенно очевидно, что Большая Казна должна быть совершенно самостоятельна и независима от других государственных органов. Поэтому, смешение в одном лице двух столь различных функций, как управление народным денежным обращением и движением собственно государственных приходов и расходов по росписи — явление совершенно ненормальное. Министр финансов, которому с одной стороны нужно заботиться и вести хозяйство народное, требующее часто великих жертв от государства, с другой стороны, с того же народа и его хозяйства изыскивать средства на содержание и расходы государственного аппарата, попадает в самое неловкое и двусмысленное положение. Сами собою интересы бюджетные, как ближайшие и виднейшие, берут верх, и вся задача министра финансов сводится на искусное составление и исполнение росписи при помощи различных биржевых и банковых комбинаций, а главное, путем беспрерывно увеличивающихся разного рода займов и налогов. Народное хозяйство остается совершенно в стороне, предоставленное самому себе. Государственный Банк живет своею почти замкнутою жизнью и в его нынешнем виде совершенно не в состоянии ответить не только нуждам народного хозяйства, но даже нуждам денежного обращения, регулируемого совершенно произвольно, на основании соображений, которые нельзя не назвать попросту странными.
Так, кредитных билетов обращается в стране ничтожное количество (около 1 100 миллионов). В обеспечение их размена имеется значительный золотой фонд, который, однако, в размен не пускается. Новые выпуски в гомеопатических дозах производятся, отчисляя в фонд новые количества золота рубль за рубль. Рассчитывают, что этим путем удерживается международная ценность рубля и его внутренняя покупная стоимость, между тем, курс не повышается, колеблясь, по совершенно иным законам. И вдобавок и министр финансов, и управляющий Государственным Банком лишены всякой возможности знать, довольно ли в стране менового денежного средства? Об этом можно лишь говорить гадательно. Вот почему такой глубоко разумный и плодотворный акт верховной власти, как ассигнование в 1892 году 94-х миллионов новых кредитных билетов на постройку Сибирской дороги, был обставлен в финансовом ведомстве весьма оригинальными, но совершенно излишними оговорками. Говорилось, что это не новые деньги, а старые, изъятые, но случайно не сожженные. Эта оговорка не точна ни нравственно, ни фактически. Во-первых, если по указу Государя такие-то кредитки изъяты из обращения и их повелено сжечь, то будь они действительно сожжены, или только приготовлены к сожжению, для граждан этих денег уже не существует. Во-вторых, ведь те бумажки были старого образца. Их все равно надо сжечь и выпустить новые. А так как мы имеем здесь дело не с бумажками в материальном смысле, а с нравственными величинами, то ясно, что сжег те бумажки не огонь теперь, а указ Государев тогда, и на постройку Сибирской дороги выпускаются16 новые знаки и выпускаются самым плодотворным образом в качестве мнимого капитала, который оплодотворит долю народного труда, обратит выпущенные знаки в деньги, и дорогу, великую Сибирскую дорогу, прямо подарит государству. Ясно, что если теперь этот акт имеет вид какой-то уступки, компромисса перед господствующей теорией, то его великое практическое значение этим не умаляется, а только с ясностью выступает на вид несостоятельность господствующей теории и жалкое положение центрального органа денежного обращения, никак не могущего предугадать, какие изменения на денежном рынке произведут эти вновь выпускаемые 94 миллиона.
Из этого примера, независимо от коренных недостатков существующей денежной системы, явствует, что управление Большою Казною должно быть совершенно самостоятельно, и что глава этого ведомства должен занимать не подчиненное и второстепенное положение в министерстве Финансов, а по крайней мере, одинаковое с другими министрами. Другими словами, народное денежное хозяйство (Большая Казна и ее органы) должно ведать одно независимое учреждение, государственную роспись (Державную Казну) другое. Во главе каждого из этих учреждений должны стоять лица (Большой Казначей и Державный Казначей) независимые друг от друга, хотя и работающие согласно во всех общих вопросах и имеющие каждый свой особый самостоятельный доклад у Государя, только причем верховная власть и может иметь полную свободу и полное всестороннее освещение для своих определений.
Итак, основные задачи Большой Казны должны быть:
1. Управление народным денежным обращением, т. е. выпуском и уничтожением денежных знаков.
2. Монопольная торговля золотом, т. е. битье монеты для международных расчётов, покупка и продажа драгоценных металлов.
3. Битье разменной внутренней монеты.
4. Заведывание всеми формами государственного кредита, долженствующего вытеснить мало-по-малу все формы частной торговли деньгами. Операции с вкладами и ссудами.
5. Производство всех денежных операций Державной Казны.
6. Обороты со всенародными (государственными) запасными капиталами, денежные обороты и расчёты по всем государственным предприятиям, заведывание международною хлебною операцией и хлебными государственными запасами, заведывание добычею золота.
Основные задачи Державной Казны будут:
1. Составление государственной росписи.
2. Производство всяких сметных и чрезвычайных государственных расходов, посредством приказов Большой Казне и ее местным органам.
3. Изыскание и получение всяких государственных доходов и образование государственных капиталов и запасов. Исчисление, установление и взимание всяких налогов посредством местных органов Большой Казны.
Очевидно, что обе эти области в известных отраслях тесно соприкасаются друг с другом, а потому требуют дружной, совместной работы. Недоразумений быть не может никаких на том основании, что основным принципом деятельности Большой Казны будет точность и строгость учета всех операций, ради свободы и независимости народного труда и капитала, основным принципом деятельности Державной Казны — изыскание средств для возможно широкой и плодотворной деятельности государственного аппарата при наибольшем развитии собственных средств государства и наименьших пожертвованиях частных лиц. Деятельность Большой Казны будет иметь в результате отчисление все больших и больших средств во всенародное достояние, т. е. в распоряжение Державной Казны. Этот именно факт и устраняет всякие пререкания, устанавливая полнейшую ясность компетенций. Большая Казна только регулятор денежного обращения и косвенно народного труда. Она только оберегает его от расстройства. Державная Казна-хозяин коллективного, безличного, всенародного, т. е. государственного блага. Противоречия в деятельности обоих этих ведомств возможны только в одном случае, именно, когда народу приходится жертвовать на свою государственность в ущерб своему благосостоянию и труду. В этих случаях у престола Царя являются обе стороны: народный труд, в лице главы Большой Казны и государство, в лице главы Державной Казны, и свободной власти Государя принадлежит по разуму и совести постановить свое безапелляционное решение. Это совершенно противоположно нынешнему порядку, где в подобных случаях обе стороны совмещаются в лице министра финансов, который представляет на рассмотрение и утверждение Государя свое готовое уже, составленное и мотивированное мнение.
Таким образом, необходимость в низших органах для Державной Казны совершенно устраняется. Наоборот, тем ярче выступает необходимость полной и совершенной организации местных органов денежного обращения, кровеносной сети сосудов Большой Казны. Деятельность этих органов сама собою приурочивается к административному и земскому делению России на области (губернии) и уезды. В каждой губернии и в больших торговых и промышленных центрах должны быть более сложные органы денежного обращения; в уездах, в меру более простой деятельности, органы менее сложные. Наконец сеть этих учреждений может заканчиваться селом, где возможны настоящие кровеносные волосные сосуды, в виде простейших органов получения и выдачи денег — приходских касс. Нельзя же допустить, повторяем, чтобы нелепая, бумажная волость долгое время еще могла оставаться земскою и административною низшею единицею.
Деятельность областного (губернского) Приказа Большой Казны, или просто Областной Казны должна заключаться в следующем:
1) В заведывании всеми отраслями вкладной и ссудной операции, т. е. в приеме вкладов и выдаче ссуд на все сроки. Таким образом, местный долгосрочный ипотечный кредит сосредоточивается в этом учреждении.
2) В управлении местным денежным обращением посредством изменения высоты вкладного и ссудного процентов на всю область по постановлению местного совета казны в пределах норм и правил, установленных Большою Казною, или с ее разрешения (а также по ее распоряжению) в случаях необходимых уклонений за эти нормы.
3) В обращении принадлежащих государству и местному областному земству капиталов.
4) В производстве всякого рода современных банковых операций, в том числе комиссионных, как для государства, земства и городов, так и для частных лиц и учреждений.
Деятельность уездных Приказов Большой Казны или Уездных Казен будет обнимать собою:
1) Вкладную и ссудную операцию по процентам, уставляемым Областною Казною. Среднесрочный и краткосрочный кредит. Текущие счета.
2) Обращение местных, государственных и уездных земских капиталов.
3) Производство всякого рода банковых операций, необходимых для местной торговли и промышленности.
Наконец, Приходская Касса или Казна будет представлять собою нынешнюю, несколько расширенную, ссудо-сберегательную кассу Государственного Банка с приемом на вклад мелких народных сбережений, с выдачею мелких же ссуд и с производством в известных пределах переводов и текущих счетов.
Нечего и говорить, что всем этим учреждениям должен быть придан характер полнейшей самостоятельности действий, разумеется под строгим контролем центрального учреждения и специальных контрольных органов государства на основании весьма широкого, но и весьма точного регламента. Нет никакого смысла, чтобы эти учреждения за всякой мелочью, за всяким пустяком обращались в столицу за разрешением, внося невыносимые проволочки в живое дело и слагая с себя ответственность именно в том случае, где эта ответственность важнее всего. Теперь, например, отделения Государственного Банка, а также отделения Крестьянского и Дворянского банков лишены всякой самостоятельности и входят с представлениями поистине нелепыми, (например, о разрешении некоторых кредитов), как будто в Петербурге лучше, чем на месте, в Твери или Новгороде, знают о положении дел или имений такого-то.
Эта же самостоятельность имеет и ту превосходную сторону, что вызывает к жизни местную общественную самостоятельность. И Областной, и Уездной Казне, как банковым учреждениям, придется работать, соприкасаясь со всеми почти местными экономическими силами. Это соприкосновение выразится во множестве самостоятельных учетных комитетов вокруг каждой казны, соответственно разным видам кредита (например, учетный комитет от землевладельцев, от фабрикантов и промышленников, от городских и сельских торговцев, от крестьянских обществ, от крестьянских кустарных и промышленных товариществ и пр., и пр.). Затем, в тесную связь с местною казною станут областное и уездное земство и городские управления. Казна, став живым местным экономическим центром, не может не оживить и всей местной жизни, создав для самоуправления категорию реальных, жизненных, а не мнимых бумажных интересов. При надлежащем контроле со стороны государства злоупотребления почти не будут возможны. Еще большее оживление почувствуется в селе, ныне совершенно лишенном всякого кредита и всяких оборотных средств. Богачи до сих пор держат свои сбережения в кубышках, а народу предоставляется кредитоваться у кулаков по 5 и до 10 коп. за рубль в месяц.

III
Наши финансисты ломают головы и копья над двумя вопросами: во-первых, откуда достать денег для развития самонужнейших форм кредита, без которого совершенно парализован народный труд; во-вторых, что делать с нашим огромным государственным долгом, платеж процентов по которому, несмотря ни на какие конверсии, переходит за 1/4 миллиарда в год!
Они и не подозревают того, что это ведь две половины одного и того же вопроса, только искусственно расколотые. Труд прошедший (богатство, капиталы) отделен от труда настоящего и будущего, заперт искусственно в кладовые Государственного Банка (по последнему балансу на хранении ценностей, т. е. процентных бумаг в этом учреждении, 2 1/4 миллиарда при денежном обращении в 1 100 млн.) и вместо того, чтобы помогать труду настоящему, его же угнетает платежами по купонам.
Чтобы поднять народный труд и благосостояние, нужно широчайшее развитие кредита — с этим, кажется, согласны все. Чтобы развить повсюду потребный кредит, нужно такое количество знаков, чтобы всякая серьезная сделка (не один учет векселей только), всякая мелиорация могла осуществиться, чтобы учреждение кредитующее никогда не говорило: «нет денег».
С другой стороны, платеж по бесчисленным российским купонам идет прямо из бюджета, т. е. из налогов, совершенно высасывая страну. Почему бы этот платеж не переложить с изнемогающего нынешнего труда на труд будущий, который эти же самые капиталы могут и вызвать?
Если бы нам не остались в наследство эти безрассудные 4 миллиарда (или более) долгов, сделанных почти все искусственно, народный кредит мог бы быть прямо организован из мнимых капиталов, т. е. на выпуск новых знаков в меру их потребности, и тогда весь доход с кредита, все «вознаграждение капитала» пошло бы во всенародное мирское, государственное достояние (см. первые главы); теперь, к несчастию, этого сделать нельзя. Пускать в народное обращение приходится готовые, уже образовавшиеся капиталы, а потому понято — и доля вознаграждения пойдет им, а не государству и накопление всенародного запаса будет совершаться значительно медленнее.
Позволим себе пояснить это реальным примером: возьмем какую-нибудь отдельную губернию, например, Смоленскую. Пусть будет перестроен Государственный Банк и открыта Смоленская Областная Казна (Смоленское отделение Государственного Банка) и двенадцать уездных. Образован ряд учетных и мелиорационных комитетов, открыты разнообразные виды кредита и прием вкладов. Обращается сейчас в губернии такое количество знаков, на котором ни кредита развить никакого нельзя, ни вкладам образоваться не из чего. Остановка будет за знаками. Откуда их взять?
Представим себе, что государство, ранее сделавшее консолидацию знаков в процентные бумаги, поступит обратно — произведет ликвидацию. Оно снимает с рынка, погашает вновь выпущенными знаками какой-нибудь свой заем. Владелец 4% бумаги решительно ничего не потеряет, а будет даже благодарен если у него возьмут его облигацию, стоимость которой вечно колеблется, и выдадут вкладной билет, разменный по предъявлению в любом учреждении Большой Казны. Тогда эти выпущенные деньги и составят вклад, например, хоть в ту же Смоленскую казну и на этот вклад и могут начаться ее первые расширенные кредитные операции.
В результате: государственный бюджет освобожден от платежа процентов по займу, владелец капитала спокоен за размер своего имущества, его деньги работают, а не истреблены, трудящийся заемщик имеет к услугам деньги-орудие, деньги-капитал по условиям свободного соглашения, а не на ростовщических началах, и затем в пользу государства остается весь чистый банковский заработок кредитного учреждения, т. е. разница между ссудным и вкладным процентом за покрытием административных расходов.
Разумеется, сразу сделать что-либо подобное в огромных размерах, например, ликвидировать весь процентный долг, трудно. Этим можно вызвать если не потрясение, то жестокую лихорадку и в земледелии, и в промышленности. Но это может случиться лишь тогда, когда кредит, устроенный в областях, будет безрассуден, недостаточно строг и обдуман и вообще выше, чем кредитоспособность, или, что-то же самое, готовность к труду населения и технический уровень предпринимателей.
Разумеется, сейчас четыре миллиарда процентных бумаг, разменянные на знаки, поглощены промышленностью, торговлей и земледелием быть не могут, или, другими словами, земледелие и промышленность не могут добровольно и свободно переложить на себя из бюджета все 250 миллионов рублей, ищущих на уплату купонов. Значительную часть придется по-прежнему взыскивать в виде налогов, но важно то, что кредит станет расти и расширяться, и в несколько лет будет достигнуто правильное, здоровое размещение всех выпущенных знаков. Разумеется, также, что государство должно к этому приложить все усилия и помочь возникновению новых форм труда, о чем речь впереди.
Пока нам довольно выяснить первый и второй шаги на пути нашего финансового излечения. Первый шаг — переустройство денежных учреждений, образование сети органов Большой Казны и открытие очень строгого и осторожного, но разностороннего и разнообразного кредита и прежде всего в уездах. Второй шаг: ликвидация процентных бумаг с переводом их во вклады, причем эта ликвидация может быть сделана или единовременно, путем обмена бумаг на другие, или последовательно, по мере выясняющихся нужд страны в денежных средствах. Процесс будет по существу один и тот же, но его обстановка в том и другом случае будет несколько иная, и это мы сейчас рассмотрим.
Мы говорим, разумеется, только о долгах, заключенных в кредитной валюте, и прежде всего о чисто государственных долгах, затем о займах на специальные цели, как напр. на железные дороги, дворянский и крестьянский кредит и т. д. О долгах металлических говорить не будем, так как условия их ликвидации совсем иные. Кредитный долг может быть погашен простою выплатою капитала в кредитных рублях, или выдачею вкладного билета разменного по предъявлению. Долг металлический может погашаться или металлом, что уничтожило бы наши запасы золота, или металлическими же, но истинно разменными обязательствами, которые точно также поставят в опасность золотую наличность России.
Наконец, металлические долги стоят как бы вне общей внутренней денежной сети. На их погашение могут быть обращаемы добываемое золото и золотые доходы казны, напр. таможенный. Недостаток этих средств может покрываться усиленной расплатой продуктами народного труда, причем, как только наш международный баланс станет заключаться в нашу пользу, так внешний долг будет сам собою убывать. Говорить поэтому будем лишь о наших долгах кредитных.
И так, могут представиться два способа: единовременная ликвидация и постепенное снятие с рынка займа за займом.
Выгоды первого способа неоспоримы. Достаточно исчислить приносимые теми или другими бумагами доходы и фиксировать их, имея в виду лишь одно: чтобы владелец капитала получал столько же дохода, сколько и раньше. Капиталисту все равно, если он получал 4 1/2 рублей со ста рублей капитала, или будет получать четыре со ста, если при этом его капитал возрастет до 112 1/2 руб. и, следовательно, будет приносить те же 4 1/2 руб. Следовательно, в этом случае ликвидация будет простым расчетом доходности и перечислением капитала. При этом заемщику дается бумага, никаким колебаниям не подверженная и во всякую минуту разменная. Очевидно, эти ее преимущества могут быть уравновешены незначительным понижением процента.
В результате операции получится огромный капитал вкладов, с которым государство пусть на первых порах и не знает, как поступить производительно. Оно платит по ним проценты, кроме той части вкладов, которая соответствует уже выданным ссудам. На остальные идет платеж прямо из бюджетных средств, и разница с нынешним положением будет лишь та, что по мере развития кредита платеж этот будет убывать, пока не прекратится вовсе.
Во втором случае, т. е. когда займы будут сниматься последовательно, произойдет следующее: государство назначило, положим, вкладной процент 3 1/2. Бумага приносила 4 1/2 %. К моменту ее выкупа ее цена возрастет против номинальной как раз настолько, что новый процент по вкладу и старый по купону почти сравняются. Заемщик, получивший свой капитал бумажными рублями по биржевой цене и сдавший эти рубли во вклад, ровно ничего не потеряет и не выиграет.
Со снятием с рынка одного, двух, трех займов, биржевая ценность или курс остальных неминуемо повысятся. Есть экономический закон, по которому доход от всякого рода капиталов в данное время стремится к равенству, и потому ясно, что относительно своей биржевой цены и 3%, и 41/2 %, государственная бумага одинаково доходны.
Повторяем: процесс тождествен, и вся разница будет лишь в том, что так как на всякой денежной конверсии или ликвидации неминуемо теряет государство и наживают биржевики и банкиры, то для государства всего лучше та операция, которая биржу по возможности устраняет вовсе. Государство могло бы рядом финансовых маневров парализовать биржу, так сказать, обмануть ее, но право, это не дело христианского государства.
Поэтому первый способ мы считаем безусловно предпочтительным. Практически он может оформиться так:
1) Правительство, т. е. Большая Казна устанавливает желательный и возможный по времени вкладной процент и исчисляет на него всевозможные государственные долги, написанные в кредитной валюте.
2) Владельцам бумаг выдаются разменные вкладные билеты, приносящие тот же доход.
3) Вклады пишутся долгом за Державной Казной (Государственным Казначейством), которая из росписи своей платит по ним проценты.
4) Валюта этих вкладов в виде вновь выпущенных бумажных рублей распределяется по областям и уездам и постепенно путем развития кредитных операций (путем ссуд) пускается в народное обращение.
5) По мере выпуска в обращение бумажных денег, суммы их списываются с долга Державной Казны, и проценты уже платит не она, а заемщики.
6) Державная Казна и сама пользуется этими вновь выпускаемыми знаками для своих (государственных) предприятий. По мере расходования, суммы эти списываются с ее долга и переводятся на счет данного предприятия, которое платит само проценты по ссуде.
7) Чистый доход от операций всех учреждений Большой Казны вместе с чистым доходом от предприятий Державной Казны и различных иных государственных предприятий, а также все окладные и неокладные государственные доходы пишутся в счет Державной Казны и идут или на погашение ее первоначальной ссуды, или в образование ее собственного державного вклада (всенародного запаса).
Здесь перечислены лишь главные основания счетов между Большою и Державною Казною. Впоследствии мы надеемся иметь случай говорить подробнее об операциях Державной Казны, а пока с особенной настойчивостью упомянем лишь об одном: ни о каком «казначейском» выпуске денег при этой системе не может быть и речи, и ни один рубль не пойдет в народ в виде конкурента прежним рублям, т. е. не будет ронять покупной стоимости денег.

IV
Покойный И. С. Аксаков, единственный в России публицист, понимавший и разделявший наши финансовые воззрения и смело дававший место в «Руси» нашим статьям, столь противоположным по духу действовавшей в то печальное время финансовой системе, говаривал бывало: «пишете, что хотите, но если ваша речь обращена к нашей бюрократии, то знайте: как вы ясно ни высказывайте вашу мысль, она не произведет должного впечатления. Скажут, «это все рассуждения». Им не только мысль нужно дать, им надо готовый циркуляр предложить».
Памятуя эти вещие слова, мы решились высказанные нами мысли о переустройстве нашей денежной системы и государственного кредита формировать в виде краткого и сжатого проекта устава Большой Казны, который своевременно и был представлен куда следует. Мы ни на одну минуту не увлекались иллюзией, чтобы этот устав был принят и проведен в жизнь. Для этого—увы! еще не настало время. Наш устав, логически вытекая из научных положений, нами выведенных, правду сказать, мало считается с текущею действительностью и представляет скорее конечную цель и конечную форму (насколько, разумеется, хватает глаз вперед в нашей исторической жизни) будущей русской денежной системы, экономический идеал, чем практическое мероприятие. Для современных деятелей это нечто в роде memento mori. Новый устав Государственного Банка, выработанный комиссией А. Я. Антоновича и ныне введенный в жизнь, является по сравнению со старым уставом некоторым шагом вперед. Тем любопытнее сравнить его с нашим уставом Большой Казны, для чего последний и приводим здесь полностью. Из этого сравнения читатель может заключить, какой долгий путь предстоит еще русскому кредиту и денежному хозяйству, пока установится последнее в тройную систему.
Вот этот наш

УСТАВ БОЛЬШОЙ казны

I
Устройство Большой Казны и ее действия

ОТДЕЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Назначение и права Большой Казны
1. Большая Казна со своими местными учреждениями есть государственное установление, самостоятельно ведающее денежным обращением и народным кредитом.
2. Ей присвояется:
а) выпускать и извлекать из обращения государственные денежные знаки.
б) чеканить монету для внутреннего и международного обращения.
в) производить по приказам государственных установлений всякие платежи и получать всякие уплаты согласно государственной росписи.
г) принимать вклады и выдавать ссуды на условиях, ею самою объявляемых.
д) производить на исключительном праве торговлю золотом и серебром.
3. Никаких собственных капиталов или имуществ Большая Казна иметь не может. Получаемые ею прибыли поступают сполна в государственное достояние и ведаются Державною Казною. Капиталы Большою Казною обращаемые принадлежат государству, земствам, городам, обществам или лицам.
4. Способ действий Большой Казны двоякий: счетно-исполнительный и хозяйственный.
5. Счетно-исполнительные действия Казны имеют целью точное производство и учет всяких получений и платежей по приказам государственных учреждений, обществ и частных лиц. Хозяйственные действия Казны направляются к приумножению государственных средств и облегчению народного труда и промыслов.

ОТДЕЛЕНИЕ ВТОРОЕ.
Выпуск и изъятие денежных знаков.
6. Государственные денежные знаки выпускаются в обращение Большою Казною по соображению точной потребности народного хозяйства, торговли и промышленности в денежном меновом средстве.
7. Потребность эта определяется расширением местных земледельческих и торгово-промышленных оборотов и выражается ближайшим образом увеличением требования на ссуды и превышением возврата вкладов над их поступлением.
8. Предварительно увеличения в пределах округа количества обращающихся в нем денежных знаков Казна входит в рассмотрение:
а) оправдывает ли возросшая промышленность и расширенные торговые обороты потребность в новых знаках.
б) не усматривается ли нездорового возбуждения предприимчивости (спекуляции) в ущерб спокойным и постоянным производствам.
9. В последнем случае Большая Казна повышением ссудного и вкладного роста старается охладить чрезмерное возбуждение.
10. Изымаются излишние знаки из обращения в том случае, когда наблюдается превышение вносимых вкладов над их востребованием и ослабевает требование ссуд.
11. Предварительно изъятия излишних знаков из обращения Большая Казна входит в рассмотрение:
а) не ощущается ли действия причин, угнетающих в округе народный труд и предприимчивость.
б) оправдывается ли необходимость изъятия излишних знаков продолжительным свойством промышленных затруднений.
12. В последнем случае предварительно изъятия излишних знаков Казна, путем понижения роста по ссудам и вкладам, пытается внести оживление в местную промышленность.
13. Выпускаются в народное обращение денежные знаки доставкой потребного их количества Окружным Казнам из Большой Казны, изымаются возвратом знаков Большой Казне.
14. Ветхие знаки обмениваются на новые по особому счету согласно существующих правил.
15. Для точного учета истребляемых в обращении без обмена знаков, а также в видах затруднения подделок рисунок и внешний вид знаков изменяются каждое десятилетие.

ОТДЕЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Чеканка монеты
16. Большая Казна чеканит монету троякого рода:
а) разменную внутреннюю.
б) полноценную российскую серебряную.
в) международную золотую.
17. Разменная монета низкопробного серебра, медная и никкелевая выпускается в долях рубля и чеканится с таким расчетом состава своих сплавов, чтобы не представлялось особых выгод для переплавки оной в изделия, ни для подделки.
18. Полноценная серебряная российская монета изготовляется согласно действующему монетному уставу и назначается преимущественно для торговли с восточными странами.
19. Золотая международная монета изготовляется по составу и ценности в точности сходственною с монетою латинского союза, и служит для внешней торговли и международных государственных расчетов.
20. Сделки и обязательства на полноценную и международную монету внутри Империи, кроме сохранных расписок, совершать воспрещается.

ОТДЕЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Приходование и расходование государственных средств
21. Никакое лицо, ни установление, кроме Большой Казны и ее упреждений, или помимо их, не может быть уполномочено ни к приему, ни к выдаче каких бы то ни было принадлежащих государству денежных ценностей.
22. Всякого рода государственные платежи и получения, производимые не самою Большою Казною, или ее местными учреждениями могут совершаться лишь по их полномочию на основании особых в каждом случае выдаваемых расчетных книг, или листов, с представлением принятых денег, или отчета в расходе, выдавшему полномочие учреждению Большой Казны.
23. Большая Казна и ее местные учреждения ведут каждое в пределах своего ведения счета государственным приходам и расходам и производят получения и уплаты согласно обнародованной в законодательном порядке росписи сметных и чрезвычайных государственных приходов, и расходов и приказам лип и учреждений, имеющих на то законное право.
24. Никакая выдача вне сметы, или на употребление, в смете не указанное, или учреждению и лицу несоответственному, не может быть произведена без особого Высочайшего повеления.
25. Приказ о денежной выдаче должен заключать в себе поименование: лица или учреждения выдающего, лица или учреждения получающего, количества выдаваемых денег и предмета выдачи с указанием подлежащих статей сметы.
26. Таким же порядком совершается заприходование государственных поступлений.
27. Каждое учреждение Большой Казны, независимо от общего счета государственных сумм в пределах своего округа, ведет отдельные счета местных государственных учреждений и лиц, производящих через его посредство выдачи и получающих платежи.
28. Выдачи и получения могут производиться всеми учреждениями Большой Казны посредством взаимного перевода, но лицевой счет местному учреждению ведется лишь соответственным местным учреждением Большой Казны.
29. Отчет о движении сумм по сметам отдельных государственных учреждений представляется этим учреждениям в сроки, распоряжением подлежащего ведомства устанавливаемые.
30. Отчет о движении государственных сумм вообще, т. е. о произведенных приходах и расходах государственных сумм ежедневно всеми учреждениями Большой Казны, сообщается телеграммами в ее столичное управление, где всему дневному денежному обороту правительства подводятся итоги и обнародуются во всеобщее сведение.
31. Подробные отчеты о состоянии счетов каждого ведомства и об исполнении всей государственной росписи составляются и обнародуются ежемесячно.

ОТДЕЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Прием и выдача вкладов
32. От всех лиц, обществ и учреждений Большая Казна и ее местные органы во всякое время принимают денежные вклады не менее ста рублей.
Примечание. Ссудо-сберегательные кассы Большой Казны принимают вклады на особых основаниях.
33. Вклады принимаются:
а) вечные.
б) срочные.
в) бессрочные.
г) на текущий счет.
34. Под вечными вкладами разумеются такие, которые никогда возврату не подлежат и приносят их владельцу единственно постоянный ежегодный доход.
35. Вечные вклады могут быть делаемы земскими, городскими, сословными, общественными и частными учреждениями, действующими на основании Высочайше утвержденных уставов или в пользу сих учреждений.
36. Вечные вклады частных лиц, вносимые на какое-либо постоянное богоугодное, благотворительное, научное или художественное назначение, принимаются на основании особо установленных правил.
37. Срочными вкладами именуются вклады, вносимые на время; свыше одного года.
38. Бессрочные вклады вносятся и возвращаются по усмотрению- владельцев капитала в столичных и областных Казнах без, ограничения, в уездных, если вклад свыше десяти тысяч рублей, с предупреждением о возврате оного местной Казны запять дней.
39. Срочные и бессрочные вклады могут быть именные и на предъявителя.
40. Текущие счета открываются частным лицам и учреждениям по внесении соответственной суммы или по представлении иного обеспечения на основании ст. 54 и 102.
41. Никакая власть не может, налагать арестов и взысканий на вверенные Большой Казне капиталы, вклады и текущие счета, ни на получаемый по оным доход иначе, как по судебному решению, вошедшему в законную силу.
42. Установленный и указанный во вкладном листе рост по вкладу не может быть изменяем без согласия вкладчика: по вкладам срочным до истечения срока, по бессрочным в течение трех лет со дня принятия вклада.
43. Принятый вклад не может быть возвращаем до срока вкладчику, ни изменяем в его характере и назначении.
44. Рост по вкладам устанавливается Советом Большой Казны в различных размерах и изменяется для вновь принимаемых вкладов по ее усмотрению в соображении с условиями- денежного обращения и нуждами народного хозяйства.
45. По истечении срока срочного вклада, рост по нем исчисляется как по бессрочному.
46. Выдача роста по именным вкладам производится владельцу или его уполномоченному, по безименным предъявителю во всех местных Казнах.

ОТДЕЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Выдача и возврат ссуд
47. Ссуды Большою Казною выдаются:
а) обеспеченные имуществом.
б) кредитные.
48. Имущество, принимаемое в обеспечение ссуд, может быть движимое и недвижимое.
49. Кредит может быть земледельческий, промышленный и торговый.
50. Ссуды, на сроки не свыше одного года и уплачиваемые полностью единовременно, именуются краткосрочными. Ссуды, выдаваемые на срок более одного года и платимые взносами в установленные сроки, именуются долгосрочными. Ссуды, даваемые на вечные времена за получение одного лишь постоянного дохода, именуются вечными.
51. В вечные ссуды помещаются только вечные вклады, ссуды долгосрочные соответствуют вкладам долгосрочным, ссуды краткосрочные вкладам бессрочным.
52. Ссуды, обеспеченные недвижимым имуществом, выдаются особым порядком областными п городскими Казнами, имеющими особые отделения по залогу недвижимостей.
53. Ссуды, обеспеченные движимостью, выдаются всеми учреждениями Большой Казны на основании правил о выдаче ссуд под товары и заклады.
54. Личный кредит открывается местными Казнами при содействии ссудных комитетов общих или отдельно по каждому ряду кредита, где таковые положены.
55. Взыскания по всем вообще ссудам из Большой Казны и ее местных учреждений приравниваются во всех случаях ко взысканию государственных платежей, и Большая Казна является первенствующею перед всякими другими заимодавцами.

ОТДЕЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Торговля золотом и серебром
56. Золото и серебро, не в изделиях, не могут быть предметами частной торговли.
57. Привоз сих металлов из-за границы, равно как и вывоз их за границу, производятся единственно Большою Казною.
58. Все количество добываемых в России золота и серебра подлежит сдаче в Большую Казну за устанавливаемую ею плату.
59. Потребное внутри России на изделия и химические работы золото и серебро приобретаются единственно в Большой Казне.
60. Всякие расчеты с переводом платежей на монету и счет международный и обратно совершаются чрез посредство учреждений Большой Казны по курсу, ею обвяленному, и на основании особых правил.
61. Для уплаты из России за границу выдается Большою Казною золотая международная или полноценная серебряная монета, учетные таможенные свидетельства, или приказы на заграничных агентов казны по последнему курсу, обвяленному Казною.
62. Для уплат из-за границы в Россию принимаются Большою Казною или ее заграничными агентами, а также всеми таможенными учреждениями золотая и серебряная монета, таможенные свидетельства и приказы заграничных агентов Казны по тому же курсу.
63. Курс государственных денежных знаков на золото и серебро и обратно объявляется Большою Казною в установленные сроки по телеграфу во все местные Казны, таможням и заграничным агентствам на основании соображений о ходе международной торговли, требований переводов как нашими, так и иноземными торговцами и наличных металлических запасов Большой Казны
64. Вывоз за границу государственных денежных знаков воспрещается.

II
Управление Большой Казны
ОТДЕЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Учреждения управляющие и исполнительные
65. Учреждения Большой Казны по характеру своей деятельности разделяются на управляющие и исполнительные.
66. К первым принадлежат): Совет Большой Казны в столице. Окружные Казны с их советами.
67. Исполнительные учреждения суть: Губернские, областные и городские Казны. Уездные Казны.
Сельские ссудо-сберегательные кассы.
Почтово-телеграфные сберегательные кассы.

ОТДЕЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Совет Большой Казны. Большой Казначей
68. Во главе учреждений Большой Казны стоит Совет, председательствуемый Большим Казначеем с правами министра, назначаемым и увольняемым Верховною Властью.
69. Совет Большой Казны состоит из товарища Большого Казначее, управляющих отдельными отраслями Казны, членов от других правительственных ведомств и представителей земледелия, промышленности и торговли.
70. Управляющих отдельными отраслями восемь человек:
i) Управляющий Печатною Денежною Палатою.
ii) Управляющий Монетным двором.
iii) Управляющий счетами Державной Казны и государственных учреждений.
iv) Управляющий вкладною операцией.
v) Управляющий обеспеченной ссудною операцией.
vi) Управляющий Кредитною операцией.
vii) Управляющий международною расчетной операцией.
viii) Управляющий надзором и проверкой местных учреждений Казны.
71. Членов от других правительственных ведомств семь человек.
По ведомству Державной Казны (Государственного Казначейства) трое.
По ведомству Государственного Контроля один.
По ведомствам Земледелия, Промышленности и Торговли — по одному.
72. Членов по выбору девять человек:
От земледельческих обществ Вольного Экономического, Московского Общества Сельского Хозяйства и Общества Сельского Хозяйства Южной России — по одному человеку.
От мануфактурных советов Петербургского, Московского в Иваново-Вознесенского по одному человеку.
От купеческих обществ: Петербургского, Московского и Нижегородского ярморочного по одному человеку.
73. Заседание Совета считается состоявшимся, если присутствуют четверо управляющих, один представитель Державной Казны, представители Государственного Контроля и ведомств Земледелия, Промышленности и Торговли — всего девять человек.
74. Председательствует в Совете Большой Казначей, его Товарищ, или один из Управляющих по старшинству.
75. Дела решаются большинством голосов. При равенстве голос председательствующего дает перевес.
76. Постановления Совета утверждаются Большим Казначеем. При его несогласии с большинством тот же вопрос передается на обсуждение Совета в наименьшем составе восемнадцати членов. Постановление, принятое 2/3 голосов на этом заседании, в случае несогласия Казначее, вносится им вместе с особыми мнениями меньшинства и его собственным заключением на рассмотрение Верховного Хозяйственного Совета. (Деп. Экономии Гос. Совета, усиленный представителями подлежащих ведомств). Мнение представляется на Высочайшее утверждение.

ОТДЕЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Круг ведения Совета
77. Предметы деятельности Совета суть:
ix) направление всей деятельностью учреждений Большой Казны.
x) разрешение всяких вопросов и сомнений, восходящих от Окружных Казен.
xi) надзор за деятельностью всех учреждений Большой Казны.
xii) инструкции Окружным Казнам и управляющим отдельными отраслями.
xiii) установление величины вкладного и ссудного роста.
xiv) разрешение личных кредитов на суммы свыше ста тысяч рублей.
Вопросы эти решаются Советом самостоятельно.
78. Обсуждаются и повергаются Большим Казначеем чрез Верховный Хозяйственный Совет на Высочайшее утверждение:
xv) выпуск и изъятие из обращения денежных знаков.
xvi) всякие вопросы по прежним государственным долгам.
xvii) затруднения, проистекающие при исполнении государственной росписи.
xviii) затруднения, в осуществлении и учете государственных предприятий.
xix) предположения о необходимых изменениях в действующем законодательстве.
xx) разногласия между Большою и Державными Казнами или другими ведомствами.
xxi) предание суду членов Совета, управляющих отдельными отраслями и окружных казначеев.

ОТДЕЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Окружные Казны и их Советы
79. Окружные Казны простирают свою деятельность на несколько губерний, или областей, объединённых общими народно-хозяйственными или промышленными признаками.
80. Окружные Казны управляют денежным обращением и народным кредитом в своем округе и руководят деятельностью местных учреждений Большой Казны, им ближайшим образом подчиненных.
81. Во главе Окружной Казны стоит Совет под председательством Окружного Казначее, состоящий из его товарища, шести управляющих отдельными отраслями, двух членов от ведомства Державной Казны, по одному от ведомств Контроля, Земледелия, Промышленности и Торговли, трех от областных и губернских земств округа и по одному от земледельческих обществ, мануфактурных советов и купеческих обществ округа.
82. Члены совета от Державной Казны присутствуют по очереди губерний согласно распределению, Державного Казначее. Члены от прочих ведомств назначаются своими начальствами также по очереди губерний. Остальные члены по выбору поступают в Совет согласно очереди, установленной между губерниями, и на сроки, соответствующие избирательным срокам посылающих представителей учреждений.
83. Порядок заседаний и постановлений Совета таков же, как и Совета Большой Казны.
84. Предметы ведения Совета суть:
i) исследование состояния народного хозяйства и денежного обращения в губерниях и областях округа.
ii) представления Большой Казне о повышении или понижении вкладного и ссудного роста в казнах округа.
iii) надзор за деятельностью местных казен округа с производством внезапных и постоянных ревизий.
iv) назначение и увольнение служащих и представления Большой Казне о назначении в должности губернских и городских казначеев и об их увольнении.
v) разрешение недоумений в деятельности местных казен и их пререканий между собою.
vi) распределение запасов денежных знаков между губернскими, городскими и уездными казнами округа.
vii) рассмотрение в административном порядке жалоб на неправильную деятельность местных казен, или злоупотребления служащих.
viii) дисциплинарные взыскания со служащих.
ix) постановления о предании их суду, кроме губернских и городских казначеев, о коих делаются представления Совету Большой Казны.
Постановления Совета приводятся в исполнение Окружным Казначеем.

ОТДЕЛЕНИЕ ПЯТОЕ
85. Губернские, уездные и городские казны.
86. Губернские, городские и уездные казны суть учреждения исключительно исполнительные.
87. Губернские и городские казны суть учреждения первого разряда, уездные—второго.
88. Губернские казны ведают залоговою операцией недвижимостей на пространстве всей губернии, остальная их деятельность совершается в пределах уезда губернского города и ничем не разнится от деятельности казен уездных.
89. Городские казны открываются в тех городах, которые по своим оборотам требуют широкого денежного обращения. Они также производят залоговую операцию недвижимостей в черте своего города, где сосредоточиваются и остальные их операции.
90. Местные казны ведают:
i) поступлением и расходованием государственных сумм по приказам подлежащих учреждений и под наблюдением местных органов Державной Казны и Контроля.
ii) приходом и расходом особых сумм по сметам местных государственных предприятий и по приказам их управлений.
iii) приходом и расходом местных земских, городских, сословных и всякого рода общественных сумм для обществ, действующих на основании утвержденных уставов по приказам соответствующих управлений и за надлежащим по уставам учреждений и обществ надзором.
iv) приходом и расходом частных сумм для лиц и предприятий, желающих иметь открытые счета в сих казнах и поручать им свою кассовую и денежную часть.
v) приемом и возвратом вкладов.
vi) переводом платежей, получений и взысканий.
vii) продажами и покупками золота и серебра в монете, учетом и выдачею приказов на металлический счет по заграничной торговле и таможенным платежам.
viii) Приемом в залог движимости для открытия текущих счетов, или выдачи под нее ссуд.
ix) учетно-вексельною операцией.
91. Губернские, городские и уездные казны находятся в заведывании губернских, городских и уездных казначеев при необходимом штате служащих. Штаты вырабатываются и должности распределяются советами окружных казен и советом Большой Казны по принадлежности.
92. Местные казначеи, распоряжаясь в своих казнах вполне самостоятельно, подчиняются непосредственно надзору и распоряжениям Окружных Казен и несут на себе всю ответственность.

ОТДЕЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Ссудные комитеты при Казнах
93. При всех губернских, городских и уездных Казнах состоят по одному или нескольку ссудных Комитетов, на обязанности коих лежит как оценка представляемых под ссуды обеспечений, так и определение кредитоспособности и благонадёжности лица, ходатайствующего о личном кредите.
94. Совет Окружной Казны устанавливает, скольким Комитетам быть при каждой из местных Казен и каким именно.
95. Ссудные Комитеты составляются из местных землевладельцев, промышленников и торговцев и именуются смешанными, земледельческими, промышленными и торговыми.
96. Каждого рода ссудный Комитет должен состоять из шести избранных членов при шести к ним кандидатах. Председательствует в Комитете казначей, или лицо по его уполномочению.
97. Комитеты собираются в определенные дни в наименьшем составе трех человек. Заявившего о болезни, или отпуске члена замещает кандидат.
98. Во все время службы в Комитете члены и их ближайшие родственники личным кредитом пользоваться не могут.
99. Выборы в Комитет производятся следующим порядком:
i) образуется правительственное совещание. В губернии: из губернского казначее, губернского предводителя дворянства, городского головы, председателя губернской земской управы и председателя старейшего из местных земледельческих обществ под председательством губернатора. В уезде: из уездного, казначее, исправника, председателя уездной земской управы, городского головы и податного инспектора под председательством местного предводителя дворянства.
ii) совещание составляет список членов Комитета, или столько списков, сколько комитетов установлено при местной Казне.
iii) если список один, то он сообщается соединенному заседанию местного земского собрания городской думы и мануфактурного совета, или местного купеческого общества. Заседанию предоставляется избрать из этого списка не менее трех лиц.
iv) если списков несколько, то список земледельческий сообщается местному земскому собранию, промышленный соединенному заседанию земского собрания и городской думы, торговый соединенному заседанию городской думы, мануфактурного совета, или местного купеческого общества.
v) каждое из собраний, избрав по предложенному списку трех, или более лиц, составляет посредством выборов свой список и препровождает его правительственному совещанию, которое обязано избрать остальных до шести членов каждого Комитета.
vi) выборы кандидатов производятся по избрании членов Комитета тем же порядком.
100. Избранные члены Комитетов и их кандидаты вступают в должность по произнесении присяги в охранении торговой тайны частных лиц, к комитету обращающихся
101. При Комитетах состоят особые присяжные оценщики, но отдельные оценки могут быть поручаемы членам Комитета, также, как проверка оценок и действий оценщиков.
102. Размер как обеспеченных движимостью ссуд, так и открываемого личного кредита устанавливаются ссудным Комитетом бесспорно.
103. Оценка недвижимых имуществ может быть оспариваема. При этом Комитет или выслушивает в своем заседании доводы оценщика и владельца, или назначает одного из своих членов для решения спора на месте.
104. За высказываемые в Комитете мнения и оценки члены ни какой ответственности не несут.

ОТДЕЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Сельские ссудо-сберегательные кассы и почтово-телеграфные сберегательные кассы
105. Повсюду, где значительные местные денежные обороты того требуют, открываются Большою Казною городские, посадские и сельские ссудо-сберегательные кассы, непосредственно подчиненные местной Казне.
106. Кассы эти действуют на основании существующего устава сберегательных касс Государственного Банка с нижеследующими дополнениями и изменениями:
i) при возрастании вклада одного лица свыше тысячи рублей, управление кассою предлагает ему внести в подлежащую Казну часть его денег на вклад по его указанию.
ii) кассы выдают переводы на все другие кассы и Казны в сумме до трехсот рублей.
iii) кассы выдают ссуды по расчётным листам местных Казен и открывают лицевые счета с оборотом до тысячи рублей.
iv) кассы принимают на себя кассоводство и отчетность местных сельских союзов, волостных и сельских правлений, школ, приходских попечительств и иных сельских учреждений.
v) Подробные инструкции для этих операций, а также способ вознаграждения касс определяются Советами Окружных Казен.
107. Почтово-телеграфные кассы действуют на основании существующих постановлений. Окружной Казне предоставляется определить предельную цифру оборота, перейдя которую кассы эти обращаются в самостоятельные ссудо-сберегательные кассы.

V
Приведенный выше устав Большой Казны исчерпывает в главных чертах собственно устройство денежного обращения’ и устанавливает источники и схему народного кредита, не входя в подробности организации последнего. Эта организация, имеющаяся у нас, хотя и в самом несовершенном виде, для крупных отделов кредита: земледельческого, торгового и промышленного, совершенно отсутствует для самого нужного России — кредита мелкого, народного.
Ниже в приложении помещаем доклад, сделанный нами в Обществе для содействия Русской Промышленности и Торговле, и представляющий попытку разрешения вопроса о мелком народном кредите путем организации особых местных единиц — сельских союзов, а теперь, чтобы закончить практическую сторону нашего исследования, формулируем в нескольких положениях русскую финансовую и народохозяйственную программу, какою она должна быть на основании изложенной теории абсолютных денежных знаков в самодержавном государстве.
Положения эти следующие:
1. Направить все усилия финансового управления к спасению России от задолженности у иностранцев. Для этого необходимо обратить внимание на точную статистику всех элементов, составляющих наш международный расчетный баланс. Увеличивать, насколько возможно, вывоз наших мануфактурных произведений и нашего сырья. Расширять, хотя бы и с пожертвованиями, добычу золота. Безусловно прекратить наши внешние золотые займы, а выпущенные постепенно переводить на бумажную валюту. С другой стороны, всеми мерами стараться:
Сократить привоз иностранных товаров путем развития, хотя бы и с большими пожертвованиями, соответственных производств дома.
Прекратить морские и военные заказы казны за границею, а также затруднить заказы частных лиц.
Затруднить проживание за границею богатых русских.
Устранить перестрахования наших страховых обществ за границею и постепенно взять страховое дело в руки государства.
Не поощрять, но затруднять, наплыв к нам иностранцев и их капиталов, могущих быть замененными капиталами мнимыми и своими собственными предпринимателями, и техниками.
Всеми мерами способствовать развитию отечественного торгового мореплавания, дабы избежать уплат иностранцам за провоз наших, преимущественно громоздких произведений.
2. С началом поворота в нашу пользу международного расчетного баланса организовать правильное погашение наших внешних долгов в золотой валюте путем оплаты вне сроков наших металлических долговых обязательств, а также выкупа частных бумаг из рук иностранцев-держателей.
3. Развивать все роды и виды народного кредита, не стесняясь могущими произойти небольшими потерями для центрального органа денежного обращения. Потери эти относить на расход по промышленному воспитанию народа. Учреждать в новых отраслях промышленности первые фабрики и заводы на счет Державной Казны и выдавать щедрые субсидии лицам, вводящим новые промышленности и новые культуры.
4. Усиливать и развивать внутренний рынок потребления: южного хлеба и мяса на северной половине России, русских мануфактур — на южной.
5. Установить взгляд на железные дороги, как на государственное перевозочное предприятие, и сполна подчинить все тарифы требованиям народохозяйственной политики, не взирая на денежные результаты эксплуатации дорог.
6. Взять постепенно в руки государства весь вывоз хлеба за границу. Образовать государственные хлебные запасы, обеспечивающие народное продовольствие и управляющие ценами на хлеб.
7. По мере возможности, облегчать прямую податную тягость сельского населения путем переложения налогов на классы, более состоятельные, и развития системы косвенных налогов.
8. Постепенно сокращать питейный доход, переводя его на доход от всеобщего обязательного страхования в различных его видах (мысль покойного А. Д. Пазухина, которую надеемся обстоятельно разработать со временем), начиная от страхования от огня и кончая страхованиями от града, чумы, страхованием жизни и т. д.
9. Установить гласный и открытый общественный контроль над всеми операциями финансового ведомства в помощь специальному контролю государственному.
10. Организовать на практических и здравых началах систему специального земледельческого и промышленного образования для подготовки собственных деятелей во всех отраслях культуры.
Программа эта, разумеется, представляет лишь самые общие требования от нашей финансовой и народохозяйственной политики. Важнее всего то, чтобы она проводилась систематично, и недостаток в одной ее части не парализовал всего остального.
Она достаточно, как нам кажется, полна, но для ее надлежащего осуществления необходимо еще одно, весьма крупное и трудное условие: это децентрализация нашей хозяйственной деятельности, сосредоточение в центре лишь самых главных рычагов экономической жизни и пробуждение местных центров к самостоятельности и самодеятельности.
Но этот вопрос настолько труден и сложен, затрагивает так глубоко весь наш быт и строй, что здесь решать его невозможно.
Приложение
Мелкий народный кредит17
(Доклад, читанный в Общем Собрании Общества для содействия Русской Промышленности и Торговле 15 марта 1895 г.).

Мм. Государыни и Государи!
В тридцатилетний период, протекший с основания в России первого ссудо-сберегательного товарищества, вопрос о мелком кредите подвергался многократным исследованиям и обсуждениям, породившим обширную литературу. Люди, близко знакомые с нашим сельским бытом, единогласно признают, что существующие мелкие кредитные учреждения, как основанные на началах взаимности, так и созданные приговорами сельским обществ, не только не отвечают потребности беднейших и наиболее нуждающихся в мелком кредите обывателей, но, наоборот, служа почти единственно зажиточным домохозяевам, только увеличивают экономическую разницу между сельскими классами. Уже по самому существу своему беспредметный кредит за поручительством и с круговою ответственностью членов товарищества не может быть доступен мало-мальски незажиточному крестьянину. Последний, если и может найти за себя поручителя, то редко иначе, как на условиях крайне тяжелых; огромное распространение такого вида поручительства свидетельствует прямо о ростовщическом характере самых операций товариществ. И действительно, исследователи народного быта указывают прямо, что множество ссуд берется чисто фиктивно не членами, но на имя и под поручительство членов товарищества. Неустройство нашего сельского кредита и печальная история большинства ссудо-сберегательных товариществ, своему первоначальному назначению вовсе не соответствовавших, вызвало со стороны Министерства Финансов попытку создать новый тип маленького сельского кредитного учреждения. В этом смысле им выработан законопроект, «Положение о кредитных товариществах», которое- и внесено в Государственный Совет.
Но, поднимая весьма широко вопрос о мелком кредите и выступая с законопроектом, пытающимся создать целую сеть кредитных учреждений и урегулировать их юридическое положение. Министерство Финансов остается при прежних взглядах на народный кредит, коими руководствовались и первые инициаторы по — введению ссудо-сберегательных товариществ. Его новый тип учреждений—кредитные товарищества, отличаются от прежнего только тем, что основной капитал образуется не из паевых взносов, а дается казною, или Государственным Банком, причем за чинами Банка, или агентами Министерства остается ревизионный надзор за. деятельностью распорядителей и правлений товариществ. В остальном приняты те же условия, что и для ссудо-сберегательных товариществ.
Кредит по-прежнему остается беспредметным, хотя и расширяется допущением долгосрочных ссуд и ссуд под заклады, взыскания с неисправных заемщиков по-прежнему являются вполне- необеспеченными, управление кредитными учреждениями по-прежнему безответственным, в предвидении чего Министерство Финансов заранее устраняет ответственность казны или Государственного Банка за целость частных вкладов.
Новое Положение делает попытку ввести новые виды кредита: вещный под заклад движимости и долгосрочный; но до какой степени составители проекта Положения стесняются отступить от существующей, ими же самими столь красноречиво разоблаченной системы, показывает то обстоятельство, что ссуды долгосрочные и вещные выдаются не всеми кредитными товариществами на основании нормального устава, а только по-особому в каждом уставе разрешению министра Финансов. Самый вещный кредит подвергнут ограничению: воспрещается выдавать ссуды «под ручные залоги необходимых предметов домашнего обихода и под заклад орудий производства с изъятием последних из пользования залогодателя».
Приведенное ограничение указывает на весьма малое знакомство с условиями сельской жизни составителей Положения. Именно отрицаемый ими ломбардный кредит и составляет вопиющую, не отложную нужду населения. Главным образом он-то и питает невероятное ростовщичество по селам и уездным городам, где ручных залогов и прежде всего платья и инструментов скопляется у закладчиков на сотни тысяч рублей. Министерство Финансов упускают из виду, что в большинстве сельских местностей инструменты для различных ремесел вовсе не нужны в течение всего лета, а праздничное платье с января — февраля, шубы, тулупы и проч., с весны и до осени, являются главными и чуть не единственными ручными закладами, обеспечивающими хотя небольшой кредит в самое безвыходное для крестьян время.
То же незнакомство с сельской жизнью видно в преобладающем значении, которое придается кредиту под произведения крестьянского труда и хозяйства. Нет спора, что при правильной организации кредит этот имеет свое значение. Но, по проекту Положения, ссуды, например, под заклад хлеба доступны практически лишь зажиточным крестьянам. Довольно себе представить бедняка, имеющего по низким рыночным ценам товара на 25 рублей и нуждающегося в данную минуту для уплаты податей и прочих неотложных надобностей (например, выкуп весною заложенных вещей и инструментов) в 40 рублях. Никакое кредитное учреждение не даст ему под залог хлеба выше 60° 0 рыночной стоимости, т. е. более 15 рублей. Теперь крестьянин, продав хлеб, хотя бы дешево, выручит все же 25 рублей и до необходимых 40 ему останется найти лишь 15 рублей. Отдав свой хлеб в залог, он будет вынужден искать уже не 15 рублей, а почти вдвое на стороне. Там, где каждая копейка добывается потом и кровью, эта необходимость иммобилизовать целых 10 рублей наверно не позволит осуществиться намеченной Министерством Финансов операции, а если она и осуществится, то путем совершенно противоположным благим намерениям авторов проекта. Будут закладывать хлеб крестьяне-богачи и на заимствованные деньги скупать хлеб у бедняков, что практикуется ныне и без ссуд в самых широких размерах сельскими кулаками. При ссуде в 6О°/о стоимости очевидно ровно на 6О°/о увеличится оборотный капитал мелких сельских хлебных ростовщиков. Беднякам останется реальная возможность закладывать только яровые семена при величайшей трудности их выкупа в самое безденежное и тяжелое время— весною.
Что касается до кредита под заклад произведений ремесленного труда, то и этого вида кредит, столь желательный Министерству Финансов, едва-ли обещает быть осуществимым в силу тех же соображений, что и выше. Ни одно кустарное производство в настоящее время не обходится без скупщиков, прочно держащих в руках кустарей данной местности. Кредитное учреждение, давая под заклад во всяком случае меньше, чем скупщик при окончательном расчёте за покупку, лишает кустаря на долгое время иммобилизованной части цены товара, не обещая ему никакого лучшего сбыта заложенных предметов. Путем этого рода кредита кустарь едва-ли освободится от скупщика и заставит его набавить цену, а, следовательно, и самый кредит под изделия, будучи, может быть, полезен в редких единичных случаях, никаких серьезных облегчений в сельскую жизнь не внесет.
При беспредметности кредита, положенной в основу законопроекта, новое Положение, представляя лишь некоторое расширение сети прежних, совершенно неудачных и нежизненных сельских кредитных учреждений, сохраняет все отрицательные их стороны и вносит лишь ничтожную долю практически лучшего (вещный и долгосрочный кредит), предоставляя, однако и эту долю дискреционному усмотрению министра Финансов.
Рассматривая проект Положения о кредитных товариществах в его совокупности, нельзя не признать, что самая исходная точка зрения составителей Положения установлена неправильно. Государственный Банк не такого рода учреждение, которое могло бы заведовать мелким сельским кредитом предметного характера. Такой кредит, т. е. выдача мелких ссуд определенного назначения, будучи делом в большинстве случаев чисто мелиоративного характера, не может быть организован вовсе без участия обширного технического персонала для производств ремесленных, и агрономического для земледелия и всех отраслей сельского хозяйства. Составители проекта умалчивают вовсе об этом нужнейшем и крупнейшем виде сельского кредита по той причине, что тогда Государственному Банку, или Министерству Финансов пришлось бы пополнить личный состав отделений Банка техникам и по кустарной промышленности и агрономами, т.е. фактически создать вторую местную организацию культурных агентов, независимую от будущей организации местных органов Министерства Земледелия, но вооруженную капиталами Государственного Банка и следовательно заранее упраздняющую всякую возможную культурную работу Министерства Земледелия.
Как ни далеко заходит Министерство Финансов в своих почтенных стремлениях двигать сельское хозяйство и отдельные сельские промыслы посредством специальных ссуд из Государственного Банка, но оно не могло при проектировании своих учреждений мелкого кредита предложить ввести особый контингент банковых техников и агрономов в уездах, ибо это было бы равносильно предложению: всю будущую местную агрономическую и техническую организацию Министерства Земледелия передать в ведение Государственного Банка; поэтому составители проекта предпочли исключить вовсе именно тот вид сельского кредита, который призван обновить нашу отсталую культуру и оживить деятельность населения.
Вследствие отсутствия в проекте Положения предметных ссуд, организуемый Министерством Финансов на основании проекта положения сельский кредит фатально осужден носить те же самые черты, с которыми этот кредит появился на свет в ту эпоху, когда о необходимости культурных мероприятий еще не было и речи, именно черты полной мертвенности при исключительно механическом, формальном характере выдачи ссуд. Кредит посредством оставляемых неприкосновенными ссудо-сберегательных товариществ и сельских банков и присоединяемых к ним положением «кредитных товариществ» будет продолжать действовать и даже значительно расширится, Министерство Финансов и Государственный Банк будут исчислять на основании статистических данных и отчетов цифры делаемых оборотов, подобно тому, как это делает в настоящее время Комитет о ссудо-сберегательных товариществах, а в жизни русского села, если окажется, что этот расширенный кредит приносит также мало добрых плодов, как и прежний кредит, то это будет замечено разве позднейшими исследованиями.
Выяснив исходную точку зрения составителей проекта и указав на неизбежность, вследствие того, совершенно неправильной постановки сельского кредита в «Положении» необходимо попытаться осветить и выяснить действительные, серьезные требования, предъявляемые к государству сельскою жизнью в области кредита.
Определить эти требования легко, приняв во внимание состав населения уезда, нуждающегося в кредите. Это население естественно распадается на следующие экономические группы:
1) Крестьянское население, живущее на общинном, или подворном праве и получившее в надел земли от государства. Класс этот- в большинстве бедствующий и не обеспеченный, не может быть признан кредитоспособным в принятом смысле этого слова, ибо подлежит государственной опеке, затрудняющей, или становящей вовсе невозможным взыскание неоплаченного долга обычным судебным порядком. Кредитные учреждения, имеющие дело с этим классом населения, почти не могут оказывать иного кредита, чем вещный под заклад движимости и предметный, на определенное назначение, с гарантиями, что ссуда будет употреблена на дело, т. е. с надзором за сим самого кредитного учреждения и с особыми условиями по взысканию с заемщиков неисправных. Всякий личный кредит зажиточной части этого класса будет способствовать в громадном большинстве случаев лишь эксплуатации этою частью части менее зажиточной, или бедной.
2) Мелкие личные владельцы с годовым производством, например, до 1.000 руб. и ниже, однодворцы, разного рода поселенцы и т. и., имущественно независимые и ответственные.
3) Личные владельцы с производством выше 1.000 руб. в год, имущественно вполне самостоятельные, ответственные и вполне кредитоспособные. Сюда же можно причислить богатые и промышленные сельские общества, фактически как бы вышедшие из государственной опеки и достаточно кредитоспособные.
4) Личные владельцы с производством тоже выше 1.000 руб., но имущественно несамостоятельные, исчерпавшие открытые им ипотечные и специальные кредиты и в коммерческом смысле не кредитоспособные.
За исключением лиц 3-й категории и малой части второй, все остальное население вследствие неустройства кредита в уезде предоставлено в добычу бесчисленным ростовщикам, парализовать деятельность коих невозможно ни законодательными мерами, ни развитием сети нынешних сельских кредитных учреждений, ни организацией новых по типу, предложенному Министерством Финансов в его проекте Положения.
Совершенно очевидно также, что каждая из поименованных категорий требует особого вида кредита и особых кредитных учреждений. Если принять условно область мелкого кредита внутри предельной цифры ссуды в 1.000 руб. одному лицу, соответственно той же цифре его годового производства, то область мелкого кредита отграничится сама собою. Она обнимет все крестьянское население, как главный контингент своих клиентов и мелкий лично владельческий элемент, как клиентов второстепенных, для которых условия кредита по самому их положению будут несколько шире.
Третья категория лиц совершенно самостоятельных будет нуждаться, очевидно, совсем в другом роде кредита и в иных размерах, чем первая и вторая. Здесь, например, кредитное учреждение вовсе не нуждается в круговой ответственности своих заемщиков и главная цель кредита: мелиорации, расширение оборотных средств, облегчение сбыта готовых продуктов и приобретение необходимых покупных вещей. Очевидно, этого рода кредиту и деятельности будут соответствовать особые типы кредитных учреждений, не имеющие ничего общего с первым.
Наконец четвертая категория личных крупных, но не самостоятельных владельцев с пошатнувшимися делами и исчерпанным кредитом может получить новый кредит лишь на совершенно особых условиях (земледельческая привилегия, взаимная ответственность, предметные ссуды), о которых здесь неуместно распространяться.
Останавливаясь только над вопросом о мелком сельском кредите, не трудно усмотреть, что для спасения населения от ростовщиков и для поднятия его культуры при условиях государственной опеки над крестьянами имеется всего два вида кредита: вещный чисто ломбардного характера для помещения под заклад без малейшего ограничения всех тех произведений и имуществ, которые ныне сдаются городским и сельским ростовщикам, и кредит предметный на определенное хозяйственное и промышленное назначение. Сюда должны быть присоединены: кредит вспомогательный на случай непредвиденных несчастных случаев и кредит личный для категории мелких личных владельцев, неограниченно ответственных по закону, а также в определенных случаях и личный кредит крестьянам надельным.
Совершенно очевидно, что, развивая мелкий кредит вниз от 1.000 руб. до личного кредита в 5 и 3 рубля и до выдачи ссуды под заклад в 20 коп., невозможно и представить себе органом такого кредита учреждение правительственное. Все, что государство. может и должно здесь делать, сводится:
а) к снабжению кредитного мелкого учреждения необходимыми основными и оборотными средствами в случае недостатка таковых на месте.
б) к надзору за целостью капиталов и верностью счетоводства в коммерческом смысле.
в) к направлению деятельности кредитного учреждения в культурном смысле.
и г) к надзору за осуществлением этой деятельности.
Типом подобного мелкого учреждения мог бы явиться союз добровольно согласившихся лиц, не требующих кредита выше, чем в 1.000 рублей каждое, союз связанный круговою друг за друга ответственностью членов и простирающий свои действия не далее круга самого близкого соседства, т. ѳ. не переходящий пределы территории сельского общества, волости, или прихода. Устав союза должен давать полный простор всякой производительной деятельности, как отдельных его членов, так и всего союза, в качестве юридического лица. Утверждение устава не должно восходить выше губернатора, для чего должен в руководство быть дан нормальный устав. Надзор должен принадлежать, как указано выше: по пункту б) местным органам Государственного Банка, или иным агентам Министерства Финансов, направление же в культурном смысле и надзор за осуществлением этой деятельности по п. п. в) и г) местным органам Министерства Земледелия, а впредь до их установления—местным земствам.
При такой постановке дела компетенции обоих заинтересованных ведомств будут строго разграничены и возможность коллизий устранена. Лишь в самых редких случаях при несогласии между собою агентов культурных и фискальных дело может восходить на разрешение центральных управлений.
Исходя из приведенных соображений, мною выработан нижеследующий

НОРМАЛЬНЫЙ УСТАВ СЕЛЬСКИХ СОЮЗОВ:
Цели и состав союзов
1. В состав сельских союзов могут входить сельские обыватели всех сословий, не опороченные судом, граждански правоспособные, имеющие определенную оседлость в пределах данной волости, прихода или селения и занимающиеся земледелием и промыслами.
2. Цели союзов:
а) Улучшения в сельском хозяйстве вообще или его отдельных отраслях.
б) Основание и улучшение местных промыслов.
в) Помощь в уплате казенных и иных сборов и платежей.
г) Содействие продаже на выгодных условиях всякого рода произведений собственного хозяйства и промыслов и покупке всего нужного для обзаведения и продолжения хозяйства и промыслов и для потребления членов союза.
д) Доставление своим членам денежных средств путем займов добровольных взносов и сторонних вкладов, и пожертвований.
е) Помощь в непредвиденных и несчастных случаях.
ж) Содействие к приисканию заработков как отдельным членам союзов, так и образующимся артелям.
з) Всякого рода невоспрещаемые законом сделки и торговые операции в области хозяйства и местных промыслов.
3. Членами союза не могут быть:
1) Лица, занимающиеся оптовою или раздробительною питейною торговлею, кроме владельцев сельскохозяйственных винокуренных заводов.
2) Лица, ведущие торговлю сельскохозяйственными и местно-промышленными продуктами.
4. Сельские общества могут становиться членами союзов в полном своем составе, если состоят из одного поселения. В противном случае членами могут входить отдельные поселения.
5. Если целое общество, или поселение, вошло в союз на правах члена, отдельные его домохозяева членами союза быть не могут.
6. В члены союза могут вступать лица, имеющие оседлость в пределах одного прихода, волости или селения. Союз приобретает название по тому селу или селению, где определено местопребывание правления.
7. Союз пользуется правами юридического лица и может иметь собственные постройки и движимость.
Примечание. В пределах волости, прихода или селения, где открыт союз, другой открыт быть не может.
Открытие союзов
8. Учредители, желающие образовать союз, подают о том за подписью не менее двадцати человек прошение местному губернатору с приложением выработанного па основании настоящего Положения устава.
9. Губернатор сверяет устав с настоящим Положением, утверждает союз и предлагает подлежащему; земскому начальнику открыть первый союзный сход в присутствии агентов Министерств Финансов и Земледелия или, вместо последнего, члена местной Земской Управы.
Примечание. Всякие позднейшие дополнения и изменения устава утверждаются тем же порядком.
10. На этом сходе под председательством Земского Начальника члены приступают к выбору должностных лиц и приему новых членов. Протокол, скрепленный земским начальником, сообщается губернатору п местному учреждению Государственного Банка.

Управление и должностные лица
11. Делами союза ведают:
а) Союзные сходы.
б) Правление.
12. Должностные лица суть:
а) Председатель схода или его заместитель.
б) Союзный голова
в) Казначей.
г) Члены-распорядители.
13. Союзный сход составляется из всех наличных членов союза. Сельские общества и отдельные селения, вошедшие в полном составе, участвуют посредством своих выборных, число и права коих определяются уставом.
14. Сход считается действительным, если присутствуют не менее половины всего числа членов и выборных.
15. Сходы собираются: обыкновенные в первое воскресенье каждого месяца, чрезвычайные по требованию агентов Министерств Финансов и Земледелия, правления, или десяти членов, в праздничные дни.
16. Решения сходов единогласны. Отсутствующие считаются согласившимися.
17. Члены союзов могут посылать за себя на сход членов своего семейства, или служащих, с письменным полномочием, если того потребует сход.
18. Сход обсуждает и разрешает все дела, предложенные правлением, а также всякие дела, связанные с какими-либо новыми обязательствами для членов, или денежными операциями, превышающими определенную уставом сумму.
19. Сход учитывает и проверяет должностных лиц и руководит их деятельностью
20. Председатель схода избирается из числа почетнейших лиц, хотя бы и не из членов союза. Обязанность его: председательствовать на сходе, с правом голоса, скреплять своею подписью его постановления и иметь постоянное наблюдение за деятельностью правления. Никакой имущественной ответственности за действия правления председатель, если он не член союза, не несет.
21. Правление союза состоит из союзного головы, казначее и избранных сходом членов-распорядителей, не более двух. Оно ведает всеми делами союза, определенными в уставе, п собирается не реже двух раз в месяц.
22. Внутренний распорядок правления, равно как обязанности союзного головы, казначее и распорядителей определяются уставом союза. В уставе этом должны быть определены:
а) Полномочия и ответственность должностных лиц правления.
б) Способы ведения и хранения дел и отчетности союза.
в) Способы принятия и исключения членов.
г) Вознаграждение должностных лиц.
Примечание. Постоянное вознаграждение может быть ассигнуемо только должностным лицам, приглаженным по найму и не состоящим членами союза.
23. Голова b члены-распорядители являются в своих селениях уполномоченными руководителями дел союза, исполнителями распоряжений схода и правления и наблюдателями за ответственными операциями членов.
24. Не могут быть избираемы в головы и распорядители: местные священнослужители; сверх того в председатели сходов: волостные старшины, волостные и сельские писаря.
25. Наименьший состав правления: голова, казначей и один член распорядитель.
26. Единогласные постановления правления записываются в особую книгу и скрепляются присутствующими. Разногласия решает ближайший сход.
27. Отчетностью заведует правление по формам, указанным в уставе.
28. Денежной наличностью заведует казначей. Он получает уплаты и производит выдачи по распоряжению правления. Производство отдельных денежных операций и расчетов может быть поручаемо сходом, или правлением, по принадлежности, единолично голове, членам распорядителям и особо уполномоченным сходом членам, которые по исполнении поручения тотчас же отсчитываются перед казначеем.
29. Денежная наличность, кроме подлежащих к выдаче сумм, хранится в ссудо-сберегательной кассе местного казначейства, а остальные, сверх тысячи рублей, капиталы союза, —в особом ящике, находящемся в самом казначействе. Получение денег, равно как и ящика, производится на общих основаниях.
30. Правлению, председателю и казначею присваиваются особы печати.

Средства союзов
31. Средства союзов составляются:
А) Из взносов членов согласно уставу.
б) Из капиталов и продуктов, коими кредитуют союзы правительство, земство или частные лица.
в) Из прибылей от капиталов, имуществ и хозяйственных операций союза.
г) Из пожертвований на усиление средств союза.
32. Каждый член союза при своем вступлении производит определенный уставом паевой взнос деньгами, с заменой таковых продуктами, или трудом по постановлению схода, причем становится соответственным участником в прибылях и убытках союза.
33. Число паев, могущих принадлежать отдельному члену, не ограничивается, но на сходе голос личного владельца нескольких паев, никакого преимущества пред другими не имеет.
34. Члены союза, соответственно своим паям, ответствуют за его действия всем своим имуществом, поскольку таковое не служит обеспечением в исправном отбывании государственных повинностей.
35. Передача или залог паев без согласия схода не допускается.

Кредитные операции союзов
36. Союзы имеют право кредитоваться:
а) в Государственном Банке;
б) у частных лиц п учреждений с тем, чтобы платимые по займам проценты не превышали более, чем в полтора раза, наивысшего процента, платимого казною по своим обязательствам.
37. Кредит союзами открывается не свыше 1.000 рублей на одно лицо:
а) для всех вообще членов:
аа) вещный под обеспечение движимости, принятой в залог союзом;
бб) предметный па земледельческие и промышленные постройки машины, скот, удобрения, основание и расширение сельских промышленных предприятий и технических производств. Кредит этот может быть краткосрочный и долгосрочный, в последнем случае не свыше 12 лет;
вв) вспомогательный на случай непредвиденных несчастий;
б) для членов, владеющих лично недвижимою собственностью, или за их поручительством:
гг) личный кредит в размере не более десятикратного паевого взноса.
38. Во всех случаях Государственный Банк пользуется правом преимущественного удовлетворения сравнительно с другими кредиторами союза.
39. Для открытия вещного кредита поступающая в залог движимость должна состоять в фактическом распоряжении правления, причем в уставе должны быть ‘подробно указаны:
а) способ и место хранения движимости, принятой в залог.
б) способы ее страхования.
Примечание. Оставление громоздкой движимости скота и инструментов в пользовании закладодателя не воспрещается.
в) порядок производства оценок, залогов, перезалогов, выкупов и продаж;
г) размер взимаемого роста п за хранение, в общей сложности не свыше полутора процента в месяц.
д) порядок денежных выдач и получений и отчетность.
40. Закладной операцией заведует правление, которое ответствует за целость вверенных ему предметов и для ведения дела может за особое вознаграждение поставить своих уполномоченных.
41. Из взимаемых по ссудам процентов должны быть покрыты все расходы по этой операции, которая имеет самостоятельный счет и отчетность. Чистый доход обращается на усиление общих оборотных средств союза.
42. Для открытия предметного краткосрочного и долгосрочного кредита желающий им воспользоваться составляет подробную смету предполагаемых расходов, устанавливает сроки и цифры взносов; смету эту Правление с своим заключением представляет сходу и по его одобрении препровождает на утверждение местного агента Министерства Земледелия, или местной земской управы, если ссуда более 50 р. Потребный кредит открывается союзу в размере не более половины сметной утвержденной суммы. Правление выдает деньги заемщику по мере его расходов, с представлением оправдательных документов и при наблюдении на месте члена-распорядителя.
43. Союз принимает на себя полную ответственность за надлежащее употребление ссуды, а потому впредь до полного ее погашения заемщик или представляет залоговое свидетельство па имеющуюся у него недвижимость, могущую служить обеспечением ссуды, или дает обязательство не отчуждать без согласия Правления своего имущества. Наблюдение за исполнением этого обязательства возлагается на местных административных властей.
44. В случае злонамеренного употребления заемщиков части ссуды по другому назначению, если вследствие этого произошла задержка в выполнении сметы, или в случае невыполнения данного в предыдущей статье обязательства, Правление обязано приостановить выдачу следующих частей и приступить ко взысканию всей выданной ссуды, хотя бы срок уплаты и не наступил.
45. О всяком вновь выстроенном сооружении на долгосрочную ссуду сообщается местному земскому начальнику с подпиской заемщика о предоставлении союзу преимущественного права на взыскание выданной ссуды
46. При ходатайстве о долгосрочной ссуде, испрашиваемой на основание промышленного заведения на крестьянской общественной земле, должно быть представлено согласие подлежащего общества на срок не менее срока испрашиваемой ссуды.
47. Сельские общества, или селения, состоящие в полном составе членами союзов, могут ходатайствовать об открытии долгосрочного кредита обществу, или селению, для осуществления предприятий, имеющих общеполезный хозяйственный характер, как-то: па постройку хлебозапасных магазинов, копанье и чистку общественных прудов и колодцев, осушение болот, чистку лугов, приобретение племенных мирских животных и проч.
48. Вспомогательный кредит открывается союзом своему члену, коего дела по несчастным обстоятельствам пришли в расстройство. По исследовании дел такого члена, Правление предлагает сходу дать просимую помощь, причем на срок до погашения ссуды сход обязан назначить к нему благонадёжного попечителя, распоряжениям коего тот обязан беспрекословно подчиняться.
49. В случае стихийных бедствий, как-то: неурожая, пожара, наводнения, градобития, падежа скота, тяжкой болезни или смерти заемщика, сход по ходатайству Правления делает возможные льготы и отсрочки в его платежах.
50. Неисправному заемщику кредит закрывается и может быть, вновь открыт лишь по постановлению схода.
51. Всякий член союза, желающий пользоваться кредитом в союзе» обязан с полною добросовестностью заявить Правлению о своих долговых и иных денежных обязательствах, равно как о способах удовлетворения могущих быть к нему предъявленными денежных претензий. Утайка какого-либо обязательства, могущего по обнаружении нарушить кредитоспособность заемщика, влечет за собою закрытие кредита и удаление члена из союза.

Надзор
52. Надзор за точным выполнением устава и вообще за деятельностью союзов, их правлений и должностных лиц принадлежит:
а) местным агентам Министерства Земледелия, а до введения таковых, местному земству, в губерниях же не земских соответственным органам администрации, или лицу, особо назначенному по соглашению Министерства Земледелия с местной административной властью;
б) местному агенту Государственного Банка, или Министерства Финансов.
53. Агент Министерства Финансов, по крайней мере два раза в год, обязан произвести внезапную ревизию:
а) книг и документов Правления,
б) кассовой наличности,
в) союзного и принятого в залог имущества.
54. Агент Министерства Земледелия, или лицо ему соответствующее, обязано в те же сроки произвести подробный осмотр хозяйственных улучшений п промышленных предприятий, обусловленных непогашенною долгосрочною ссудой.
Примечание. Указанные в пп. а, б и в ревизии могут быть поручаемы также агенту Министерства Земледелия по соглашению его с учреждением Государственного Банка, или финансовым управлением.
55. О сделанной ревизии по §53 и замеченных упущениях ревизующий сообщает как банковому учреждению, так п агенту Министерства Земледелия, препровождая копию донесения союзному голове.
56. Банковое учреждение, по соглашению с агентом Министерства Земледелия, предлагает Правлению союза восстановить порядок и в нужных случаях поручает земскому начальнику, или волостному старшине наблюсти за исполнением своего распоряжения.
57. Банковое учреждение по соглашению с агентом Министерства Земледелия в случае растраты, важных беспорядков в деятельности союза или несоответственного направления этой деятельности, может входить с представлением в Губернское Присутствие об устранении должностных лиц, предании их суду, а в необходимых случаях и о закрытии союза.
58. Ежегодно по заключении счетов денежная отчетность вместе с годовым отчетом Правления проверяется и утверждается местным учреждением, или уполномоченным Государственного Банка, которому в первой половине января доставляются все книги и оправдательные документы истекшего года. Сделанные начеты и исправления вносятся в новые книги.

Закрытие союзов
59. Союзы закрываются распоряжением губернатора:
а) по ходатайству учреждения Государственного Байка и агента Министерства Земледелия;
б) по решению союзного схода.
60. По состоявшемся распоряжении о закрытии союза местное банковое учреждение по соглашению с агентом Министерства Земледелия назначает особо уполномоченного попечителя, который немедленно принимает от правления все делопроизводство, наличность и имущество и приступает к ликвидации дел.
61. Прежде всего взыскивается в надлежащие сроки со всех должников союза и распродается принадлежавшее ему имущество; из вырученных сумм удовлетворяется долг Государственному Банку. Затем равномерно удовлетворяются частные кредиторы союза. Далее возвращаются сделанные членами взносы без начисления процентов, а если окажется за всем этим излишек, то таковой распределяется уездным Земским Собранием между местными приходскими церквами, школами, больницами, библиотеками и другими общеполезными учреждениями.
К этому проекту устава необходимо сделать несколько пояснений.
Особенную важность я придаю тому обстоятельству, чтобы это был нормальный устав, который позволил бы возникать союзам на месте, на основании простого губернаторского утверждения, не возводя отдельные уставы до центральных правительственных органов. Затем мне кажется, что в этом уставе достаточно ясно указаны права и пределы компетенции обоих заинтересованных в деятельности союзов ведомств Земледелия и Финансов, так что возможность коллизии совершенно устраняется: Министерству Финансов, в лице его местных органов, принадлежит коммерческий контроль и наблюдение за целостью средств, ассигнованных союзу правительством — Министерству Земледелия в лице его местных органов, а впредь до их установления — местным земствам принадлежит культурное направление деятельности союза и надзор за осуществлением мелиораций.
Соображения чисто практические не позволили ограничиться установлением в нормальном уставе только одних культурных ссуд. Коль скоро уже существует сельский союз с некоторым характером кредитного учреждения, он не может без явного ущерба делу отказаться от кредитных операций вещного, или личного характера. Поэтому в целях союза поставлена между прочим помощь в уплате казенных податей и сборов, а также операции с закладом движимости. В значительном числе случаев, прежде чем думать о каких бы то ни было мелиорациях, крестьянину приходится озаботиться внесением недоимок, приобретением хлеба на свое пропитание, или корма для скота. Исключение других видов кредита, кроме культурного, оставляя почти половину населения совершенно беспомощной, парализует у нее заранее всякую возможность мелиораций. Союз будет работать лишь для благосостояния более зажиточной части населения, увеличивая еще более экономическую разницу между сельскими классами, т. е. достигая целей, прямо противоположных стремлениям правительства. Вот почему, между прочим, в нормальный устав введен и еще один вид кредита—вспомогательный, на случай непредвиденных несчастий.
Нормальный устав имеет в виду деятельность союзов среди крестьянского населения, как подворного, так и общинного типа землевладения, поставленных в условия государственной над этим землевладением опеки; но он не исключает и личных владельцев, а также безземельных и арендаторов, ставя единственное ограничение кредита на одно лицо до суммы в 1 000 руб. Этим все учреждение выделяется в сферу мелкого землевладения и мелкой промышленности. Устав не стремится к излишней регламентации раньше выяснения требований самой жизни и не устанавливает подробности различных операций союза, оставляя составителям уставов полный простор для всякой полезной деятельности.
Ст. 4-ю допускаются в члены союза сельские общества и поселения в полном составе, а ст. 5-ю исключаются отдельные домохозяева деревень, уже вошедших в полном составе в союз.
Такое исключение необходимо потому, что где сельское общество вошло в союз полностью, или в лице целых поселений, отдельные члены своим частным кредитом у союза стали бы неминуемо в противоречие с интересами целого общества, или селения, и затруднили бы контроль над своими мелиорациями. Согласие общества или селения на коллективное членство в союзе указывает прямо на значительную солидарность между собою домохозяев, и желательно тем более, чем важнее помогать общему подъему хозяйства всех членов деревни, а не отдельным ее единицам. Наконец, кредит отдельным членам общества, или селения, таким порядком нимало не стесняется, становясь лишь в зависимость от согласия общества, или селения.
Решения сходов приняты единогласными потому, что в действительной сельской жизни, не смотря на указанные в законодательстве нормы голосования, почти не встречается случаев счета голосов. Обыкновенно кричат и спорят на сходе до полного соглашения, но за то постановленные решения имеют великую нравственную силу и уже не оспариваются и не нарушаются. Теория большинства не только не понятна, но совершенно противна духу русского народа.
Письменные полномочия для участия на сходе вместо члена союза лицом у него служащим, например, приказчиком, старостою и даже простым работником, неудобств никаких не представляют, так как доверенности могут быть писаны на готовых бланках, взятых в правлении союза, и засвидетельствованы печатью сельского старосты. Председатель схода может быть выделен из состава членов союза в смысле имущественной ответственности. Цель этого постановления — дать возможность союзу заручиться покровительством и содействием просвещенных, состоятельных и независимых в приходе или волости лиц, которые, не нуждаясь в кредите союза, не пошли в его члены. Имущественная ответственность для таких лиц была бы несправедливостью и устранила бы их от участия в делах союза.
Число членов распорядителей в правлении нормальный устав ограничивает двумя на том основании, что явится много желающих пользоваться известной властью и возможностью получать награды, между тем, как при расширении деятельности союза и усложнении его операций гораздо важнее привлекать заправляющих отдельными отраслями по найму и руководить их небольшим, но избранным составом правления. В этом смысле было бы, может быть, целесообразным приглашать на должность даже союзного головы постороннее союзу лицо на постоянное жалованье.
По этим же соображениям принято примечание к статье 22, запрещающее назначать постоянное содержание должностным лицам —членам союза.
Устранение от звания голов и распорядителей лиц волостной и сельской администрации объяснений не требует. Устранение священнослужителей основано на том же соображении, по которому несоответственным найдено заведывание ими делами ссудо-сберегательных товариществ. Но сельское духовенство может оказывать благотворное влияние на деятельность союзов, становясь председателями сходов.
Кроме государственного кредита нет оснований запрещать союзам пользоваться частным кредитом, т. е. теми свободными средствами, которые они могут найти в пределах своей местности. Важно лишь не допускать союзы кредитоваться свыше разумной потребности или искусственно привлекать вклады за высокие проценты. В виду этого п. 6. ст. 36-й ограничивает право назначения процентов по займам у частных лиц полуторным размером сравнительно с процентом платимым казною. На практике, следовательно, рост этот не превысит 1%, атакой умеренный процент, в связи с преимущественным правом Банка по взысканию его долгов, будет служить достаточным обеспечением от излишних увлечений частным кредитом.
Из кредитных операций, разрешаемых союзом, наибольшую важность представляют ссуды под залог движимости и мелиоративные ссуды. Самым существенным является вопрос о достаточном обеспечении выдаваемых на этот предмет Государственным Банком авансов. Так как в обоих видах ссуды формы обеспечения совершенно различны, то нормальный устав устанавливает для операции вещного кредита особый учет и особую администрацию за ответственностью правления. При правильной оценке вещей, принимаемых в залог, и сколько-нибудь внимательном их хранении, никаких убытков операция эта дать не может. Общие основания ее оговорены в уставе.
Другое дело — операция со ссудами на определенное назначение, в большинстве долгосрочными. Здесь единственными гарантиями являются надзор за правильным расходованием заемщиком ссуды и арест, налагаемый союзом на все его движимое и недвижимое имущество, не служащее обеспечением государственным повинностям. А так как этого имущества обыкновенно очень мало, то, в видах большей гарантии, ссуду приходится давать лишь в размере не выше 50% сметы. Практически это не представит неудобств потому, что в смете, разумеется, будут исчислены на деньги и такие статьи, которые у заемщика денежных расходов в действительности не потребуют.
Предположим, что крестьянин желает поставить маленькую маслобойку для конопли. Вся смета будет от 250 до 300 рублей. Но в этой смете будет исчислена на деньги собственная работа домохозяина по провозу строительных материалов, часть плотничных работ и т. д. Это составит не менее 50—60 руб. Таким образом, если будет выдана ссуда в 150 руб. и сделано собственной работы на 50 рублей, останется все же необходимым найти собственных 100 руб., чтобы пустить дело в ход. В этой необходимости около 1’3 добавить из своих средств есть уже достаточная гарантия, но в виду того, что положение — ограничивает сумму кредита довольно крупною цифрою 1.000 руб. и допускает основание всяких предприятий добывающего и обрабатывающего характера, является необходимым заручиться отзывом и одобрением местного агента Министерства Земледелия или земства, как органа, ближайшим образом пекущегося о культурных интересах населения.
Ст. 43-ю устанавливается обязательство заемщика не отчуждать без согласия правления вообще имущества. Это необходимо в виду того, что гарантия ссуды самим предприятием, хотя бы на него и был наложен арест, не является достаточною. Предприятие может оказаться убыточным, материалы испорченными, машины годными лишь в лом. Ссуда, данная союзом, может найти на свое покрытие только постройку, специально приспособленную, т. е. обесцененную. В виду этого, необходим арест на все вообще имущество заемщика. Лица, не могущие представить в залог ни движимого, ни недвижимого обеспечения, разумеется, будут, стеснены на весь срок погашения ссуды, но, если этим путем предприимчивый бедняк может стать владельцем доходного и верного предприятия, он не задумается охотно подчиниться означенным стеснениям.
Ст. 48-ю устанавливается назначение попечителя при выдаче вспомогательной ссуды до ее погашения. Никакой другой гарантии подвергшийся случайному несчастью крестьянин представить не может, а между тем, помощь на покупку лошади, коровы или семян, оказанная вовремя, может спасти двор от совершенного разорения. Особенно важною роль попечителя будет тогда, когда, кроме случившегося несчастья, домохозяин впал в болезнь или умер и в течение самого короткого времени хозяйство, оставленное без поддержки, может прийти в ‘ полное расстройство.
Ст. 51-я в крестьянском быту никаких затруднений не представить. Она может затруднить, пожалуй, личных собственников, членов союза, но этому условию придется подчиниться в виду того, что союзу необходимо знать о точной кредитоспособности и о состоянии дел своих членов.
Вопрос о направлении деятельности союзов и надзоре за ними имеет первостепенную важность. Как уже сказано выше, надзор этот разделяется между агентами Министерств Финансов и Земледелия.
Первому предоставляется проверять коммерческую сторону деятельности союза с точки зрения интересов казны или Государственного Банка, давших свои деньги союзу. Для правильного надзора, с этой стороны необходимы как ежегодные поверки отчетов, так и ревизии внезапные и периодические. Второму создается более тесная связь с текущею деятельностью союза, именно на его разрешение возводятся все ссуды определенного назначения выше предельной цифры, все культурные улучшения, и ему же вверяется высший надзор за правильным употреблением ссуд Этим путем, в лице своего агента, Министерство Земледелия будет в состоянии проводить в сельскую среду всякие усовершенствования, как технические, так и сельскохозяйственные.
В виду того, что Министерство Земледелия еще не имеет в уездах своих органов, место их, впредь до их введения, занимают, по настоящему проекту, уездные агрономы или члены уездного земства по назначению земского собрания, там же, где земства нет, подлежащие органы администрации или особо назначенные лица, по соглашению ведомств Земледелия с местной администрацией. Участие земства совершенно естественно, так как в настоящее время это есть единственный хозяйственный и культурный местный орган, причем с устройством местных органов Министерства Земледелия, эти последние не могут не стать с ним в тесную связь.

*******

Предлагая Мм. Гг., на Ваше усмотрение мой проект устава вместе с мотивировкой важнейших его положений, я позволю себе высказать уверенность, что наше общество, обсудив приведенные здесь основания и предлагаемые условия деятельности союзов, присоединится к мыслям, положенным в основу проекта, признает его заслуживающим осуществления и не откажет в своем за него ходатайстве.
1 Знаменитое его изречение: „государь не нуждается в кредите, он его создает” … Авт.
2 Указание па практику английских clearing houses возражением не будет. Clearing house есть суррогат, обход необходимости в банковых билетах, которые сами суррогат золота. Но и у этого суррогата основа все та же: разменность билетов и золотой фонд. Поколеблите этот фонд, и весь английский обмен взлетает на воздух. Авт.
3 И. Кауфман. «Кредит, банки и денежное обращение». Спб. 1873.
4 В ту минуту, когда мы пишем эти строки, цена на серебро настолько упала, что серебряный рубль стал дешевле кредитного и сам собою вышел из своей роли законной денежной единицы. Рубля в полноценной монете не принимают вовсе, а между тем низкопробные пять двугривенных, где серебра едва будет на 40 коп., ходят наравне с бумажным рублем. Не ясно ли, что серебро — товар, а серебряная разменная монета тоже своего рода абсолютный знак, в роде „медных ассигнаций» царя Алексея Михайловича?
5 Так делали, напр., еще недавно в Смоленском отделении Государственного Банка.
6 По недавно сделанному расчёту одно несовершенство организации железнодорожных расчётов связывало, то есть извлекало из обращения несколько десятков миллионов руб. знаков. Теперь это зло устранено системою взаимного расчета дорог при посредстве Государственного Банка. Авт.
7 Лучшее доказательство серьезности этих гарантий — разоблачения бывшего французского министра Рувье, что ему приходилось за недостатком наличности в секретных фондах «перехватывать» у частных лиц. Даже такие не стеснявшиеся люди, как французские министры и «представители народа»; во Французский Национальный Банк, по-видимому, запустить руку не могли. Авт.
8 Основав, например, новые предприятия, обусловленные новой линией.
9 К несчастью, и этого нет. Биржа так жадна, капитал так бессердечен, что на ряду с непомерными богатствами Ротшильдов и др., пролетариат во Франции, Англии, Германии и повсюду страшно беден и фактически голодает.
10 Начало этого роста уже есть. Любопытный факт: в 1890-92 годах выселяли из Москвы множество мелких, в большинстве безвредных, евреев-ремесленников, а о Лазаре Полякове никто и не заикнулся. А еще недавно Самуил Поляков домогался баронства Российской империи. Авт.

11 Просим читателя не забывать, что это рассуждение относится к теоретической, научной стороне вопроса. Мы совсем игнорируем нынешнее запутанное наше финансовое положение и нашу задолженность. Это вопрос особый.
12 См. С. Ф. Шарапов. Сочинения, т. II: «Из разговора с И. П. Зубовым».
13 Министерство Финансов, в видах помощи сельскому хозяйству, начало эту операцию в 1895 году, но на основаниях довольно шатких.

14 Любопытный вывод этот осуществляется иногда раньше, чем для него вполне настало время. Возьмем, например, наших Третьяковых, давших России прекрасную национальную галерею. Возьмем американцев: Лика, давшего средства на постройку великолепной обсерватории, или Станфорда старшого, основавшего богатейший в мире университет на Пало Альто в Калифорнии. Немного нужно просвещения и патриотизма, чтобы делать даже огромные пожертвования на пользу своей родины, если богачу некуда иначе девать, свои деньги и если не строить обсерваторий и картинных галерей, то кроме битья дорогих зеркал и посуды ровно ничего не придумаешь.
Когда посредством системы абсолютных денег у капитала будет отнята всякая политическая власть, миллионеру в самом деле ничего иного не останется, как то или другое меценатство, и здесь он будет вне конкуренции с государством; тогда быстрое обогащение единиц станет для страны поистине благодеянием, а для самих богачей высшей нравственной наградой за их предыдущий труд в виде возможности делать высшее добро, не всегда доступное даже монархам.
15 Родбертуп-Ялеиов: „Исследования в области национальной экономии классической древности». Перевод. Ярославль. 1887 г. Примечание 51.
16 Говорим про принцип. Министерство Финансов, как известно, строит Сибирскую дорогу на остатки свободной наличности и к выпуску знаков не прибегало. Авт.
17 Просим читателя не смущаться некоторым несогласием в терминах и положениях этого устава с приведенным выше уставом Большой Казны. Первый был составлен, как вывод из теории и заведомо не предназначался для немедленного приложения к жизни, второй был внесен в Сельско-Хозяйственный Совет, как готовый законопроект. Вообще же никаких противоречий между уставами нет.
—————

————————————————————

—————

————————————————————

2

2
Оставить комментарий

avatar
2 Цепочка комментария
0 Ответы по цепочке
0 Последователи
 
Популярнейший комментарий
Цепочка актуального комментария
2 Авторы комментариев
АлександрОлег-Окраина Авторы недавних комментариев
Олег-Окраина
Гость
Олег-Окраина

Валентин Юрьевич, очень объемная статья что бы сразу охватить…. видимо в экономических институтах необходимо заняться разработкой курса под названием история экономической мысли, где будет раздел история русской экономической мысли!!!

Александр
Гость
Александр

Прочел мечты белых дворянских пуделей, теперь понятно почему кагалу удалось провернуть февральский переворот 1917 так легко, да они же (дворянская каста) были полные кретины. Всего намешано в тексте как в винегрете, значит в реальности и в головах было значительно все хуже. Сплошной поток мыслей, но подтекст легко ощущается — как бы чего не вышло, лишь бы голодное крестьянское быдло не бунтовало. Лично мне понятно почему БОГ пустил их всех под нож без пощады, потому что полностью выродились в своих дворянских гнездах от беЗконечных попоек и блядства. Все пытались повторить своих учитилей — головорезов из европы и америки, привить чужой опыт… Подробнее »

Смотрите также